Империя Солнца - Эвола Юлиус - Страница 27

На этом я заканчиваю говорить о фактах, касающихся лично меня. Таким образом, всё это здесь служит единственно для утверждения тезисов, касающихся некоторых идей, взятых сами по себе: вещь весьма своевременная, потому что сегодня среди «неофашистов» нет недостатка в тех, кто, даже не отдавая себе в этом отчёта, повторяет лозунги новых демократических времён, думая, например, что «расистский» переворот в фашизме был грустным делом, которое лучше обходить молчанием, и которые сегодня придерживаются линии конформизма почти что церковного прихода, остерегаясь обсуждения в любом месте идей и претензий клерикализма. Я не сказал бы, чтобы это было показателем чрезмерного интеллектуального и политического мужества. Во всяком случае, здесь мы подходим к сути. Из «расизма» сегодня сделали простой синоним антисемитизма, Бухенвальда, газовых камер и всего прочего, о чём кричала союзническая пропаганда, широко применяя преувеличения и даже ложь — и это глупо. С политической точки зрения Муссолини занял позицию против иудаизма не для того, чтобы пассивно скопировать немецкий пример, но просто потому, что он был вынужден это сделать на основе точной информации об агрессивном антифашистском поведении, которое всё больше характеризовало международный иудаизм. Но намного ранее Муссолини признал роль еврейства в финансах и в жизни демократических стран типа США, и заявлял об опасности этого. Каждый может увидеть, что ситуация здесь не изменилась. Точная и неопровержимая документация, собранная Джованни Прециози, самым верным сотрудником Муссолини, сегодня смогла бы увеличиться, если бы господствующие ныне лозунги не наложили вето на этот аргумент. Чтобы не ходить далеко, достаточно будет перечитать, например, прекрасную статью об американском кино, вышедшую в предыдущем номере данного журнала.

Итак, мы сказали о действиях Муссолини на политическом плане относительно евреев. Что касается меня, то я развивал свою деятельность не на этой линии (тем не менее, я признавал её законность, всё же осуждая всякое излишество). Сформулированная мной расовая теория, одобренная Муссолини, стремилась преодолеть биологический, материалистический расизм, заставляя признать ценными, кроме расы тела, также расы души и духа, делая акцент на следующем: важна не столько физическая, сколько внутренняя раса, которая может и не соответствовать первой, учитывая необратимые процессы этнического смешения во всех народах на протяжении веков. На такой основе «еврейство» и «арийство» нужно определить прежде всего как два способа существования, в себе и для себя, в универсальном, абстрагируясь, таким образом, от того, что они более или менее преимущественно проявляются в той или иной расе, в том или ином индивидууме. Легко видеть важность этой точки зрения, позволяющей лишить концепцию расы всякого одностороннего характера и в то же время распространить защиту высших ценностей на нас самих, атакуя низшие или чуждые ценности. Действительно, в такой картине мира «еврейское» качество нужно атаковать в его отрицательных сторонах, где бы оно ни проявилось, независимо от крови — даже в «арийцах», и в них, наоборот, сильнее, чем когда–либо. Если сейчас, после краха, спровоцированного последней войной, я воздерживаюсь от антиеврейской полемики, одной из основных причин этого является следующий печальный факт: сегодня мы видим, как то, что можно осуждать в еврее как характер и менталитет, прорывается повсюду; и если для еврея в случае необходимости можно найти то извинение, что такое поведение должно передаваться по наследству, то это будет совершенно неверным в случае «арийцев» или христиан, которые сегодня в качестве характера и «внутренней расы» проходят испытание еврейством на 100 %. Поэтому сегодня было бы нечестным настаивать на некоторых положениях и названиях.

У «расизма» Муссолини имелся и второй аспект, больше касающийся не еврейской проблемы, а защиты престижа белой расы по отношению к цветным народам, имевший особенно актуальный характер после создания африканской империи. В этом Муссолини просто продолжил практикуемую линию, издавна принятую всеми носителями европейской гегемонии, начиная с Англии, и даже без «расистского» выставления напоказ. Сегодня, когда многие «белые» под знаком демократии и гуманности с каким–то мазохизмом радуются эмансипации и угрожающему восстанию цветных народов и окончательному закату европейского престижа, вещи могут выглядеть иначе. Можно ли чувствовать солидарность с теми безответственными американцами, которые растроганы «бедными неграми», которые превозносят межрасовое смешение, которые никак не критикуют ситуацию, при которой белые девушки ложатся в постель с неграми и рожают мулатов, ожидая, пока негра США не сменит мау–мау[45] или просто австралийский абориген? В целом, это просто вопрос «внутренней расы» (хорошо видно, насколько полезна была такая концепция), вопрос коллапса внутренней расы и всякой соответствующей чувствительности. Я не думаю, что друзья MSI солидарны с этой линией, уважающей принцип универсального равенства индивидуумов и рас, и которые таким образом в этом случае стесняются также и этого второго аспекта «расизма» (если так его хочется назвать) Муссолини.

Ещё меньше верят в существование третьего и последнего аспекта «расизма» Муссолини — положительного, творческого аспекта. Речь шла не только о том, чтобы защититься от отрицательных влияний, о создании предохранительных барьеров; речь шла не столько о евреях и международном еврействе, метисах или цветных народах, а скорее о том, чтобы при помощи определённых мер смоделировать и укрепить в Италии высший человеческий тип (высший как духовно, так, если возможно, и физически — высший идеал неизбежно включал в себя и первое, и второе), который должен был бы составить экзистенциальный спинной хребет фашистского государства и гарантировать непрерывность фашистского движения в будущем. Этот положительный «расизм» был в общем эквивалентен созданию нового итальянца, фашиста — но не просто «состоящего в партии» манекена в чёрной рубашке и фанатичного поклонника дуче, а скорее весьма дифференцированного типа человека, для которого были бы решающим не столько общие «итальянские» качества — зачастую отрицательные, а скорее склонности, свойственные высшему римскому типу. Впрочем, нужно сказать, что подобное качество в силу происхождения присутствовало и у других цивилизаций индоевропейского или арийского корня. В этих рамках Муссолини, безусловно, одобрил идеи, которые я попытался сформулировать, намереваясь создать оригинальный противовес тому, что пытались сделать в Германии, основываясь на «нордическом» типе как на ориентире формирующего действия внутри нации.

Сегодня нельзя не признать тот факт, что в Италии процесс формирования «расы» в таком качественном смысле не состоялся или был обрушен военной катастрофой — и это основная причина колоссального снижения уровня итальянского народа и реального общественного, политического и морального уровня нашей нации. Поэтому я думаю, что было бы достойно всяких похвал, если бы кто–нибудь вместо мелкой политической активности сегодня вновь охватил бы потребности такого рода, признавая основой любого подъёма строгое формирование нового итальянца, нового характера, всё же не питая иллюзии относительно того, чего практически можно достичь в этой области.

И при этом можно разработать и вопросы, касающиеся «расизма». Чтобы никого не раздражать, я добавлю только то, что, согласно психоанализу, если кто–нибудь почти что истерично реагирует, едва заслышав это слово, он тем самым свидетельствует о том, что с его расой — или физической, или внутренней — не всё в порядке.

А теперь я скажу несколько слов о «гибеллинстве» и об отношении к церкви и христианству. В 1927 году вышла моя книга «Языческий империализм». Сегодня я никоим образом не позволил бы повторно её напечатать. Это было ещё до Конкордата[46] , и проблема здесь была следующей: фашизм вновь взял римский символ, создав ориентир для новой идеи государства и власти, для нового стиля жизни. И поэтому разве можно было останавливаться на поверхности, не обращать внимания на духовные предпосылки Древнего Рима и игнорировать фундаментальный контраст, существовавший между древнеримским и христианским видением жизни? Не нужно ли было вновь обсудить многие христианские идеи, не имеющие ни римского, никакого–либо «арийского» (индоевропейского) происхождения, и, несмотря на их сущность, усвоенные западным человечеством? И, что касается политики, можно ли игнорировать то, что возобновление римской идеи, имевшее место в Средневековье в случае Священной Римской империи, обязательно проходило в конфликте с церковью с появлением «гибеллинства» —по гораздо более глубоким причинам, нежели предполагают?