Аид, любимец Судьбы (СИ) - Кисель Елена - Страница 33

Она еще не договорила, а отбросы уже начали присягать мне на верность. Сперва по отдельности, а там и все вместе – простершись ниц.

Я хмыкнул и покинул душный, пропитанный запахом говяжьей похлебки зал. Ата выскользнула следом, раскинула руки – и хитон ее зарябил рассветными оттенками.

– Игра! Какая это игра! Тебе ведь понравилось? Понравились их лица, когда они поверили?

– Ничего себе, – согласился я, трогаясь по скалистой дороге. Ата увязалась следом.

За несколько дней богиня обмана прочно обосновалась на Олимпе: куда ни пойдешь – а там она.

У Афродиты – заботливо подбирающая для богини любви новую прическу: «Душенька, с твоим лицом тебе, конечно, все идет, но если уложить косы вот этак – ты сияешь ярче Тириона-Дня!»

В комнатах Гестии – за рукоделием и песнями. «Ага, золотое очень хорошо смотрится на коричневом!»

У Фемиды – слушающая страстные поучения и глубоко скорбящая: «О, Хаос предвечный… знаешь, у меня ведь как будто только что глаза открылись. О, бездна Тартара – взгляни на меня, я плачу!»

В конюшнях с Посейдоном: «Хо, вот это копыта у этого рысака! Во носиться будет!»

В коридоре напротив Афины: «Настанет день – и тебя сбросят с Олимпа» – «Ну что ж, мудрая дочь Зевса, я и на земле не пропаду»…

Должно быть, она была в восторге – не счесть ролей.

Но чаще всего она обхаживала барашка-Офиотавра: «Какую сказочку хочешь? О звездах? А хочешь – о Золотом Веке? А о том, как могучий Зевс дрался с семиглавым драконом?»

В кухне, в компании нимф, среди сатиров…

Ко мне вот только не являлась, так что я ждал чего-то подобного.

«Значит, по крепостям? – взгляд растекается сочной темнотой, лицо вдруг помрачнело, заострилось. – Ну что ж – пусть. Поиграть можно и в крепости, и защищая рубежи…»

Я усмехнулся. Отвернулся, чтобы не видеть ее глаз, свернул на мраморную дорогу, которую мостила другая группа пленных. Белую дорогу с богатыми разводами, не чета гранитным плитам, которые раньше тут лежали. Под величие Кронидов.

– Не нужно играть в меня, дочь Ночи. Еще оскомина останется – не отплюешься.

Тронула локоть, мурлыкнула:

– Какой же ты хочешь, чтобы я была с тобой? Веселой? Скорбящей? Я могу быть сварливой, как Деметра, а могу звать тебя «милый» – хочешь?

– Деметры не надо. А хотя… будь любой. Главное – не мной.

– Какой ты странный. Богам, смертным, кому угодно – всегда приятнее видеть вместо собеседника свое отражение. Жесты, слова, ожидания…

– Плохо смотрят.

– На отражение?

– Да.

Поблескивало изумрудным льдом горное озерцо, вокруг которого Деметра уже успела насадить кипарисов. Мы спустились к озеру и отразились между зелеными льдинками, на фоне скалистых олимпийских уступов: я и обман в кокетливом розовом хитоне.

– Ты смотришь лучше?

– Иначе. Я вижу не то, что хочу, а то, что есть.

И уж поверь мне, Ата, мое отражение – не то, что я хотел бы созерцать дни напролет.

На другом берегу озерца трудился скульптор. Вдохновенно высекал Зевса, кого-то разящего. И все поглядывал на нашу пару с недоумением: вон, девушка себя за плечи обхватила, холодно ей, а спутник черным столбом застыл рядом и не подумает гиматий предложить…

– Значит – ты выбрал презрение? Ты, друг моего железнокрылого брата, – отвергаешь меня? Отвергаешь обман? Значит, мы не будем играть?!

– Нет, не отвергаю.

Тихие, жалобные всхлипы утихли. Ата смотрела огромными бледно-голубыми глазами.

– Но ты не хочешь обманываться, – чуть не улыбнулся – с такой правдивой скорбью это прозвучало. – Ты для этого слишком хорошо… видишь. Чего же ты хочешь от меня?

– Я хочу научиться.

– Научиться – чему?

– Лгать.

Сначала смешалась, а потом раскрылась и расцвела. Щеки и губы – розами, глаза – пышной зеленью после заморозков.

– Следи за мной, сын Крона. И постигнешь науку.

[1] Квадрига – упряжка, четверка коней.

[2] Ата – богиня обмана.

[3] Фибула – металлическая застежка для одежды, одновременно служащая украшением

[4] Хламида – короткий шерстяной плащ.

[5] Эскомида – легкий хитон с прорезью для руки, открывающий грудь.

[6] Грайи – три сестры-богини, олицетворяющие старость. На троих имели один глаз и один зуб.

[7] В греческой мифологии Эфир-Свет и Гемера-День произошли от Эреба и Нюкты

Распахнулись врата.

И трибуны ответили воем:

Там где смерть для одних –

для других неплохая игра.

Г. Нейман

Почему тебя здесь нет, Ата?

Мы с тобой долго были добрыми знакомыми.

Мы славно сыграли – в наставники и ученики.

Так славно, что я было поверил: ты будешь со мной до самого конца. Нет, отступила, обиженно поджав губы: мол, что, невидимка, забыл мою науку?

Не забыл. Отбросил. Здесь, на черте пограничья, после окончания битвы, обману больше нет места. Пусть он – в устах аэдов, в умах других богов, в глазах смертных…

Нет места тому искусству, о котором ты говорила мне тогда с вдохновенной улыбкой: «Высшая точка лжи – это когда в нее веришь ты сам».

Я больше не верю самому себе, Ата, дочь Ночи. Я разучился правдоподобно лгать себе. Потерял верное оружие, за которым не раз тянулся до и после жребия.

И ты отвернулась от меня.

Ушла – не вынесла беспощадной правды, с которой я извлекаю из памяти воспоминания.

Утро задалось муторным. Рассвет разлился кубком крови на полнеба, солнце, поднимаясь алым ленивым диском, уронило на крепость раннюю духоту, как предчувствие беды.

Отвязавшаяся коза бродила под самыми стенами, тыкалась мордой в каменные ребра, выискивая живую поросль. Коротко рявкнула чья-то глотка – медная, луженая. Раздался лязг копья.

Полуголый мальчишка сосредоточенно журчал на стену: музыка крепости набирала силы…

А у ворот опять мечтали о бабах. Стражники на воротах почему-то всегда мечтают о бабах, хотя продажных женщин в крепости – сколько угодно. Еще иногда клянут мир: сам слышал. Что, мол, сидим тут на этих камнях, одна схватка в месяц! Вот нам бы – в настоящую битву!

– К Посейдону бы!

– Да хоть бы к Афине: слыхали, как она с тем драконом сладила? Вот это баба, понимаю.

– Еще чего? А к Зевсу не хочешь? Не с твоим рылом!

– Это что это ты про мое рыло сказал?!

– Сказал – что им только в лохани рыться!

Крепыш с медно блестящей лысиной и носом сливой начал приподниматься – защищать честь любимого рыла.

Увидел меня и вовремя сделал вид, что вставал поприветствовать. Остальные оглянулись и тоже повскакивали.

– Сидите. За ночь не было ничего?

– Волки шныряли, – подал голос самый молоденький. Он немилосердно шмыгал носом. – Два или три. У ворот. Шныряли, но не выли.

Кивнул и оставил стражу завтракать внизу. Вскарабкался на стену, вгляделся в серую гористую равнину, в диск солнца, в дорогу, которую мы загородили крепостью… нет, ничего.

– Неймется, – шепотом полетело снизу. – Который день уже…

А и правда – который?

Дошел по стене туда, где отесанные камни смыкались со скалистыми складками на теле Геи. Зачем-то потрогал холодный с утра базальт. Прикинул в сотый раз: не получится ли у кого влезть, чтобы напасть сверху? Нет, никак.

– Ну, вот теперь на свое рыло посмотри! – победно рявкнули снизу. И звук, как кулак во что-то влип.

Вечно у них с утра потасовки вместо разминки. Но теперь уже не убивают. Медные люди чересчур воинственны, но от привычки сцепляться до смерти я их отучил.

Крепость дышит пыльными каменными улицами, всей своей сотней домов: разрослась в последний год. Строилась как охрана перевала, а вот, понабежало откуда-то каких-то торговцев, селиться начали, воины из ближайших селений невест понаприводили. Может, и город будет.

А война… а какая война? Крон где-то бегает, Крониды тоже чего-то ищут…