Орхидея на лезвии катаны (СИ) - Тимина Светлана "Extazyflame" - Страница 111

- Мама! Мамочка! – моя малышка вскочила с постели, забыв о боли в ручке. И тут же жалобно захныкала, откинувшись на подушки. Острый надрез прямо поперек сбившегося в ритме сердца полоснул ненавистью и желанием убить на месте того, кто заставил страдать этого маленького ангелочка, ослепнув от глубины собственной одержимости.

Он был приговорен именно в этот момент, и окончательно. Я еще буду по инерции опускать глаза и позволять ему многое, открыто не протестуя и замирая в ужасе при мысли о том, что он может сделать снова. Перед этим страхом капитулировала даже боль, которая больше не пугала. Меня не было. Оставалась только Ева, самый дорогой человечек на земле, единственный, ради которого я позволю себя резать живьем на алтаре… До тех пор пока не смогу возродиться, словно Феникс из пепла, и нанести удар в ответ.

-Тише! – я прижала дочурку к груди, улыбаясь, заправляя упавшие на лобик пряди темных волос за ушки. Ненависть к Лаврову взорвалась оглушающей вспышкой, одной из многих, но не осела медленно к моим ногам невесомым пеплом, временно застряла в сознании, отложив месть на потом. Ничто в мире не могло мне помешать, вытеснить нежность и любовь сейчас, наедине с моей девочкой.

- Почему он душил тебя? Мама!

Я прижала Еву еще крепче к груди и зажмурилась, прогоняя слезы. Лагутин пояснил мне, что сказать ребенку. Если бы это не гарантировало для Евочки благополучного исхода, я бы плюнула ему в лицо.

- Кто, мое солнышко? Кто меня душил? – боже, благослови стойкие тональные основы, которые сейчас идеально замаскировали пугающие серо-багровые отпечатки пальцев на моей шее. Дочурка зашевелилась, вырываясь из моих рук, и отклонила голову назад, изучая мое горло. Твою ж мать…

- Принц Эрик! Он плохой! Почему он хотел тебя убить?

- Убить? Ты подумала, что он хотел сделать что-то плохое?.. – Мне стало тошно от этой лжи во благо, но, пока оставалась призрачная надежда на то, что это действительно поможет Еве пережить стресс, а не подстрахует первого человека в городе от скандала вследствие огласки, я была готова на все. – Евочка, я подавилась косточкой от вишни. Он просто помог мне ее выплюнуть. Помнишь, когда ты пила сок и закашлялась, я стучала тебя по спинке? Это то же самое.

- Он ударил тебя!

- Да, потому что я бы сама не справилась. Просто выбил косточку.

- А почему кричал?

- Испугался, наверное. Так же, как и я, – заметив недоверчивый и настороженный взгляд ребенка, натянуто рассмеялась. - Никто не хотел меня убить, и не смей даже думать о таком!

- Да? – Ева недоверчиво покачала головой. – Раньше он мне нравился. А сейчас нет!

- А кто в тир хотел? Уже передумала?

- Не знаю, - нахмурилась Ева. – А нам обязательно вместе?

- Нет, конечно. – Детей иногда сложно обманывать. Ева не поверила моим первым словам, но я запретила себе роскошь в виде раздирающих эмоций и еще полчаса читала лекцию в формате сказки, как маленький зайчик кушал морковку и подавился. Охотники тоже думали, что проходящий мимо волк хотел его съесть, но все оказалось совсем не так. К вечеру я почти поверила в то, что психологическая травма моей дочери испарится в ближайшие дни.

- Я заберу тебя завтра. Тебе прогреют ручку синим фонариком, чтобы перестала болеть, не бойся ничего. А потом поедем домой. Будем смотреть мультики, а Настя привезет свой фирменный тортик. – Ева закивала в полусне, я поправила одеяло и посадила поближе медвежонка Тедди. Боль вернулась, стоило мне потерять ее звенящий голосок, серьезные рассуждения, улыбку, тесные объятия, и даже смех – именно он вселил в меня надежду на то, что она сможет забыть события вчерашнего вечера и они не оставят на ее психике неизгладимого отпечатка. Моя девочка уснула, а я вышла в коридор, оттуда – на лестничный пролет, не чувствуя опоры под ногами.

Я буквально вслепую подошла к огромному панорамному окну – от усталости и непроходящего стресса перед глазами плясали клочья плотного тумана, ноги едва держали, и я обессилено прислонилась к прохладному стеклу, на ощупь выбивая из портсигара никотиновую трубочку. Я была опустошена и разбита. Чаша моего страдания в этом неравном противостоянии была наполнена до краев, а спасительное забвение все не приходило. «Оно и не придет, - устало подумала я, – у меня есть ребенок, замечательная девочка, ради которой я обязана была держаться, жить, сражаться, или же просто подчиниться воле рока, пока это гарантирует подобие безопасности». Никотиновый дым ворвался в воспаленную от недавнего удушья гортань, врезался в поры и погнал по крови транзит такого необходимого сейчас токсина, на миг скрыв от меня приближение плотной тени вместе с подавляющим чувством тревоги и безысходности.

Тьма всегда шла за ним по пятам. Бездна содрогалась под его шагами, принимая как равного, и расступалась, создавая беспрепятственный коридор. Еще недавно я бы постучала себя по лбу за подобные аллегории, но сейчас в этой обреченности и признании чужой абсолютной силы было что-то практически родное и настолько реалистичное, что я всего лишь опустила глаза в пол, в противовес прошлому, в котором мой инстинкт самосохранения и непотопляемое чувство протеста диктовали необходимость забиться в угол, закрывшись руками, или вцепиться в его отмороженное лицо, раздирая в кровь.

- Как она?

- Спит. – Меньше всего мне хотелось обсуждать с ним состояние моей дочери. Тишина углубила пропасть, которая беззвучно ширилась между нами, отдаляя друг от друга с каждым ударом волн остывающей ненависти, с каждым понижением градуса покрывающегося льдом сердца. Я не сопротивлялась, когда его пальцы отобрали у меня сигарету, просто осторожно перехватив ее основание у губ, – я даже обрадовалась тому, что сейчас его действия направлены на меня, а не на кого-то другого.

- Поехали. Ты очень устала.

- Тебе разве не надо к сыну? – это не было упреком в моем исполнении, еще одно недоумение по поводу ситуации в целом.

- Ты думала, я оставлю тебя сейчас одну? – его ладонь опустилась на мою шею, и я инстинктивно вздрогнула. Нажим тотчас сменился легким поглаживанием, которому я охотно отдалась, даже не понимая, что ему удалось увлечь меня к выходу.

Я не удивилась тому, что в этот раз Дима опять отвез меня на свою холостяцкую квартиру. Позволила раздеть себя, испытав что-то вроде благодарности, когда он не пошел вслед за мной в душ, предоставив бесценные минуты уединения; я прежняя забаррикадировала бы дверь и не выходила бы до тех пор, пока не смою с себя следы его прикосновений и эту невидимую печать обладания, которая буквально пылала на моей коже. Сейчас же мне было все равно. Вода смыла следы маскирующего крема, и отпечатки пальцев на моей шее казались абстрактными вампирскими укусами.

Я не удивилась, когда мне указали на пол решительным жестом, стоило перешагнуть порог огромной комнаты, где совсем недавно я летала в непередаваемой эйфории и обрела веру в то, что теперь все будет по-другому. Мне уже не надо было пояснять самых элементарных вещей, я автоматически развязала пояс халата, который нашла еще вчера в шкафу, позволив ему соскользнуть на пол, и осторожно опустилась на колени на прохладный черный пол. Рельефная тьма источника моего страдания осталась за спиной, я даже не вздрогнула, когда теплые пальцы коснулись кожи и мягкая полоска ошейника оплела мою шею, замыкаясь с тихим щелчком. Меня больше не удивляло и не возмущало то обстоятельство, что он продолжал удовлетворять собственное эго, несмотря на тот факт, что время для это было не совсем подходящим.

- Это не твоя вина! – горячий шепот полоснул по затылку, побежал по позвоночнику волнующими иглами, которые тут же гасли, отскакивали от защитного барьера моей апатии и слепой покорности судьбе. Мне было все равно, кто из нас виноват в том, что происходит сейчас. Мысль о том, что ради дочери я послушно вытерплю все эти унижения, которые уже и не кажутся таковыми, отключила даже страх. Пока я испытываю это на собственной шкуре, хозяин доволен и лишен необходимости выбивать мое послушание через близкого человека. Я покорно потянулась, подчиняясь давлению его рук, вставая на ноги и не обращая внимания на дрожь в уставших коленях. Тьма накрыла мой мир приятным на ощупь шелком черной повязки, уже такая привычная, что я не хотела ее бояться – позволила ей обнять меня с таким же властным давлением, как это делали руки Димы. Несколько шагов, и мои соски инстинктивно сжались – не от возбуждения, больше от неожиданности, когда ощутили лаковую поверхность деревянной вертикальной балки. Не понимая, что именно делаю, я потянулась щекой к приятной прохладе глянца, закрывая глаза под пологом черного шелка. В критической ситуации мое сознание находило успокоение в самых обычных вещах.