Снежный ком - Чехов Анатолий Викторович - Страница 5

— Академик, без гвоздя в голове! — вставила в разговор свое слово бабушка.

Мама спрыгнула на кресло, а потом на пол. Папа бережно ее поддержал, но мама настолько рассердилась, что с негодованием оттолкнула его руку, швырнув на пол свой изодранный Васькой «гипюр».

— Петр! — строго сказала она. — Я еду к маме! А вы позвоните мне, когда все поставите на место и повернете эти букеты так, как им полагается расти!..

Папа вздохнул, подошел к вешалке и надел свою телогрейку.

— Ну тогда я тебя хоть до метро провожу.

— В телогрейке? — мама очень строго посмотрела на него. — В чем на свой стройучасток, в том и жену провожать?..

— В самом деле… — смущенно оглядев себя, согласился папа и попробовал пошутить: — Это я по привычке. Рабочим пример показываю: тому, кто в телогрейке, водку не продают…

— Вот и показывай, а меня уволь от этого впечатляющего зрелища! Едем, мама! — сказала она бабушке.

— Ма… А карманы? — испуганно крикнул я.

— Не до карманов…

— Но мне так хотелось показать джинсы Павлику!..

— Ну хорошо, — согласилась мама. — Желание твое понятно… К сожалению (она взглянула на папу), не все стремятся выглядеть если не элегантно, то хотя бы современно…

Мама достала из чемодана джинсы с недошитыми карманами и протянула их мне.

— Здесь немного осталось, — сказала она, — сам дошьешь.

— Что это вы? — с непонимающим видом спросил папа. — К новым джинсам старые карманы прилаживаете?

Я подумал, что мама даже отвечать не станет, настолько неудачный вопрос он задал.

— Джинсы новые, но всего лишь фирмы «Милтонс», — сказала она. — Вот видишь, на кармане мартышка. А эти карманы, хоть и старые, но зато знаменитой американской фирмы «Ли»! Понятно?..

— Вот теперь понятно, — охотно согласился папа. Но я-то точно видел: ничего ему в наших с мамой делах непонятно…

Как раз в это время брякнул звонок у нашей входной двери.

— Это наверняка Павлик! — крикнул я и бросился открывать.

Но вместо Павлика к нам вбежала соседская Наташка — первоклашка, что живет этажом выше — такая дылда в красных рейтузах, в белой шапочке и белом пальто.

— Здравствуйте, Людмила Ивановна! Здравствуй, Слава! Вы уже приехали?.. Дядя Петя, а у нас часы остановились. Скажите, пожалуйста, который час?..

Я точно видел, что Наташку не очень-то интересует время, ей просто было любопытно, какие мы приехали и что привезли. Незаметно я сложил джинсы и убрал их за спину, зная, что у Наташки такие глазищи: и сквозь карманы «Ли» мартышку «Милтонс» увидит.

Папа не сразу ей ответил. Втихомолку поглядывая на зажатую в руке счетную линейку, он шептал: «Корень квадратный… Э-э… Ты спрашиваешь время?.. Без двадцати шесть…»

— Спасибо!.. — пискнула Наташка. — Ой! Ой! У меня там молоко на плите!.. И, растопырив пальцы около головы, как будто всем было очень интересно на нее смотреть, Наташка выскочила за дверь.

— Наведите порядок и позвоните мне, — строго сказала мама.

— А? — переспросил папа, непонимающе глядя на маму. Губы его шевелились: наверное, он все еще считал свои то ли круглые, то ли квадратные корни.

— Нет, это просто невозможно! Я больше не могу! Не могу!.. — сказала мама и, повернувшись к бабушке, коротко бросила: — Едем!

— Едем, деточка, едем, милая, — запричитала бабушка. — Ирод лупоглазый, мужик неотесанный! Никакого внимания молодой жене!..

— Ма, проводить тебя? — спросил я, но она не согласилась.

— Оставайся дома и помогай папе.

Закрывая за ними дверь, я слышал, как бабушка стала ее подговаривать:

— Наверняка у него есть женщина! Год в засаде просижу, а злодея услежу!..

Это мой-то папа — «злодей»?.. Бабушка у нас иной раз такое скажет, что, как говорит папа, и на голову не наденешь…

Дверь за мамой и бабушкой захлопнулась, и мы остались втроем: я, папа и Васька, который во время всей этой передряги совсем неплохо себя чувствовал, сидя за отворотом куртки.

Я думал, что папа от огорчения и работать не сможет, а он потер руки и сказал:

— Фу!.. Наконец-то тихо!.. Так какие там должны быть нагрузки и сечения?..

Но не успел он сесть за письменный стол, как опять раздался звонок.

— А вот теперь-то наверняка Павлик! — сказал я и пошел открывать дверь.

Но вместо Павлика опять вбежала Наташка… с букетиком полевых цветов.

— Дядь Петя, это вам! — радостно сообщила Наташка, как будто мы только о ее цветах и мечтали.

В одну минуту Наташка нашла стакан, налила в него воды и поставила букетик прямо папе на стол.

— У вас нет программы по телику? — тут же спросила Наташка. — Ой, какой симпатичный хомячок!..

— Слава, поищи, пожалуйста, программу, — вовсе не прыгая от восторга, сказал папа.

Я прикрыл свои джинсы газетой и пошел в другую комнату, где у нас стоит телевизор, а когда вернулся, Наташки уже и след простыл, и папа наконец-то сел за свой стол.

Всегда она так! Совсем непонятная девчонка!.. Ну и ладно, ушла и ушла — меньше трескотни и шума…

Я посадил Ваську в ящик из-под посылки, он тут же принялся умываться и приводить свою шерстку в порядок. Ну до чего же потешно он это делал! Потрет, потрет лапками мордочку, а потом еще и бока и грудку огладит. Я, пока были каникулы, даже забыл, какой у меня Васька. А оказывается, красивее и милее во всей Москве зверька не найти!..

Нос у него розовый, с двумя дырочками, уши тоже розовые, а когда поднимет мордочку, видны длинные, идущие сверху вниз желтоватые резцы, потому что Васька — грызун. Глазки как бусинки, круглые, блестящие, и усики дрожат… Самое смешное у Васьки — защечные мешки. Он в них столько может всяких запасов натолкать: кусочков моркови, семечек, орехов, сухарей, хлеба, что просто диву даешься, как туда все это помещается… Набьет свои торбы, убежит куда-нибудь в укромный уголок и начинает разгружать свое богатство: станет на три лапки, а четвертой, задней, надавливает на свои рюкзаки от щеки к носу… А уж жадный, спасу нет! У всех на виду никогда ничего не съест. Обязательно заберется куда-нибудь подальше, сядет «спиной ко всему миру» и сидит, сухариком или орешком похрустывает, жмурится от удовольствия, наслаждается жизнью.

Порывшись в карманах, я дал Ваське припасенный для него орех фундук, очищенный от скорлупы. Он поднялся на задние лапки, взял орех передними, отвернулся от меня и стал быстро-быстро его грызть, смешно двигая щеками и усиками. Все кости у него на голове так и заходили ходуном под тонкой рыженькой шкуркой. Пока я разглядывал своего Ваську, папа что-то там считал у себя в кабинете, бормотал какие-то числа, крутил ручку арифмометра, а потом и меня к себе позвал.

— Ты понимаешь, — радостно сообщил он, — сегодня у меня замечательный день! То, что полгода искал, вдруг само пришло! Вот посмотри!.. Вот это — бетонный блок… Это — его гнездо… Вот этот выступ должен опуститься в гнездо. Понимаешь? А при монтаже, чтоб все на место сразу стало, арматуру удерживает вот эта защелка!..

— Ух, как здорово! — на всякий случай сказал я, хотя не очень-то понял, где там на чертеже в перепутанных линиях «бетонный блок», а где «защелка».

— Ну ладно. Ты посмотри в холодильнике, может, что-нибудь найдешь, а я тут еще немного посчитаю…

— А мойка? — спросил я. — Все равно ведь придется ка место ее ставить…

— Ах, да, мойка… — Папа как-то сразу загрустил. — И кто их только выдумал, эти мойки! Жили ведь люди, носили воду с реки деревянными бадьями, мылись в бочках или ушатах, парились в печках, — и ничего у них не ломалось, не портилось!.. Понаизобретали на свою голову!.. Ну ладно… Видно, деваться нам с тобой некуда. Пусть твой Васька ужинает, а мы будем ликвидировать этот разгром.

Папа и кряхтел, и морщился, все поглядывая на свой письменный стол, а мне очень понравилось его предложение: он так редко проводил время со мной…

Но только мы начали ставить на место «Белый домик», мойку, соединять и замазывать цементом черные кривые трубы, как услышали оба, что кто-то к нам вошел: это Наташка, когда прибегала с букетиком, наверняка не закрыла как следует дверь.