Снежный ком - Чехов Анатолий Викторович - Страница 7

— Что случилось, Клеопатра Сидоровна? — попробовал остановить разъяренную тетю Клопу папа, а я невольно подумал, что на нее саму очень даже не мешало бы надеть намордник.

— И вы еще спрашиваете? — продолжала кричать тетя Клопа. — А в том, дорогой Петр Яковлевич, что из-за таких вот благородных мужчин, как вы, наносится прямой ущерб нашему социалистическому обществу! Вот полюбуйтесь!..

Тетя Клопа к самому папиному носу протянула руку с зажатой в веснушчатом кулаке какой-то цветастой тряпкой.

— Что это? — спокойно спросил папа.

— Шелковое индийское покрывало, дорогой Петр Яковлевич! Вернее, то, что от него осталось! Проклятый хомяк сожрал, а остатки впихнул в свои защечные мешки!..

Я заметил, что другую руку тетя Клопа все еще держит за спиной.

— Но позвольте, зачем хомяку шелковое покрывало? — сказал папа. — И потом, какой хомяк?

— Ах, да не все равно?! Покрывала-то уж нет?!

— Вот оно что, — догадался папа. — Вы, значит, пришли за компенсацией, надеясь, что это наш хомяк сожрал ваше покрывало?

— Я пришла к вам, Петр Яковлевич, как одинокий человек к одинокому человеку… А вы вместо сочувствия…

Глаза у тети Клопы покраснели, она шумно зашмыгала носом.

— Я с вами согласен, — сказал папа, — совсем непросто держать животных в городских квартирах, но ведь с интересами ребят тоже приходится считаться?..

С минуту тетя Клопа не находила, что сказать, а когда заговорила, в голосе ее слышалась такая обида, что теперь уже и нам с папой в пору было заплакать.

— Как вы могли так подумать, Петр Яковлевич! — произнесла наконец тетя Клопа. — Оскорбили вы меня… И за что? За то, что я стремлюсь к вам всей душой!..

Выражение лица у папы было такое, что убежал бы он, как в сказке, за тридевять земель, только бы ничего этого не видеть.

— А ведь пострадала я, Петр Яковлевич, только из-за вас и вашего мальчика, — промокая глаза надушенным платочком, продолжала она добивать папу. — Нет, нет, вы не возражайте, а посмотрите лучше сюда…

Тетя Клопа высвободила из-за спины и вторую руку, в которой держала за край картонную коробку из-под овсяных хлопьев «Геркулес».

Я заглянул в коробку и увидел там точно такого хомячка, как наш Васька. В первую минуту я даже испугался: уж и в самом деле, не Васька ли это? Но нет… У Васьки хвостик остренький, а у этого хомячка ящичком. Оказывается, и хомячки разные бывают…

— Зашла я к Николаю Ивановичу, — продолжала тетя Клопа, — хотела попросить его врезать новый замок. Открывает мне его Маша и говорит: «Мужик мой поздно работал, отдыхает на лоджии…» Только я сунулась на лоджию, думаю, может, он и не спит, а этот маленький негодяй откуда-то сверху свалился прямо на дядю Колю! Вы представляете? На спящего человека откуда-то падает неизвестное животное!..

Папа уже откровенно поглядывал на дверь, видно соображая, как ему поскорее выставить надоедливую тетю Клопу, но та будто и не замечала этого.

— Дядя Коля ужасно рассердился, — продолжала она. — Хотел хомячка сбросить с балкона прямо в «Собачье царство», и я, представьте, остановила его!.. Я подумала: «Наверняка этот хомячок Петра Яковлевича и его мальчика!» И взяла его! Спасла от дяди Коли!.. Принесла домой, оставила всего на каких-нибудь полчаса, пока в магазин до перерыва сбегала, и вот, пожалуйста!..

Тетя Клопа достала носовой платок и, прерывисто вздыхая, с шумом высморкалась.

Тут я заметил, что изо рта хомячка торчит какая-то светло-коричневая полупрозрачная тряпочка, а сам хомячок раздулся, как лягушка. Ни папа, ни тетя Клопа не обратили на это никакого внимания.

— Извините, Клеопатра Сидоровна, — вежливо сказал папа. — Нам и одного хомячка вполне достаточно…

— Зовите меня просто Клео… — поправила его тетя Клопа.

— Папа, — осторожно сказал я. — Если бы мы взяли этого хомячка, я бы назвал его Павлик…

При этих моих словах глаза тети Клопы, как мне показалось, сверкнули зеленоватым огнем.

— Нет, нет, — сказал папа. — Ты можешь и сейчас называть его Павлик, но пусть он лучше живет у Клеопатры Сидоровны. Простите, я хотел сказать: Клео. Ты ведь не знаешь, — продолжал он, обращаясь ко мне, — чей это хомячок? А вдруг самого дяди Коли?

— А это уж едва ли, — тут же отозвалась тетя Клопа. — Дядя Коля терпеть не может всяких животин в доме. На «собашников» акты составляет, в крашеных дамочек с пуделями со своего этажа цветочными горшками кидается. К тому же этот твой Павлик (она будто бы нечаянно сделала ударение на слове «твой») напугал дядю Колю до смерти, так что он теперь о хомячке и слышать не хочет. Я уж весь дом обошла — все отказываются, а ваш мальчик так любит животных…

— Милая Клео… — папа улыбнулся и тронул пышную, покрытую крупными веснушками руку тети Клопы. (От этого его прикосновения она даже вздрогнула.) Очень вам советую, оставьте хомячка себе. Не пожалеете… Замечательно симпатичный зверек. Держите его в ящичке, как у нас, он и не будет портить вещи…

Раздумывая, что там натолкал в свои защечные мешки хомячок Павлик, я сунул руку в коробку, изловчился и потащил полупрозрачную, тонкую, как паутинка, тряпочку, торчащую изо рта зверька. Тряпочка легко подалась, и я увидел, что тащу тонкий женский чулок и даже не один, а сразу два.

Тетя Клопа так и всплеснула своими полными веснушчатыми руками.

— Мои колготки! — в отчаянии воскликнула она и тут же покраснела так, что на ее лице сразу куда-то пропали все веснушки. Рассвирепев, она готова была вышвырнуть Павлика за окно или на лестничную площадку, но только сунула руку в коробку, Павлик, не будь дурак, мгновенно освободился от колготок и больно тяпнул ее за палец.

— Ай! — крикнула тетя Клопа и сунула укушенный палец в рот.

Еще больше разозлившись, она тут же, не стесняясь меня и папы, принялась отплевываться на все четыре стороны.

Я подхватил коробку с хомячком и скомканные изжеванные колготки, которые и ребенок мог бы упрятать в кулачке, протянул все это тете Клопе:

— Возьмите, пожалуйста, ваши колготки…

Тетя Клопа покраснела еще больше: даже ее огненные волосы от свекольного цвета лица побелели. Но сказала с достоинством:

— Не мои, мой дорогой, а Наташины… Моей доченьки…

Тут она, конечно, сказала правду. Колготки были маленькие и такие тощие, как будто их тянули вдоль всей улицы Горького от ГУМа и до Белорусского вокзала. А если бы тети Клопины?.. Да для тети Клопиных колготок, чтобы упрятать их, потребовался бы хомяк ростом со льва! И с защечными мешками, по крайней мере, от головы до хвоста!.. Тогда почему она закричала: «Мои колготки?!»

— А где ваши? — спросил я вежливо.

Папа закашлялся, а тетя Клопа открыла рот и не сразу его закрыла, так и не придумав, что бы мне сказать.

— Ну ты, мальчик, это самое… Не очень… — пробормотала она, покраснев так, что куда-то подевались все ее веснушки, не попрощавшись, стала подниматься на свой этаж. Вслед за нею змеились по ступенькам тощие, как шкурки от сосисок, Наташкины колготки.

Мы с папой постояли еще немного у двери, посмотрели друг на друга и только пожали плечами.

— Ну ладно, — сказал папа. — Сейчас все уберем, наведем порядок, умоемся, переоденемся и будем звонить маме… Торт у нас есть, апельсины тоже, закатим пир на весь мир…

О том, что папа к нашему приезду купит что-нибудь вкусное, я догадался, еще когда мы были у дедушки. Но сейчас даже торт меня не очень обрадовал. Я все стоял и думал, как бы хорошо дружили Васька и Павлик. Я бы их водил гулять, а они играли бы на траве…

Наверное, очень уж откровенно я загрустил, потому что папа тут же заметил это.

— Никак ты огорчился? — спросил он.

Я вздохнул, кивнув головой, а потом заставил себя улыбнуться.

— Немножко…

— Не огорчайся… Все-таки нам не стоит брать этого Павлика. Хватит и одного Васьки.

— Ваське-то одному скучно. Ты ведь скучаешь без мамы?..

Папа как-то подозрительно глянул на меня.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, когда она не ругается…