Грешник (ЛП) - Стивотер Мэгги - Страница 45

Коул очень невесело рассмеялся.

— Это? Это? Я даже не знаю, что это. Дышать! Жить! Быть мной! В какой великолепный день это превратилось! — он сделал небольшой жест Наркотики рукой, что означало, что сейчас он покажет что-то новое. — С днем рождения, Коул! Счастливого-пресчастливого дня рождения.

— Я здесь, разве нет?

— Говоришь, что я облажался!

Это было уже слишком.

— Потому что так и есть.

Он подошел прямо ко мне. Я видела, что он был зол, но меня это не волновало. Волк, волк, волк.

— Я. Трезв.

Он вообще думал, что я могу чувствовать запах?

— Без разницы.

— Без разницы? — вторил он. — Может, я дам тебе слово?

— И почему я должна принять его?

— Может, потому что ты доверяешь мне?

— Доверяю тебе? Неужели кто-нибудь это делает? Можешь быть уверен, Коул, что это никогда не будет одной из всех тех безумных вещей, которые я сделаю.

Вот так просто он ушел. Его тело все еще было здесь, но эти глаза были пусты. Коул Сен-Клер покинул здание. Очень аккуратный трюк и самое хитрое исполнение из всех возможных: он взял человека, которым был он сам, и выбросил его. Я могла бы почувствовать себя виноватой, но я уже знала, что увижу дальше. Я не попыталась ничего исправить. Я могла чувствовать запах волка и пива, помнила руку девицы, собственнически обернутою вокруг его шеи.

Я не почувствую себя плохо.

Я не почувствовала себя плохо.

— Не звони мне, — сказала я. — Прекрати так со мной поступать. Я не твоя… прекрати так со мной поступать.

Я села в машину.

Я не обернулась, чтобы увидеть, что он все еще стоял на парковке.

Глава 33

 КОУЛ •

Я был трезв.

Я сказал ей правду, и это ничего не значило. В конце-концов она купилась на ту же историю, что и все остальные.

Имело ли значение, что ты изменился, если никто в это не верил?

После того, как Изабел ушла, я ходил на вечеринке, как в тумане. Я знаю, что сказал что-то Джереми. Я знаю, что улыбнулся на шутку, которую мне сказал какой-то парень. Я знаю, что подписал чью-то шляпу. Я не помнил никаких деталей. Все они потерялись в шуме, что стоял у меня в ушах.

Я двигался среди людей, пока не нашел Магдален на диванчике под огромными губами, развлекающейся с одним из ее ребят.

— Прощай, милая, — сказал я ей. Моя улыбка была трупом который я ненадолго воскресил для нее. — Я ухожу.

Магдален отпихнула парня.

— Еще рано. Я думаю, еще рано? Не уходи.

— Я должен, — сказал я. — Давай, обними меня по-сестрински.

Она, шатаясь, поднялась на ноги.

— Как скучно, когда ты трезв! Останься.

Она обернула свои руки вокруг меня так, как я никогда бы не сделал с сестрой, если бы она у меня была. Я убрал ее пальцы от своего рта. Мне нужно было уйти раньше, чем почувствую-буду-сделаю что-то глупое. Мне нужно было выбраться отсюда, мне нужно было позвонить Изабел, мне нужно было не злиться и мне нужно было не думать о множестве известных мне способов, которыми я мог отвлечь себя от этого…

— Но подожди, стой, — сказала Магдален. — Это твой день рождения.

— Я помню.

— Тебе нужно остаться ради своего подарка.

Я посмотрел мимо нее. Здесь был Ти с камерой, не в состоянии скрыть свою довольную улыбку. У Джоан была такая же. Я осознал, что ради этого выключили музыку. Тусовщики в ожидании приглушенно болтали, растянувшись в неровную линию возле одной из дверей склада. Она была полностью поднята и я увидел ночное небо с тысячами горящих звезд.

Джереми стоял у двери, единственный, кто не ухмылялся. Его лицо было настороженным.

Я спросил:

— Он мне понравится?

Магдален повела меня через живой коридор к двери. Ти шел впереди, снимая мое выражение лица; Джоан следовала сразу позади.

Я вышел на ночную парковку. Три прожектора освещали мой подарок.

Это был мой Мустанг. Черный и сияющий, навороченный и новый — ну, больше нет. Он был новым, когда я купил его себе в награду за наш первый платиновый альбом, тогда я понял, что нельзя взять мустанг или свою душу в тур. Он не был новым, но все ще был нетронутым. Я знал, что это мой Мустанг из Феникса, а не просто арендованный автомобиль, потому что медаль Святого Кристофера^[34] все еще болталась на зеркале заднего вида, где я ее и оставил.

В этом свете он выглядел расплавленным. Черная краска была отражением черного неба, пока казалось, что внутри пусто.

Дверь открылась.

Моя мать встала с пассажирского сидения.

Мой отец встал с водительского сидения.

Ти крутилися рядом, чтобы продолжать снимать мое лицо.

Это было отражением машины, которая была отражением неба, которое было кусочком вселенной, содержащей бесконечное нечто.

Не было ничего неправильного в моем отце, кроме того, что его лицо было немного похожим на мое, и не было ничего неправильного в моей матери, кроме того, что на ней был надет раздельный костюм, и не было ничего неправильного в них обоих, смотрящих на меня, кроме того, что это ощущалось так, как будто грузовик въехал в мое сердце.

— С днем рождения! — закричала толпа людей позади меня.

Джереми стоял возле машины, опустив плечи и глядя на меня. Он был единственным здесь, кто знал, что это не было подарком.

Я посмотрел на своих родителей. Они — на меня. Они многозначительно уставились на меня.

Я позволил им думать, что был мертв.

Я не позвонил им, когда миру стало известно, что это не так.

Внешне они совсем не изменились, разве что стали более пыльными и старыми. Мой отец всегда выглядел хрупким; сейчас он выглядел так, как будто у него рак. Я узнал ветровку, что была на нем надета. Я знал эти мамины туфли. В них не было ничего неправильного, кроме размеренного постоянства их жизней, круговорота «бакалея-офис-суббота-кровать-белье-стирка-воскреснаяслужба-вторник-рататуй-ночь-четверг-церковь-ополаскивательдлярта-повторить».

В них не было ничего неправильного, кроме того, что три года назад я решил, что скорее умру, чем стану таким, как они.

Они были действительно милыми людьми.

Они пригнали сюда эту машину для меня.

Я не мог пошевелиться, потому что движение могло привести к эмоциональному воссоединению с ними.

Громким и выдающимся голосом Магдален произнесла:

— Это будет такое шоу!

Это значило, что я стоял здесь слишком долго, выражение моего лица было слишком открытым и кто знает, как долго я не был Коулом Сен-Клером перед камерами.

Да и все равно я не знал, что бы он сделал. Я понятия не имел, что бы сейчас сделал Коул Сен-Клер, стоя лицом к лицу с этими людьми. Одной из причин того, почему я создал его, было то, что он не мог сосуществовать с ними. Потому что он был противоположностью, всем, чем не были они. Он был альтернативой тому, чтобы всадить себе пулю в башку.

Это не было мучительным, эта трансформация, до тех пор, пока я не возвращался домой.

А теперь: это.

Мне не нужно было волноваться о сопливом воссоединении. Оба мои родителя робко взглянули на камеры.

И это наконец стало моим напоминанием. В конце-концов, это все еще было шоу. Если им нужен был настоящий я, то стоило сначала позвонить.

Я бросился вперед и схватил свою мать за локоть. Небольшую птичью косточку, покрытую кардиганом.

— Добро пожаловать на телевидение! Не стесняйтесь! Давай сделаем ту старую штуку между матерью и сыном, а?

Я раскрыл перед ней руки в широком объятии, ужасно сентиментальный жест в стиле Коула Сен-Клера, потом закружил ее прочь от меня в танцевальном движении, а затем направился к своему отцу. Когда я обошел машину в его направлении, он уставился на меня, как на атакующего медведя. Но я не обнял его. Я просто схватил его за руку. Я по-мужски пожал ему руку, пока он на меня смотрел, раскрыв рот. Затем я использовал свою вторую руку, чтобы проделать то дружеское рукопожатие, включающее в себя хлопок ладонями и удар кулаками в конце.