Благая Весть Курта Хюбнера (СИ) - Незванов Андрей - Страница 58

(Смешно, конечно, но Курту, как недоучившемуся школьнику, мнится, будто, если он формализует свои суждения с помощью буквенных обозначений, то они станут более "научными" и убедительными.)

Эти представления хорошо иллюстирируются примерами, приводимыми Куртом. В частности, примером гибели Патрокла, взятым из "Илиады" Гомера.

Читаем:

"О чем здесь идет речь, следует подробнее объяснить на следующем примере. Патрокл чувствует вдруг головокружение; его панцирь ломается; одновременно с головы падает шлем и ломается копье. Следствие: оставленный на произвол судьбы безоружным перед своим врагом он принимает смерть. Это следствие, с одной стороны, не должно рассматриваться в аспекте медицинских законов, ибо оно является результатом смертоносной субстанции вражеского оружия, которая всегда связана с каким-нибудь божественным архе, всегда является чем-то священным (-hieros), производным от божественного, из-за чего -hieros по-гречески одновременно означает "сильный", "крепкий", "быстрый". Но, с другой стороны, посылки в вышеуказанном примере объясняются влиянием некоей нуминозной сущности, в научном же взгляде на вещи нет ничего сопоставимого с этим".

"Конечно, с научной точки зрения каждую из этих посылок саму по себе можно объяснить, например, тем, что Патрокл в этот момент испытал вызванный перепадом кровяного давления приступ слабости, что он сам столкнул неловким движением руки шлем с головы, что ремни на его панцире порвались от чремерного натяжения и т. п. Но тому, что все это случилось одновременно, не существует научного объяснения, поэтому и говорят в таком случае о "несчастливом стечении многих обстоятельств", следовательно, о случае".

"Миф же, напротив, объясняет это тем, что некий бог, а именно Аполлон, распорядился обо всем этом потому, что ахейцы, а также и Патрокл нарушили его архе".

То есть, архэ тут выступает в роли ветхозаветной заповеди? Стоит ли приписывать эллинам еврейское начетничество?

Что же касается науки, которая якобы не может объяснить, то это относится разве что к науке 19-го столетия. Стоит обратиться к кибернетике и системологии, и всё будет объяснено.

Беда, однако, в том, что эллин, внимающий преданию не задается вопросом: почему все произошло так, а не иначе; и миф не служит ему теорией бытия, относясь к которой можно строить ОБЪЯСНЕНИЯ, или логическую машинерию жизни.

Здесь Курт просто подменяет эллина собой. Или строит модель "древнего грека", беря себя за исходное, и лишь меняя в своем менталитете исходные априорные положения.

Кроме того, "Илиада" Гомера - это не Миф, но - пусть поэтическая - РЕФЛЕКСИЯ Мифа. Так что Хюбнер со своей методикой оказывается ближе к предмету, поскольку анализирует рефлексию, которая неминуемо содержит в себе момент толкования.

Это обстоятельство позволяет Хюбнеру избежать полной бессмыслицы. И, тем самым, добиваться поставленной культуртрегерской цели.

Какова эта цель, можно понять из следующего фрагмента:

"Одним из до сих пор почти неискоренимых предрассудков по отношению к мифу является тот, согласно которому речь идет при этом будто бы о некоем виде веры в нечто трансцендентное, по меньшей мере недоступное опыту и восприятию. На самом же деле, напротив, в мифе изначально являлась человеку действительность. Он обнаруживал архе и их группировки в многообразии опыта, подтверждал и опровергал их разнообразными событиями и явлениями так же, как ученый подтверждает или опровергает законы природы или исторические правила".

Это достаточно любопытно и, может быть, даже СИМПТОМАТИЧНО. Ведь за словом "миф" прячется религия. Вне которой миф превращается в "бабушкины сказки".

В связи с этим спрашивается, не прокладывает ли Курт людям Нового Времени, сделавшим ставку на рациональность, путь к Вере?

Если так, то проводимое им приравнивание Мифических Начал к Основоположениям Науки получает миссионерское и педагогическое оправдание.

И мы безусловно соглашаемся с ним в убеждении, что религиозное предание - и, в частности, христианский миф,- это не о фантазии, волшебстве или колдовстве, но - о сиюминутной реальности нашей жизни; о действительном, или истинном бытии, по отношению к которому вся ученая машинерия скорее видится принадлежащей миру фантазии.

Но, поскольку ученые верят в свою машинерию как в ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ, Курт хочет, по меньшей мере, убедить их в том, что мир видимый сквозь призму Мифа столь же действителен, сколь и мир, видимый через очки Науки.

Тем не менее, по существу, все культуртрегерские посылы Хюбнера не идут далее пресловутой западной "толерантности", и выглядят, в лучшем случае, методической установкой этнографа, изучающего условных "аборигенов".

По существу, сказанное Хюбнером об эллинах есть ЛОЖЬ. Нет, Архэ не является теорией реальности, которую эллины проверяют, подтверждают или опровергают на опыте повседневной жизни.

Мы не исключаем подобное профанное сознание в среде новых поколений, наследующих древнюю культуру, но сами носители этой культуры так не мыслили.

Уже само по себе извлечение из Мифа "Архэ" как "Первоначала" является философской рефлексией, и, тем самым, представляет вторичный пласт культуры.

Наверное, такая экстракция Начала из Предания может называться философами "истиной мифа", в разумном гносеологическом значении слова "истина". Но Миф - это эпифания Истины как Бытия; и потому не доступен рассудку.

Экзистенциальная Истина является цельной: из неё не может быть выделена автономная отдельная жизнь разума. Разум встроен в Бытие Человека; он всегда подразумевается, в том смысле, в каком это выражает русская поговорка: "дуракам закон не писан". А Бытие Человека есть бытие лица в отношениях и общениях с другими лицами.

Разумеется, и жизнь души, и строительство, и жизнь плоти, также присущи человеку и встроены в Бытие, как и жизнь Разума, но без лица сущего в общении с лицами это всё не будет истинно человеческим бытием. Ибо всё выше перечисленное мы находим и у животных, но только человек есть Лицо могущее быть лишь в общении с другими лицами и предполагающее, что это общение происходит в Мире, сиречь в Обществе.

Это понимание Человека мы находим в Евангелии.

Прокуратор Иудеи Понтий Пилат сказал: "Се Человек"; указывая при этом не на статую, не на портрет, не на анатомический рисунок и не на кого-либо из толпы. Он указал перстом на конкретное узнаваемое лицо - Иисуса из Назарета, прозываемого Христом.

Что мы видим в этом фрагменте? Отношения лиц внутри общества.

Приведенный фрагмент принадлежит христианскому мифу, и может трактоваться как архэ.

Итак, если Миф есть эпифания Бытия, а бытие человека есть бытие лица в мирском общении с другим лицом, то Миф (и с ним Архэ) живет только в живом общении лиц, пребывающих в определенных отношениях друг к другу.

Уже мирское бытие Мифа как Предания задает отношение "старший-младший". С другой стороны Истина Человека требует живоносных отношений.

Христианский Миф открывает эти отношения как отношение сына к отцу, и ученика к учителю.

Какие отношения задает эллинский миф (?), нужно спросить у эллинов.

В любом случае, это будут отношение лиц, характер которых отражает Этика - первая гуманистическая рефлексия. Отчего и само слово "религия" переводится как "совестливое отношение к-".

И на первом месте в ряду этих отношений должно стоять ПОЧТЕНИЕ - вне какового невозможно бытие Предания (= Мифа).

Отсюда, там, где религия, там и требование почтительности, как обязательное условие посвящения.