Тонкий лёд (СИ) - Цыпленкова Юлия - Страница 29

— Благодарю вас за еще одно чудо, инар Рабан, — от души сказала я.

— Для вас я готов творить бесконечно, — не без пафоса ответил портной.

Я отпустила его руки, взглянула в глаза папеньки, стоявшего в молчании у стены. Он кивнул мне и протянул руку. И все пришло в движение. Близнецы ухватились за края вуали, и папеньке пришлось прикрикнуть на них, потому что их черед придет в храме Покровительницы. Горничные бережно подобрали шлейф и направились следом за мной, помогая мне спуститься до кареты, ожидавшей перед парадной лестницей.

Диар уже должен был уехать, чтобы встретить нас с папенькой у храма. Арти и агнар Наэль отправились с ним, они выступали со стороны жениха свидетелями его чистых намерений. Мой брат должен был подтвердить, что не нашел изъяна в избравшем меня мужчине. После этого папенька передаст мою руку агнару Наэлю, как знак доверия будущему зятю, и старинный приятель диара подведет меня к его сиятельству, и тогда жених сможет ввести свою невесту в храм Матери Покровительницы, где свершится свадебный обряд.

Но все это будет после, а сейчас я усаживалась в богатую белоснежную карету с золотым орнаментом, на крыше которой красовалась корона диары, созданная лучшими мастерами-ювелирами специально к этому торжеству. Прежней короны, которой украшали карету матери моего жениха, найти не смогли, она исчезла за время его отсутствия. О расследовании кражи мне ничего не было известно. Только то, что дворец дрожал от гнева его сиятельства, и это мне было легко представить.

Запряжена карета была шестеркой белоснежных коней, невероятных красавцев. Я бы непременно обошла их всех, чтобы дотронуться до совершенства, созданного самой Богиней, но на это не было времени, да и выглядело бы странно. Поэтому я безропотно забралась внутрь свадебного экипажа. Горничные устроили мою вуаль так, чтобы близнецы сразу могли подхватить шлейф. Напротив уселся старший агнар Берлуэн с младшими дочерьми, и карета тронулась.

Мы выехали на широкий тракт, который вел к городу, и я закрыла глаза, боясь смотреть в намытое окошко. Сестрицы о чем-то шептались, папенька смотрел на меня, и я чувствовала его взгляд. Открыв глаза, я взглянула на него, и родитель улыбнулся:

— Как же вы сейчас похожи на вашу маменьку, дочь моя. Как бы она сейчас могла гордиться вами. Но я верю, что агнара Берлуэн видит вас, и из ее глаз текут слезы умиления.

— Ах, папенька, — всхлипнула я и закусила губу, не позволяя себе расплакаться и приехать к храму в ужасном виде.

Родитель умиротворенно вздохнул и отвернулся к окошку. Спустя полчаса мы уже подъезжали к Кольберну. Улицы его оказались запружены народом. Я зарделась и вжалась в спинку сиденья. Зато сестрицы высунули в окно любопытные мордашки и восклицали:

— Ого!

— Ничего себе!

— Здесь собралось полмира не иначе!

— Или весь мир!

— Весь мир слишком велик, — усмехнулся папенька. — Это всего лишь горожане, которые хотят поглазеть на свою будущую диару.

— Ох, Богиня, — выдохнула я и зажмурилась.

Что-то ударилось в окошко кареты. Я вздрогнула, ожидая улюлюканья или же оскорбления, но это был всего лишь букетик простеньких цветов и поздравления. Проехав сквозь улицы, заполненные зеваками, карета выбралась на главную площадь Кольберна, где стоял Большой храм Матери Покровительницы. В это мгновение я была готова признать себя трусихой, врушкой, да кем угодно, лишь бы не покидать уютного нутра кареты, потому что и площадь была до отказа забита людьми. Их наряды были слишком добротны, чтобы принадлежать простолюдинам. Здесь собралась знать. Судорожно вздохнув, я вознесла короткую молитву Богине, и карета остановилась.

Нарядные лакеи спрыгнули с запяток, спеша открыть дверцу и опустить лестницу. После встали по обе стороны от нее и склонились в изящных низких поклонах. Первым из кареты вышел папенька. Он подал мне руку, и я, набрав в грудь побольше воздуха, нырнула на залитую солнцем и запруженную народом площадь. Камни, которыми было расшито платье, засияли в солнечных лучах, и кто-то охнул, кажется, даже восхищенно. Последними выбрались из свадебного экипажа близнецы. Они степенно шагнули на каменные плиты площади, поддерживаемые лакеями. Девочки сжимали в пальцах мой шлейф, распускавшийся все больше при каждом моем шаге.

Мой взгляд устремился к храму, на ступенях которого стояли мой жених и оба его свидетеля. В отличие от женщин, чей свадебный наряд менялся сообразно моде, мужской оставался неизменным вот уже лет двести или триста. Поэтому диар был облачен в камзол покроя, который носил еще его далекий прапрадед. Штаны были заправлены в сапоги с отворотами, с плеч широкими мягкими складками спадал плащ с вышитым на нем гербом рода Альдис, а на поясе висел обязательный меч в богатых ножнах. Голова оставалась непокрыта, это тоже было правилом. Предстать перед Матерью Покровительницей нужно было с открытыми помыслами. Наряд диара состоял из цветов его рода, по странному стечению обстоятельств, состоявших из зеленого и серебра, совсем как мое платье на моем первом и пока единственном балу. Должно быть, инар Рабан выбрал расцветку для моего наряда с умыслом, желая подчеркнуть мою близость его светлости.

Сказать, что я не могла отвести взора от своего жениха — ничего не сказать. Он был невероятно хорош в этих одеждах старого покроя. Наверное, живи он в те времена, и тогда бы стал центром всеобщего внимания. Стать, рост, широкий разворот плеч, все это, как нельзя больше, было подчеркнуто свадебным одеянием. Меня даже на мгновение кольнула в сердце ледяная иголочка ревности. Сначала причиной тому стало любопытство, на кого из нас сейчас больше смотрят собравшиеся, а после этого и от того, что на моего жениха не могли не смотреть. Он всегда был центром внимания, и сейчас должен был приковывать женские взоры. Выдохнув, я заставила себя об это не думать. В нашем браке будут иные отношения, и я не должна вести себя как глупая влюбленная девица. Это всего лишь дань восхищения мужчиной и не более.

Тем временем папенька подвел меня к ступеням храма, и я поймала взгляд диара. Он пристально следил за мной все то время, пока я шла до храма, а я порадовалась, что мое лицо сейчас скрыто, и о румянце смущения и удовольствия знаю только я.

— Что ты хочешь сказать мне, мой сын? — громко вопросил старшей агнар Берлуэна у младшего агнара Берлуэна, когда он спустился к нам.

— Я хочу сказать, отец, — ответил Арти, — что не нашел в намерениях сего достойного мужа ни лжи, ни корысти, ни срамных потребностей, а лишь чистое сердце и желание воссоединиться с моей сестрой и вашей дочерью по законам нашей Покровительницы и Матери, что дала жизнь всему сущему.

— Берешь ли ты, агнар Наэль, на себя поручительство за деяния и намерения своего друга и господина? — строго спросил папенька у Одмара Наэля. — И коли солжешь, то отвечать тебе перед Матерью всего сущего, и пусть постигнет тебя кара, если знаешь ты о тайном умысле и не сказал о нем.

— Мой друг и господин честен и не имеет тайного умысла, — ответил старшему агнару Берлуэну агнар Наэль. — Да, я не страшусь быть поручителем намерений диара Данбьергского, Аристана Альдиса.

— Вручаю тебе дочь мою, Флоретту Берлуэн, с открытым сердцем и доверием, чтобы отвел ты ее к своему другу и господину диару Данбьергскому, Аристану Альдису, и пусть свершится обряд, который объединит их перед лицом нашей Матери Покровительницы.

Агнар Наэль улыбнулся мне, незаметно подмигнул и повел по ступеням вверх, где ждал меня его сиятельство. Диар сделал шаг навстречу и замер, ожидая, когда его приятель передаст ему руку невесты. Я опасалась, что Одмар выкинет одну из своих шуточек, сейчас совершенно неуместных, однако благородный агнар не нарушил традицию и, взяв меня за запястье, произнес:

— Та ли это женщина, кого желаешь ты назвать своей женой, мой друг и господин?

— Та, — коротко ответил диар, и уже громче огласил. — Я признаю свою избранницу агнару Флоретту Берлуэн!

Затем протянул руку, и агнар Наэль накрыл ее моей ладонью. После отступил, и Аристан степенно развернулся к распахнутым дверям храма. Я подняла голову, чтобы увидеть глаза своего жениха и заметила едва заметную улыбку.