Тёмный Рассвет. Дорогой ненависти (СИ) - Керимов Тимур - Страница 54

— А если нет? Застрелишь? — улыбаться было невыносимо больно, но Сайлорен все-таки скривила губы в подобие улыбки, стараясь довести офицера до бешенства.

— Молчать! Подъем, — снова удар.

Сайлорен смотрела ему в глаза, не моргая и не двигаясь.

— Стреляй, храбрец. Легко угрожать безоружному пленнику. Легче только бить лежащего. Да только ты все равно не выстрелишь — струсишь.

Глаза офицера сверкнули, он обернулся к конвойным и кивнул на девушку. Двое штурмовиков подняли ее на ноги и прислонили спиной к стене. Она молчала, только губы ее дрожали от боли, пронизывающей избитое тело.

— Никто не смеет обвинять офицера Империи в трусости безнаказанно, сучка, — офицер стиснул ее подбородок — и поврежденная при захвате челюсть заныла.

— С чего ты взял, что можешь мне указывать, трусливый пес?

Пальцы офицера начали сжиматься на ее горле. Его лицо было так близко — искаженное злостью… так близко… Сайлорен закрыла глаза и рванулась вперед, целясь лбом в тонкий нос и бледные губы. Удар, хруст, кровь, заливающая глаза — своя и чужая…

Офицер отпрянул, ругаясь и прижимая ладонь к разбитому лицу. Кулак штурмовика прилетел в горло, заставляя задохнуться от боли. Ну же, ну…

Голову за волосы запрокинули назад, холодное дуло прижалось к шее. Тяжело дыша, Сайлорен ждала выстрела, чувствуя, что рука, сжимающая пистолет, дрожит от еле сдерживаемого бешенства. Но через несколько мгновений офицер совладал с собой, опустил пистолет и отступил на шаг назад.

— В допросную ее. Господин Штель наверняка уже заждался.

Сайлорен пару раз ударили и потащили из камеры. Девушка закрыла глаза. О Сила, когда же закончится этот кошмар…

Но кошмар и не думал заканчиваться — напротив, он все набирал обороты. Она помнила тот день — или ночь — когда подручные Штеля в очередной раз избили ее до полубессознательного состояния и распяли на допросной плите, а сам Штель, как всегда, с хищной ухмылкой, вколол ей в шею очередной стимулятор — «для полноты ощущений». Голова ее дернулась от размашистой пощечины, а потом внезапно Маарек начал раздеваться. Сайлорен затряслась от накатывающего черной волной ужаса и отвращения. Она помнила, как он улыбался, лаская её тело — удар и ласка, пара ударов и снова ласка… Как он впился в её грудь, прокусывая кожу, а потом посасывая и слизывая текущую из укусов кровь. Как размазывал эту кровь по ее телу своим ставшим колом членом… Когда его ладонь легла на ее бедро, она напрягла последние силы, сводя колени, но он только засмеялся и, с помощью специальных креплений раздвинув ей ноги, вошел в нее, грубо и жестко.

Сайлорен кричала. Отчаянно выгибаясь в своих оковах от острой боли, судорожно сжимая ладони в кулаки. А он откровенно развлекался, насилуя ее сначала стоя, потом опустив плиту и устроившись сверху. Укусы, удары, грубые прикосновения по всему телу, слюнявый язык, слизывающий кровь с её кожи… Сайлорен хотелось умереть. Здесь, сейчас, как угодно, но только умереть. Чтобы не чувствовать чудовищную боль, душевную и физическую…

Казалось, этот кошмар продолжался целую вечность и останется в её изломанной душе и памяти навсегда. Закончив, наконец, свое грязное дело, и одевшись, Штель приказал помыть и покормить девчонку, на которую у него имелись большие планы. И уже перед уходом из камеры он снова подошел к ней и с размаху ударил в живот, заставляя девушку согнуться, когда травмированные ребра отозвались вспышкой боли.

* * *

Через несколько дней эта забава наскучила Штелю, и он взялся за скальпель. Называя Сайлорен своим любимым инструментом, а себя — виртуозным исполнителем, он медленно и аккуратно надрезал кожу, любуясь выступающими алыми каплями. В эти мгновения Сайлорен мутнеющим взглядом замечала, как по его лицу проходит дрожь возбуждения, глаза вспыхивают, а спустя секунду скальпель опять приходит в движение, вырезая одному ему понятные линии. Часто, объясняя их значение балансирующей от боли на грани обморока девушке, Штель называл ее тело полотном, кровь — красками, а скальпель — кистью. И Сайлорен почти беззвучно шептала: «Больной ублюдок…», а Маарек только кривил губы в усмешке и касался скальпелем ее лба, век, горла, наблюдая, как от инстинктивного страха расширяются ее зрачки, чтобы потом снова провести кровоточащую линию по груди или животу. Собственное тело давно стало её врагом, одной из причин всех этих страданий. Но сил ненавидеть его у девушки уже не осталось. День за днем она захлебывалась криком, когда Штель и его товарищи брались за дело. Но постепенно её крик сменился глухими хрипами.

Всё это время мидихлорианы внутри её организма, движимые инстинктом самосохранения, стремительно размножались, чтобы сохранить жизнь своему реципиенту. Силовой ошейник полностью блокировал возможность обращения к Силе, но не её внутренние проявления. Ведь Сила никогда не оставляет своих носителей. И когда тело девушки раздирали до костей, а потом бросали практически без врачебной помощи, оно начинало восстанавливаться само. Сайлорен по-прежнему была одаренной, и Сила, несмотря ни на что, старалась хранить своего адепта. Некоторые тяжелые травмы исцелялись в разы быстрее, чем стоило ожидать. И доктор, наблюдавший за её состоянием с тех самых пор, как ее схватили при второй попытке бегства, отметил эту особенность в своем докладе.

Мельком проглядев этот доклад, Палпатин внезапно нахмурилась и перечитал его ещё раз, более внимательно. Перечень повреждений впечатлял. Что вполне естественно, учитывая, что сначала девчонку избивало полтора десятка штурмовиков, обозленных гибелью товарищей, а потом, не дождавшись полного выздоровления, за нее взялся Штель и работал, судя по регулярным отчетам, планомерно и упорно. И при этом она ещё жива и даже огрызается… Да, он явно недооценивал ее живучесть и упрямство. Впрочем, самым интересным было не это, а то, что врач вынес в финальный вывод. Сломанные кости срастались быстрее, чем положено, внутренние повреждения заживали также слишком скоро. Высокая скорость регенерации, не свойственная обычным организмам… этот вывод Император перечитывал снова и снова. Не свойственная обычным организмам… что же такого необычного случилось с его ученицей, что она стала так быстро восстанавливаться? Ему в последнее время ничего особенного в глаза не бросилось… И все-таки с этим надлежало разобраться.

Палпатин свернул отчет и вызвал адъютанта, а когда тот с поклоном замер возле стола, негромко приказал:

— Доставьте ко мне девчонку из тюремного блока.

Сайлорен привели примерно через час. Император долго рассматривал ее, отмечая про себя многочисленные синяки, ссадины, глубокие, хотя и начавшие заживать порезы на лице. Роскошные некогда волосы свалялись, перемазанные кровью. Нос сломан. Да, что осталось от той красоты, которая доставляла ему такое эстетическое удовольствие…

Несмотря ни на что, Сайлорен усилием воли попыталась выпрямиться, и ей это даже удалось, хотя и всего на несколько мгновений. А потом слабость победила гордость, и девушка, пошатнувшись, медленно осела на пол.

— Ты плохо выглядишь, — с усмешкой проговорил Палпатин.

Сайлорен молча подняла голову и встретилась с ним взглядом. В ее глазах больше не горел огонь упрямой дерзости. Только бесконечное страдание и смертельная усталость.

— Согласись, нынешняя камера гораздо менее комфортна, чем та, которую я тебе предлагал.

— Что вам нужно? — голос девушки звучал невероятно тихо, губы едва двигались.

— Мне доложили, что ты быстро поправляешься.

— Правда? — Сайлорен чуть склонила голову к плечу. — Не замечала.

— Врачи в недоумении — им не доводилось видеть такой стремительной регенерации. Как это понимать? — Палпатин чуть подался вперед.

— Почему вы решили, что я знаю, в чем дело?

— Это твое тело, твои кости, твоя кожа. Объясни, как ты умудряешься за несколько дней частично сращивать переломы и рубцевать мелкие раны.

— Я не понимаю, о чем вы, — выдохнула Сайлорен, прикрывая глаза. Слабость притупляла даже постоянное чувство страха, которое она все эти месяцы испытывала лицом к лицу с Императором.