Аид, любимец Судьбы (СИ) - Кисель Елена - Страница 51

– Дальше.

Зевс тер лоб ладонью, к которой пристали следы застывшей меди – наверное, сюда принесся прямо от тигля, в котором выделывал очередное поколение людей нового века.

– Дальше… сбежал. Еще Фетиду повстречал – попросил прокатить, а она и согласилась. Она же не знала…

Никто не знал. Просто белокурый юноша, кучерявый жертвенный барашек решил праздно прогуляться по военной Фессалии. И гулял, восхищаясь красотами гор и рек, приветствуя мелких божков и нимф, погружаясь в цветы, – пока на его дороге не встретился…

– Кто?

– Титий…

Посейдон сплюнул сквозь зубы, пробормотал что-то изощренное.

Родной противник, можно сказать. Один из тысячников Крона, известный лживостью и вероломством. Не раз сталкивались с ним во время военных стычек, и плоды этих столкновений – мои разбитые мечи, расколотые щиты, тела солдат, а иногда и раны – у меня или Посейдона.

Кажется, в день того, первого проигрыша Черногривый получил копьем в бок именно от него.

– Непонятно, как он на него наткнулся. Судьба какая-то, что тут скажешь… Титий, видно, понял не сразу. Сначала просто хотел повеселиться. Может, развлечься с красивым мальчиком. Вот только…

Вот только мы так и не научили красивого, простодушного мальчика быть не мальчиком. То есть, молчать.

А Титий, несмотря на то, что он титан, не настолько простодушен, чтобы пропустить мимо ушей знакомое до боли имя – Офиотавр…

Резануло под веками мимолетным прозрением. Титан – щербатый, грузный, недоверчиво ухмыляется, поигрывая секирой.

– Это какой Офиотавр? Сын Геи, что ли?

И распахиваются в радостном недоумении глаза-колокольчики безобидного барашка:

– Да, моя мама – Гея-Земля… а откуда вы знаете?

– Я опомнился… – младший ронял слова, понурив голову. – Прибыл туда, когда Титий собирался отправляться на Офрис к Крону. Схватка была короткой: он отступил, я забрал мальчика. Но было поздно. Титий выпытал из Офиотавра все – от момента его рождения до… все.

С хриплым криком распростерлась у ног нашего маленького идола Ата – решила, что игра сильнее страха.

Нет, она играет и страх тоже. Вон – воет о том, что гореть деревням и вдоветь женщинам…

– Крон знает о нашем обмане. Он начнет войну.

Мудрым считают не того, кто первым понимает – того, кто первым произносит вслух. Афина успела за века снискать себе славу мудрой, Метиду с ней даже в сравнение не ставят.

Посейдон перенес вес с одной ноги на другую, но ничего не сказал.

Крон знает о нашем обмане. Потому что если мы держали рядом с собой Офиотавра и не воспользовались шансом – значит, шанса и не было.

Он начнет войну – к которой мы едва ли готовы.

Надсадно, на одной ноте скорбела богиня обмана на полу: драла свой пеплос[3], расшитый лживыми улыбками. Когда заканчивается такая игра – можно дать себе волю и поскорбеть.

– Встань и утихни, – велел я, и Ата умолкла с недовольным видом. – Твоя игра не закончилась.

– Так ведь если Крон… – начал Жеребец удивленно.

– Крон знает – но не союзники.

Побледнела Афина, переводя серые глаза с истерзанного тела сына Геи на своего дядю, Черного Лавагета. Что ты хочешь спросить, мудрая дочь Зевса? Верна ли твоя догадка о том, что я собираюсь заканчивать начатое? И после того как жизнь юного Офиотавра оборвалась?

Еще как собираюсь. Мудрой быть недостаточно, дочь Зевса. Хочешь воевать – учись быть еще и безжалостной.

Ата поднималась, деловито оправляя на себе пеплос. Недовольно осматривала фибулу, оторванную в пылу притворных стенаний.

Глаза богини обмана алчно поблескивали.

– Вы хотите создать какую-то историю, Неумолимый?

Я перевел взгляд на Зевса. Тот кивнул.

– Да. Хотим создать историю.

* * *

Пламя было живым. То заходилось в буйном танце, дрыгалось, как хмельное, распускало по ветру оранжевые и алые косы, то вдруг наливалось лиловым и начинало раскачиваться медленно и угрожающе, как копейщик, готовящийся к броску. Пламя слизывало благовонное масло с сосновых поленьев – смаковало по капельке, каждой новой искрой подтверждая: угощение удалось на славу.

«А Зевс послал своего вестника – орла, ему ведь и птицы покорны! Титий уже и огонь жертвенный развел, и все приготовил – вот тут-то орел у него тело Офиотавра и выкрал… из-под носа, можно сказать!»

«О-о, слава кроноборцу! От чего избавил…»

Ата знает свое дело. Зевса славят не только союзники – и те, кто колебался ранее. Пламя безумствовало, опьяненное ароматом масел и сухой сосны. Язычки метало, словно море – брызги в час прибоя. Огонь настойчиво хотел подарить каждому свою частицу: плясал, отражаясь, в кольцах зевсовых кудрей, брызгал искрами на гиматий Посейдона…

Обегал меня – на панцире черной бронзы не очень-то отразишься.

Тело Офиотавра не желало гореть – хранило спокойствие и неподвижность внутри диковинного живого цветка. Тело хотело к матери-Земле, назад, туда, откуда вышло, и даже невыносимый жар костра не мог стереть с лица юного мертвеца вопрос.

«Почему вы так со мной?»

Боги не отвечали. Боги молчали.

Боги хоронили смертного.

«А потом, значит, они сами совершили сожжение. Но только окружили жертвенник своей силой… Почему? Что почему? Вас, дурных, уберечь хотели! Кто там знает, что бы началось, если бы они вдруг – к такой-то мощи…»

«О-о, хвала кроноборцу! О нас радеет…»

Пламя плясало в глазах – серых и карих. Тонуло в черных. Связывало троих хуже клятвы над бурей – одним преступлением.

Наконец вспыхнуло, победоносно взревело и рванулось к небесам, унося пепел единственного сына Геи, который никогда и ни в чем не был виноват.

После мягкий пепел осядет на землю – и она еще раз содрогнется, напоследок, и утром выступит слишком обильная роса…

– Вот ты мне, Аид, скажи, – хрипло вымолвил Посейдон, когда костер во внутреннем дворе дворца на Олимпе отгорел, – есть у меня еще время допиться до розовых кентавров перед последней битвой?

За спиной хмыкнул Зевс.

– Время найдется, – ответил он за меня. – А хмель тебя возьмет?

Кроноборец имел в виду последние новости о размерах и мощи армии отца.

Все, чего мы достигли за сто пятьдесят лет, выглядело ничтожными потугами. Укрепления – башенками, которые строил мальчишка в песке. Войска союзников, готовые прийти на помощь, – стадами блеющих овечек, рассеянными по долинам.

Впрочем, наши разведчики не всегда добирались до нужных рубежей, так что рассчитывать приходилось на молву да на богов ветров – сыновей Эола. Но эти легкомысленные мерзавцы никогда не бывали щедры на верные сведения.

И, однако, все сходились на одном: если Крон отбросит в сторону неуверенность и все же решит наступать – Олимп он слопает с хрустом, как хорошо приготовленный кус баранины.

– Так ведь тем более нужно пить, – с достоинством ответил Посейдон. В карих глазах Черногривого читалось твердое желание: опрокинуть сначала с десяток чаш нектара, потом вдвое больше – вина, а потом пойти на берег и долго орать песни в компании морских нереид, вызывая ревность у тихой и обиженной Амфитриты…

Когда у Жеребца бывало такое выражение лица – остановить его не смогли бы и все армии Крона.

Правда, напиться ему все равно не дали. Ата явилась в сопровождении брата – сухонького, желчного Мома-насмешника, прозванного Правдивым Ложью за великое почитание искусства давать мудрые советы, которые потом приводят к страшным последствиям. Не раз и не два этот божок пытался напроситься в союзники, а вот теперь явился вестником и речь расплескал диким медом, с самого приветствия:

– Радуйтесь, о могучие сыны Звездоглазой Реи и Крона Повелителя Времени! К твоим стопам припадаю, о великий Зевс, многократно опетый аэдами. Кланяюсь тебе, Посейдон, Земли Колебатель, чья слава вздымается выше гор! И тебе мой поклон, о Аид Беспощадный, ужас несущий врагам!

– Радуйся и ты, сын Ночи, – в голосе Зевса прозвучала неприкрытая ирония. – Что тебе нужно?