Аид, любимец Судьбы (СИ) - Кисель Елена - Страница 31

«Здравствуй, Аид-невидимка, – говорили глаза. – Здравствуй, мальчик, который не побоялся просить совета у подземных первобогов. Я так ждала. Там, внизу, ни одной приличной игры… Поиграем?»

– За мальчиком… за мальчиком – глаз да глаз! Деметра, Фемида! Глаз да глаз! Никто никогда не должен узнать, что Офиотавр – на Олимпе! Он никому не должен назвать свое имя! Никто и никогда!

«Ты можешь не бояться, мальчик, – улыбались глаза обмана, – Крон стиснул нашу приманку железными челюстями. Он не будет отвлекаться ни на что, пока не отыщет Офиотавра, сына Геи. Разве это не прекрасная игра? В поиск. В войну. В великое средство, дающее молниеносную победу. Только такие игры и есть – настоящие…»

– Афина, дочь моя… Нам нужны войска. Союзники. Как можно больше. Рано или поздно бою между нами быть, и нужно подготовиться к этому. Хвала первобогам, время у нас теперь есть…

«А еще у вас теперь есть время. Отравленное время: в нем течет яд обмана. Но это ваше время. Можно хорошо поиграть. Поиграем, мальчик, не побоявшийся сойти в царство мертвых?!»

Кивка так и не было – зачем ей это? Был – угол приподнятых губ. Легкий прищур глаз. Насмешливый шепот Ананки в тон мыслям…

«Поиграем».

* * *

– Это просто! Просто, понимаешь, дубина?! Последний титан уже понял бы! Это ты! Твоя натура! Просто, понимаешь?!

Полированная скальная поверхность внутреннего двора подпрыгивает под ногами. На плиты ложится смачный плевок.

Солнце палит глаза и вот-вот заставит кожу обуглиться, и нестерпимо мечтается о прохладе подземного мира. Что оно вообще так разжарилось? Наверняка Гелиос снизил лет колесницы – посмотреть, что происходит на Олимпе.

А ничего там не происходит. Просто два юнца. Который помладше и покоренастее – бегает взад-вперед и орет. Хорошо так орет – небось, до Гелиосовой колесницы долетает.

– Ты не слышишь? Не понимаешь?! В смертные решил записаться?!

Тот, что постарше и повыше – ссутулился и смотрит исподлобья. Аж с небес видно, что недобро смотрит.

И меч у него в руке не с добром поигрывает.

Ох, поорет младший еще минутку – а потом такое начнется…

Младший готов орать до завтрашнего утра, а после – еще пару часов. Черная с просинью грива топорщится, лицо побагровело, руки в бока – и без пощады к собственной глотке:

– Чего смотришь – дырку протрешь!! Злишься? Да хоть ты тресни от злости, бей как бог! Бей!

Посейдон поднимает левой рукой щит, правой – тяжелую булаву.

Я делаю вдох – ровный, посылающий воздух в каждую клеточку тела. Меч – не взятый из оружейной, а выкованный для меня тельхинами – приятно тяготит ладонь. Неплохое оружие, щит тоже неплох – круглый, лишенный глупых узоров и украшений, подчиненный одному: защищать тело хозяина.

Посейдон все ближе. Бить будет с бокового замаха вправо – излюбленная тактика, вон рука дернулась. Уйти влево и назад, потом сблизиться, пустить в ход щит…

– Какого?!

От рыка Посейдона испуганно качнулась в небе колесница бога солнца. Нимфочка, решившая подсмотреть за зрелищем из-за колон, бессильно сползла на землю. Брат отшвырнул щит – тот высек искры из плит внутреннего двора при падении.

– Опять за свое? Сколько раз повторял тебе – приказывай?

– На кой мне приказывать, когда я умею?

– Неправильно! На кой тебе уметь, когда можно приказать?!

Гелиос точно замедлил бег своей колесницы – вот ведь старый сплетник… Посейдон, на котором из одежды была только набедренная повязка, казался вынырнувшим из морских глубин. Мою эскомиду[5] можно было выжимать.

А волосы намокнуть от пота не успевали: их тут же высушивало ненавистное солнце.

– Ну? Чего застыл? Бей! Бей как бог!

Посейдон поднимает булаву – за щитом идти поленился.

Я делаю вдох – ровный, посылающий воздух в каждую клеточку тела…

Уклониться от свистящей булавы слева до смешного просто – обтечь удар сбоку и…

– Какого?!

Если кто-то слышит эти ругательства Черногривого – об Аиде Мрачном сочинят еще более впечатляющие слухи.

Особенно о том, что в утробе у батюшки Аид Мрачный приобрел вместо мозгов прямую кишку ишака.

– Ты ушел от удара! Это удел смертного!

– В чем удел бессмертного? Лупить напрямик изо всех сил?

– Хоть это понял… напрямик! И изо всех сил. Ни на пядь, понятно? Что бы ни случилось: копье, стрела… Стой! У тебя есть щит – этого достаточно. А теперь бей! Бей как бог!

Посейдон поднимает булаву.

Я силюсь не сделать вдоха – соблазнительно ровного, посылающего в тело раскаленный воздух…

Я в очередной раз пытаюсь забыть, чему меня учили.

Я не ухожу от удара: я встречаю его щитом.

Щит – в щепки. Рука – тоже (по первому ощущению).

Приплясывает в небе колесница Гелиоса: кони злорадно оскаливаются, отсюда видно; никогда не любила меня эта упряжка…

– А! Безнадежен…

Черногривый застонал и провел пятерней по потному лицу. От его восторга, когда Зевс попросил пояснить мне, «как дерутся боги», не осталось и следа.

Теперь вот он под нос бормочет: знаю, мол, почему сам Зевс за это дело не взялся…

– Объяснять не пробовал?

– Нет! Нельзя это объяснить, сколько раз тебе повторять?! Как дышать тебе объясняли? Как пальцем тыкать – рассказывали?! Да не смотри ты на свой меч, он тут ни при чем, нужно – чтобы дрался ты! И какое оружие ни возьмешь – все равно дерешься ты! Самим собой! Булава – это я, понимаешь? Мой приказ, который я посылаю впереди себя! Сгусток воли!

Брат тяжело зашагал к кувшинам, выстроившимся на столике у колоннады, щедро плеснул в чашу воды, начал жадно глотать, отфыркиваясь и бормоча: «Объясни ему… как же… как баб любить – сам разобрался?».

Влажная спина перекликалась цветом с блеском моего клинка – золотистой бронзой.

– Хватит, – сказал я.

– Ага, хватит, – прохрипел Посейдон, выныривая из своей чаши. – Зевс нам двоим покажет – какое «хватит»… Тут этого Офиотавра искать по всему миру, а первая же стычка с титанами – и ты не при делах. Щит возьми мой. Становись. Бей как бог!

И опять – уклон, вздох, треск щита…

– Какого?!

– До старух-Грай[6] уже дошло – до него не дошло!

– Поднимайся! Бей как бог!

– Я сказал – как бог!

– Смотри, у меня в руках только щит! Бей!

– Это не удар!

– Вставай!

– Отдышишься, когда ударишь!

Такое чувство, что никогда не отдышусь: в груди вместо воздуха – раскаленная медь…

И солнце сверху.

И прохладная ладошка на раскаленном плече.

«Спроси его, что для него удар. Спроси – что он сам в момент удара».

Посейдон недоуменно нахмурился, когда я повторил вопросы.

– Удар и удар. И я как я – все вместе. Море, например, или недра земли, или вот еще лошади бывают… почему-то…

Кажется, он сам удивлялся тому, что говорит.

А мне не к месту вспомнилась птица на пограничье между водным и небесным вихрем. И трое юных богов над пропастью.

– Я ставлю на небо.

– Я ставлю на море.

– Я…

«Ты понял, маленький Кронид?»

«Да. Кажется, я начинаю понимать».

– Что застыл? Бей как бог!

– Не могу.

– Почему?!

– Солнце.

…едва открыв глаза, я упал и забился в агонии. Меня вырвали из привычного мира, утопили в красках и запахах, а она осталась там, за плечами – выпестовавшая меня…

Тьма.

Тень колонны подмигнула – передала весточку от давней няньки. От той, разноцветной, из отцовской утробы: «А я никуда от тебя и не уходила!» Тени лежали близко – от кувшинов, от колонн, от стен…

От деревьев в саду Олимпа, от самого Олимпа, от людей, в неосвещенных углах, в запертых комнатах, в подвалах… дотянуться и взять!

Мрак из углов и закутков – в мой клинок. Тьма, которую помню по утробе отца, – в мой клинок. Ночные тени, и берег Амсанкта, и блаженная полутьма подземного мира – в мой клинок…

Ко мне, к той частице, которая со дня освобождения страстно ненавидит солнечный свет, сплетни о том, что Аид Мрачный приносит с собой темноту всюду, куда ни пойдет…