Желания боги услышали гибельные... (СИ) - Михайлова Ольга Николаевна - Страница 53

— Точно, — кивнув, уронил Джустиниани, — я понял.

Тут часы пробили полночь. Джустиниани очнулся. В двери тихо стучали. Луиджи, войдя в спальню с лампой, доложил, что его сиятельство спрашивает поздний гость — мессир Андреа Пинелло-Лючиани. «Так это всё мне приснилось?» — удивлённо подумал Джустиниани, торопливо одеваясь, после чего вышел в гостиную.

Мессир Пинелло-Лючиани стоял у входа в длинном плаще и руки его были спрятаны под его полами.

Джустиниани странно удивился тому, что почти всё, что он знал об этом человеке — почерпнуто от других. Но почерпнуто было столько, что Винченцо предпочёл бы никогда не встречаться с этим существом. И судьба словно отводила их до времени друг от друга. Но теперь они стояли лицом к лицу, и глаза обоих налились смертельной ненавистью. Джустиниани, помня разговор с баронессой в галерее Чиньоло, ждал, что мессир Андреа начнёт торговаться, но Пинелло-Лючиани молча бросил на стол что-то белое, звякнувшее при соприкосновении с поверхностью. В левой его руке темнел пистолет. «Ещё и левша к тому же…», невесть почему со злым раздражением подумал Джустиниани.

Тут Винченцо бросил взгляд на стол и напрягся: он рассмотрел, что это — отрезанный рукав белой рубашки с запонкой. На золоте белели арамейские платиновые инкрустации, на белой ткани — алела кровь. В глазах его потемнело. Винченцо видел эти запонки на Карло Тентуччи.

«…Не сердитесь. Я считаю вас своим единственным другом, Карло…» — «…Вот уж не знал, что ты меломан…», Энрико Бьянко слышал его слова и, конечно же, передал их Пинелло-Лючиани. Винченцо стало дурно. Ему казалось, он надёжно укрыл всё, что ему дорого, и тем обезопасил себя. Но Карло… Он так и не преодолел в себе настороженности и недоверия, прибегал к его помощи, но до конца так и не доверился ему.

— Он написал мне?

Пинелло-Лючиани покачал головой.

— Если бы он согласился, нам не пришлось бы показывать вам это…

Джустиниани лихорадочно соображал. Итак, Тентуччи отказался писать ему. Это могло быть нежеланием вызывать его туда, куда его заманивали — и тогда это был поступок истинного мужества, или… или Тентуччи у них нет, но они просто шантажируют его, Джустиниани, тем, что, по их мнению, ему дорого. Запонки Карло уникальны, сделаны на заказ, и все же украсть их довольно просто. Ибо взять в заложники Тентуччи — это говорило о безумии… или… Или уж, воля ваша, о том, насколько важен для них ларец. Но там уже ничего, кроме нескольких вольтов, нет. Неужели они так напуганы? Джустиниани закусил губу. Впрочем… Ипполита… В её смерти они тоже могли приметить нечто дьявольское…

Но что было толку гадать?

— Что я должен сделать?

— Взять ларец и сесть в мою карету. И не делать глупостей.

Это было логично. Джустиниани, порадовавшись, что Джованна спит, принёс под дулом пистолета Пинелло-Лючиани из кабинета ларец. Винченцо подумал было отшвырнуть негодяя, открыть ларец, вытащить и переломить вольт Пинелло-Лючиани, но если Карло Тентуччи и вправду был у них, такой способ не годился. Джустиниани при этом ощущал странное брожение в душе, мутное и пьянящее, как сусло на мезге. Постепенно в его душе выбродила ярость, точнее ледяное бешенство, укрощённое волей и пониманием, что проявлять его не время. В нём словно затаилась приготовившаяся к прыжку кобра. Теперь Винченцо и сам чёрт был не братом. Он дал себе слово, что, если Карло и вправду у них — он, Винченцо, ещё сегодня непременно придушит этого припадочного негодяя — причём, своими руками. Тут он нащупал в кармане нож, трофей, отобранный у браво, и вздохнул с облегчением.

Они вышли в ночь, тёплую и чуть душноватую.

Джустиниани увидел на козлах Бьянко. «Конечно, и ты здесь, радость моя, чёртов доносчик и растлитель, и ты здесь. Погоди…» Пинелло-Лючиани, видимо, зная о своей падучей, передал ларец Энрико. Карета тронулась, едва захлопнулась дверца.

— Вы останетесь в живых только в том случае, — криво усмехнулся Пинелло-Лючиани, — если будете рабски послушны.

«Лучше бы ты этого не говорил, мой милый…» Кобра, притаившаяся в Джустиниани, изогнулась и злобно зашипела. «Рабски послушен? Останусь в живых? Я божественно свободен, выродок, и не тобой дана мне жизнь. Не тебе и забирать её…» Винченцо поднял глаза на Пинелло-Лючиани и неожиданно вспомнил герцогиню Поланти с её чёртовыми шуточками. Что ж, хоть от дьявольского оружия воняло бесовщиной, ничего другого под рукой не было. Джустиниани напрягся, вся ненависть в нём спрессовалась в комок, но проявить её, дать ей выйти из него — Винченцо не посмел. Он просто поймал глазами зрачки Пинелло-Лючиани и мгновенно зачаровал его. Мессир Андреа откинулся на подушку с отрешённо-бессмысленным выражением на лице. Пистолет выпал из ослабевшей руки. Господи, и это хилое ничтожество ещё пыталось ему угрожать?

Джустиниани поднял упавший пистолет, разрядил его и бросил его на сидение рядом с эпилептиком.

— Карло Тентуччи действительно у вас?

Пинелло-Лючиани, замерший в позе китайского болванчика, кивнул. Стало быть, не лгут, бестии. Но неужели они затеяли это всё ради этого ларца? Или что-то ещё? Из-за событий последних недель, — ранения Убальдини, гибели Берризи, припадка самого Пинелло-Лючиани и смерти Ипполиты Массерано, — им могло показаться, что он преследует их, и попытаться нанести упреждающий удар. Но глупо было убеждать этих мерзавцев в отсутствии у него подобных намерений, сейчас было важно вытащить из пасти волков Карло.

Джустиниани выглянул в окно, в свете фонарей узнал улицу Креста и удовлетворённо кивнул: они направлялись в Кампо-Марцио. Время от времени Джустиниани замечал, что Пинелло-Лючиани пытается выйти из-под чар, и снова зачаровывал его. Винченцо видел, что перед ним больной человек, недужный телом и нездоровый душой, но сейчас это ничего не значило.

Тентуччи мог погибнуть из-за одного слова этого припадочного.

Они прибыли. Пинелло-Лючиани, которого Винченцо перестал завораживать, пришёл в себя, удивлённо нащупав валявшийся рядом пистолет, подтолкнул Джустиниани вперёд, и они, миновав фонарь, вошли в часовню. Сзади с ларцом шёл Энрико Бьянко.

Джустиниани уже бывал здесь однажды. Под хорами часовни находился склеп, сами хоры располагались на десять футов выше нефа, и на них поднимались по двум боковым лестницам. В стене между лестницами темнела железная дверь, через неё можно было спуститься в склеп. На хорах, господствовавших над всей часовней, по обе стороны от алтаря, когда-то увенчанного образом святого Доминика, а ныне пустующего, стояли статуи святых. Две лампады — одна посреди хоров, другая в нефе — тускло озаряли храм. Это слабое освещение позволяло воображению до бесконечности расширять его приделы, погруженные во мрак, но Джустиниани видел часовню днём и знал, что она совсем невелика. Вскоре лязганье задвигаемых засовов и скрип дверных петель возвестили, что массивные двери закрылись.

Под куполом то и дело раздавались писк нетопырей и шуршание их крыльев, в окнах звенел, сливаясь с тишиной, хор ночных цикад. Когда глаза Джустиниани привыкли к полутьме, он различил Тентуччи, привязанного к одному из опорных столбов в центре, на рубашке его была кровь. Он поднял на Джустиниани измученное лицо и покачал головой. Из темноты выступили одетый в сутану Гвидо Веральди и пошатывавшийся Рафаэлло Рокальмуто, в тёмном углу Джустиниани разглядел хромца Орсини и Альбино Нардолини. Пинелло-Лючиани окончательно пришёл в себя и, казалось, удивился, что оказался в часовне. Он лихорадочно ощупал себя и на несколько секунд замер со странной улыбкой на лице. Джустиниани видел тусклое сияние в его голове и понимал, что близится припадок. Винченцо одним напряжением воли мог бы ускорить его, но поморщился от отвращения и не стал, тем более что припадок ничего бы не изменил.

— Приветствуем вас, ваше сиятельство, — тяжёлый бас красавца Веральди гулко и спокойно прозвучал под сводами.

Винченцо вежливо поклонился. Потом сделал несколько шагов и приблизился к Тентуччи, сразу увидев у того огромный кровоподтёк на левой скуле и разбитые губы, и снова ощутил приступ злобы, зашипевшей в нём разъярённой змеёй.