Желания боги услышали гибельные... (СИ) - Михайлова Ольга Николаевна - Страница 15

Она удивилась.

— Крестный трижды привозил меня туда до Пасхи.

— Вчера вечером там был Альбино Нардолини, красивый бородатый брюнет с тёмными глазами. Вы видели его там раньше?

Она кивнула головой.

— Донна Гизелла сказала, что он сын её покойной подруги.

— Слышали ли имя Гаэтано Орсини?

— Нет, но в пансионе я училась с Франческой Орсини.

— Теперь не торопитесь. Веральди. Это имя хоть раз слышали?

Джованна на несколько секунд опустила глаза, потом ресницы её дрогнули.

— Я слышала что-то о проповедях Гвидо Веральди. Это не он?

Он смерил её задумчивым взглядом. «G.V.»?

— Не знаю, может быть. Благодарю вас, и буду ещё более благодарен, если вы забудете мои вопросы. Что до обид, — я не обидчив. Передайте привет вашим очаровательным подругам. Кстати… синьорина Елена намекнула мне. Или я неверно понял её? Ваше сердце принадлежит Умберто Убальдини?

Джованна нервно передёрнула плечами.

— Чушь. Мессир Убальдини мне ничуть не по душе.

Джустиниани смерил её странным взглядом.

— Ну, что ж… Ладно.

Джованну почему-то взбесило его равнодушие.

— Мне нравится другой.

Винченцо вздохнул и устало потёр лоб рукой.

— Надеюсь, вы понимаете, синьорина, сколь тяготит меня обещание, данное вашему крестному? Я не воспитатель в пансионе, и мне не доставляет ни малейшего удовольствия нянчиться с девицей ваших лет. Но мне важно, чтобы ваш избранник не гнался за приданым, любил, уважал и чтил вас, как свою супругу и мать своих детей, чтобы не был распутным и был способен защитить вас. Вы точно влюблены в достойного человека? — выражение его лица было утомлённым и немного скучающим.

— Вы имеете что-то против Рафаэлло Рокальмуто? Он богат, ему нет смысла гнаться за приданым, он никогда не волочится за женщинами, и даже не был любовником Ипполиты Массерано… — она остановилась, заметив выражение его глаз: они полыхнули огнём и погасли. Она даже в испуге отступила на шаг.

Джустиниани же закусил губу, растерянно почесал переносицу, потом извинился, что не предложил ей сесть, усадил её на диван у камина, и, подвинув переместившегося сюда кота, сам сел рядом. Глаза его теперь были мёртвыми и тусклыми.

— Вы не пошутили? — в его голосе проступило что-то, чего Джованна не поняла.

— Зачем мне шутить? Или вы снова скажете, что я не могу привлечь разумного мужчину?

Джустиниани судорожно вздохнул. Наносить такой удар бедной девице ему не хотелось.

— Вы сели за стол спиритов из-за него?

Она смутилась.

— Нет. Наверное, нет. Крестный говорил, что у меня есть дар.

— Мессир Гвидо тоже увлекался спиритизмом? — удивился Джустиниани. На взгляд Винченцо, дядя едва ли мог заниматься подобной ерундой.

— Он был великим медиумом. Но мессир Рокальмуто тоже имеет способности…

Джустиниани с тоской взглянул на Джованну, его лицо исказила болезненная гримаса. Он не любил причинять боль и сейчас подлинно страдал.

— Мне жаль, синьорина, — он опустил глаза, — но привлечь Рафаэлло Рокальмуто вы не сможете. Никогда. Тут никакие способности медиума, даже если что-то подобное существует, вам не помогут. Нашего поэта просто не интересуют женщины. Не знаю, слышали ли вы об этом: есть особый сорт мужчин, которые влюбляются исключительно… в мужчин. Мессир Рокальмуто — из их числа, он педераст. Он красив, я не спорю, и стишки, говорят, талантливые пишет, хоть мне они кажутся претенциозными, — обронил Винченцо почти виновато и снова вздохнул, — но есть и ещё одно печальное обстоятельство. Приглядитесь к его ноздрям. Они утончены и в трещинах. Он кокаинист, причём безнадёжный. Поверьте, чем быстрее вы выбросите его из головы, тем будет лучше.

Джованна окаменела. Винченцо было неловко и тоскливо. Он чуть заторопился, даже потянулся, чтобы обнять её, но она отпрянула. Лицо её превратилось в маску и застыло.

— Джованна, любовные трагедии только кажутся таковыми, уверяю вас, — уныло пробормотал Винченцо, — время лечит любые раны, и несчастная любовь даже полезна, она закаляет душу и учит отличать подлинники от подделок. Впредь вы уже не ошибётесь подобным образом. Теперь, хоть вы и огорчены сегодня, завтра вы не станете посмешищем общества. Это тоже опыт, хоть и горький, я понимаю…

Джованна поднялась, покачнулась, но удержала равновесие, схватившись за спинку стула. Джустиниани поддержал её за локоть, но она снова отстранилась. Винченцо опустил руку и глаза. Чужая боль всегда вызывала его страдание, когда же причинить эту боль вынуждали его, он страдал вдвойне. Кот, как назло, душераздирающе мяукнул.

Джованна считала ступени на лестнице — только бы не думать об услышанном. В висках её стучало, темнело в глазах. Она с трудом поднялась к себе в спальню. Мысли остановились, несколько минут она тупо смотрела в каминное пламя. Вскоре прибежала вызванная Джустиниани Доната, принесла тёплого молока. Джованна безропотно выпила, не замечая снующую вокруг экономку, заставившую её сесть на кровать. Потом голова девушки бессильно опустилась на подушку: мессир Джустиниани приказал Донате добавить в молоко макового отвара.

Глава 7. Неожиданный разговор

Разве нет сыновей у Израиля? Разве нет у него наследника? — Иер.49:1

Сам Винченцо проснулся в восьмом часу утра и ещё на ложе предался неторопливым размышлениям. Ему было искренне жаль бедняжку Джованну. Угораздило глупышку, ничего не скажешь. Впрочем, ничего удивительного тут не было. Рафаэлло в обществе держался безупречно и вполне мог пленить приятным лицом и галантностью неопытную девицу. О его склонностях знали многие, но едва ли Джованна, только что появившаяся в свете, могла слышать эти разговоры: Рафаэлло не давал основания болтать, проявляя свои кривые любовные порывы только за закрытыми дверями спальни.

Но, даст Бог, о нелепом увлечении девица скоро забудет — она, оказывается, совсем не глупа. Джустиниани на досуге даже попытался припомнить, сколько убивался когда-то сам после измены Глории. Кажется, ножевая боль быстро прошла, за неделю-другую, а потом необходимость искать заработок и крышу над головой вытеснили и скорбь предательства, и горечь обиды. Стало как-то не до того. У Джованны же не было тех печальных воспоминаний изначальной взаимности, которые когда-то отравляли ему душу. Ей просто нечего вспоминать.

Потом Винченцо снова задумался о вчерашнем видении: оно не давало покоя. Он надеялся, что к утру минувший день привычно потускнеет в памяти, но этого не произошло: увиденное проступало вновь и вновь, стоило ему напрячь память, повторялось во всем своём бесовском угаре и пугающей чёткости.

— Что за чертовщина творится, а, Трубочист? — задал Винченцо вопрос коту, изящно задравшему заднюю лапку кверху и занимавшемуся утренним туалетом, но, понятное дело, ответа не получил.

Джованна ещё спала, Джустиниани распорядился не будить её и велел подавать завтрак. Привычно уже похвалил стряпню кухарки Руфины: старуха готовила божественно. Сначала Винченцо казалось, что приготовленное ею нравится ему просто от контраста с теми, сляпанными на скорую руку в придорожных харчевнях блюдами, которыми он перебивался в последние годы. Но нет, Руфина даже простую поленту делала царским блюдом. Джустиниани прибавил ей жалование, но, взяв в рот кусочек ароматной крольчатины, подумал, что всё равно платит мало.

Оставалось совсем немного времени до визита Альбино Нардолини, если он, разумеется, соизволит прийти. Джустиниани, впрочем, не сомневался в его приходе, а пока задумался, где может навести справки о нём? За минувшие годы у него накопилось немало знакомств в самых разных местах — от портовых грузчиков и кладбищенских сторожей до ипподромных жокеев и полицейских. Но, чтобы понять, у кого спросить, надо понять самого человека.

Тут за окнами раздался как раз и шум подъехавшего экипажа.

Мессир Нардолини был учтив и лучился симпатией, Джустиниани тоже казался гостеприимным и обходительным, он показал приехавшему свою библиотеку, после чего продемонстрировал и купленный на аукционе экземпляр Агриппы.