Возмездие (СИ) - Михайлова Ольга Николаевна - Страница 5

Из дальнейшего рассказа словоохотливой женщины Альбино узнал немало нового о семействе своего собрата в монашестве. Оказывается, у Гауденция и Франчо была ещё и сестра. Её чрезвычайно удачное замужество и трое внуков, которых она подарила матери, помогли монне Анне смириться с набожностью старшего сына и его желанием уйти от мира и с беспутством младшего. Внуки оказались подлинной страстью монны Фантони: Луиджи и Ренцо были самыми прекрасными детьми на свете, а краше внучки Лучии были только ангелы в раю.

— А Франческо и в детстве был таким же, как сейчас? — сочувственно осведомился Альбино.

Монна Анна покачала головой. Какое там! Сколько она помнила, всегда корпел над книгами и мог расплакаться над раненой пичугой, а как увлекался медициной, как хвалим был учителями! А как легко сочинял стихи! Что до музыки, ещё не умея говорить, он в колыбели уже мурлыкал тарантеллу! Разве юность его не была зарей восходящего светила? А что вышло, Господи?

Женщина горестно потёрла бледный лоб руками.

— Если бы он всегда был распутником, я не отчаивалась бы, но его словно подменили. Вернувшись из Рима, стал сам не свой. Город развратил его, поработил похотям. А разве не мог он осуществить мои заветные мечты? — старуха грустно покачала головой. — Как это больно: словно уснуть в сказочном дворце с песнопениями ангелов, а пробудиться в ветхой лачуге.

— Но почему он так изменился?

Этого монна Анна не знала.

— Я много раз говорила себе, что что-то упустила в нём, но ума не приложу, где и когда. Это всё Рим, он пробыл там год и вернулся другим человеком. Раньше был не менее набожен, чем Джильберто, а теперь от него, кроме распутных песенок да низких шуток, ничего не услышишь. Злые языки, которым так приятно ранить и без того больное материнское сердце, уверяют, что он до того распущен, что способен соблазнить любую! И не для себя! Сводничает ради этих аристократов! Возможно ли? Разве сам он — дурной крови? Зачем он заискивает, унижая себя и свой род, перед этой титулованной чернью? Зачем разряжен, как девица на выданье? А те зовут его Грилло, Сверчком, и в грош не ставят!

…Альбино устроился у монны Фантони достаточно уютно. Скарб монаха был весьма скромным, распаковав вещи, он присел у окна и предался размышлениям, поймав себя на том, что то и дело возвращается мыслями к Франческо Фантони. Что могло понравиться ему в человеке, отягощённом столь зримыми, бросающимися в глаза пороками? Тонкий ум? Явный талант лицедея? Умение видеть и понимать потаённое? Да, монна Анна была права: на этом искажённом развратом лице лежала печать больших дарований. Но как странен столь внезапный излом в таком духе! И что привело к нему? Что произошло в Риме?

Однако вскоре мысли монаха обратились к Элиджео Арминелли. Если бы удалось пристроиться в библиотеку самого Пандольфо Петруччи, это было бы большим везением, работа там придала бы его пребыванию в городе законный статус. Монна Анна накормила его обедом, и к вечеру, побывав у банкира и взяв десяток дукатов, Альбино направился на главную площадь, рассчитывая найти мессира Арминелли в доме Петруччи.

Однако войти в цитадель властителя оказалось не так-то просто. На входе он, укутанный в длинный плащ, подвергся весьма пристрастному допросу, его ощупали и забрали кинжал, обещая вернуть на выходе, после чего он был практически под конвоем препровождён в книгохранилище. Альбино заметил, что его сопровождали до самых дверей и остались ждать за ними.

Гауденций снабдил его рекомендательными письмами, и Альбино надеялся, что может рассчитывать на тёплый приём библиотекаря. Увы, его ожидания были обмануты: Элиджео Арминелли, бледный седой человек лет пятидесяти с подслеповатыми, как у крота, глазами, выслушал его равнодушно и сухо ответил, что не понимает, почему через столько лет Джильберто Фантони вспомнил о нём, в то время как годами не давал о себе знать.

— Где вы с ним познакомились?

Альбино торопливо ответил, что по поручению флорентинского архивариуса собирал по монастырям некоторые документы. Мессир Элиджео кивнул, едва выслушав. Было заметно, что он ничуть не рад видеть посланца старого друга и не собирается его протежировать. Так и оказалось. «Что до возможности быть принятым на службу, — сообщил книгохранитель гостю, — то имеется только одна вакансия, однако она требует знания еврейского языка. Мессир Кьяндарони не силён в нём?» — В голосе Арминелли сквозила нескрываемая насмешка.

Расстроенный столь нерадушным приёмом, Альбино ответил, что ему доводилось переписывать некоторые грамоты одного из сатрапов Ахеменидской империи, но на арамейском языке, наречия эти похожи, но собственно в еврейском он, увы, несведущ. Он вовремя прикусил себе язык, едва не добавив, что в монастырском хранилище Сант`Антимо было несколько подобных рукописей. Ведь если он был там единожды — едва ли он мог это знать.

Альбино поклонился на прощание и уныло подумал, что у него уже стало на один шанс меньше. Оставалось только надеяться, что мессир Камилло Тонди окажется чувствительнее к воспоминаниям юности, нежели мессир Элиджео.

Однако у самой двери его окликнули. Мессир Арминелли соизволил подойти к нему и протянул ветхий папирус, местами потемневший, но не обугленный, как подумалось Альбино, а скорее покрытый на сгибах чем-то вроде гнилостной плесени. Сохранность текста позволяла прочесть только несколько строк, Альбино перевёл их для мессира Элиджео, пояснил тонкости перевода и снова заторопился к выходу: за окнами уже темнело, а ему нужно было ещё повидать мессира Тонди и не хотелось волновать монну Фантони поздним приходом.

— Да подождите вы, чёрт вас возьми! — теперь в голосе Арминелли промелькнуло раздражение. — Куда вы так торопитесь? Не мог же я знать, что Джильберто пришлёт мне знатока. Вы вполне годитесь. Завтра я сообщу дону Пандольфо, что нашёл человека, сведущего в языках Палестины. Днём вы будете представлены ему и приняты на службу. Жду вас в полдень.

Альбино могло бы польстить, что его взяли не на основании чужой рекомендации, а собственных знаний, однако он вовсе не чувствовал себя польщённым. Мессир Арминелли ему не понравился. И вовсе не тем, что забыл ушедшего из мира друга, и не тем, что не пожелал помочь рекомендуемому им человеку. Элиджео Арминелли показался Альбино очерствевшим человеком с мёртвыми глазами, а таких глаз монах боялся. Впрочем, ничем не выдав своих чувств, он снова склонился перед хранителем в вежливом поклоне и обещал прийти завтра в двенадцать часов.

Мессир Арминелли напоследок стал ещё любезнее: соблаговолил даже проводить его до выхода, сказав сопровождавшему их охраннику, что мессир Кьяндарони приглашён завтра в дом и будет представлен мессиру Петруччи. На выходе Альбино вернули кинжал, и он окончательно откланялся.

Выйдя на улицу, монах задумался. Что же, ему неожиданно повезло. Теперь у него есть и повод жить в городе, и возможность бывать в палаццо Петруччи. Как часто заходит туда Марескотти? Как он выглядит? Насколько он молод? Сколько человек в его охране? На все эти вопросы в ближайшие несколько дней ему предстояло получить ответы.

На обратном пути, благо, Альбино проходил мимо палаццо Пикколомини, он спросил у привратника, может ли увидеть мессира Камилло Тонди? Альбино хотел теперь передать Тонди письмо Гауденция, по возможности расширить круг знакомых и узнать о положении дел в городе.

Оказалось, что хозяина палаццо, ординария сиенской епархии, его высокопреосвященства Джованни Пикколомини, в городе нет, с ним уехала и вся охрана, и Альбино предложили поискать мессира Тонди самому — в правом крыле, в библиотеке. Если его там нет, пояснили ему сразу, значит, он у себя в комнате на втором этаже, или, может быть, гуляет в саду. По сравнению с приёмом в доме Петруччи, всё здесь казалось иным: у него не забирали оружия и не сопровождали в поисках.

Тем не менее, друга Гауденция Альбино нашёл сразу, тот был в библиотеке, богатейшей и великолепно расписанной. Камилло Тонди оказался невысоким полноватым человеком с жизнерадостной улыбкой на округлом лице. Годы превратили его в монаха, выбрив на его темени округлую лысину-тонзуру, остатки когда-то чёрных волос, поредевших и седеющих, казалось, дымились вокруг головы. Тонди, в отличие от Арминелли, узнав, что Альбино привёз ему известие от друга детства, встретил его с распростёртыми объятьями.