Философия. Книга первая. Философское ориентирование в мире - Ясперс Карл Теодор - Страница 70

Если путь исследования приводит, в конце концов, к бытию единого духа, который достиг проявления в этом историческом многообразии, то науки создают наброски образов целокупности (Bilder von Ganzheiten), которые, в конце концов, снова разрываются на части. В тесной взаимосвязанности языка, нравов, религии, способа хозяйствования, политической формы и т.д. в каждом историчном народном духе мы видим этот дух вместе с другими народными духами, как часть порождающего себя единого духа человечества. Задача постижения духа, как целого, в его истории становится идеей универсальной истории духа, которая, неуловимая для конкретного исследования историка, всякий раз находила осуществление только в философии истории; это осуществление есть не знание о едином духе, но - сам по себе историчный - способ присутствия всякого духа во мне, деятельно закругляющем свой мир в некоторое целое; оно есть философская объективация сознания бытия в историчной форме, которая есть в то же время конкретная форма присвоения его человеком, экзистирующим в настоящем. Поскольку исследователи в науках о духе высказывают свои мысли, проясняющие истоки, овладевающие универсальной целостью духа, -они находятся в философии, принимают ее веру, без которой их исследование осталось бы лишенным истинной пробы;

в) Все классификации естественных наук и наук о духе оказываются относительными. Каждая классификация терпит неудачу, если желает быть единственной истинной классификацией. Все они кончают перечислениями, наружным сводом материальных областей. Все они или улетучиваются в не определимых далее универсальных категориях, или растворяются в нескончаемом ряду особенного. Мы задаем теперь вопрос о смысле классификаций; окончится ли все этим общим разрушением систем, или этот отрицательный результат есть явление чего-то положительного?

Как мир не замыкается в завершенном целом, так не получает его и ориентирование в мире при посредстве наук. Имеющая множество измерений систематика наук есть лишь всегда историчное выражение современной действительности научного исследования, стремящейся по трансцендентному побуждению к взаимосвязанности всякого знания. То самое, что никакая систематика не может стать окончательной, позволяет все же экзистенции, - которая как возможность сама универсальна, - выразить свое принятие на себя всякой возможности знания также и в признании последних опытов завершения простого каталога знаний. Так же точно, как я должен любить каждую являющуюся передо мной экзистенцию, так я должен овладевать всяким возможным знанием. Исконная воля к знанию знает о важности всякого доступного знанию содержания. На свете нет ничего абсолютно неинтересного. Из диалектического обращения экзистенциального незнания о подлинном возникает интерес ко всякому факту знания. Систематика наук, не допускающее завершения предприятие, есть воля к соединению (Ineinsfassung) всего того, что содержательно могло бы вступить в раздвоение субъекта и объекта.

Даже наука о том, что поначалу не стоит нашего знания, создает возможности для существенного знания. Самое главное - это точка, на которой экзистенция обнаруживает во всем доступном нашему знанию (in allem Wißbaren) то, что стоит знать (das Wissenswerte). Но фактически эта точка чаще всего бывает скрыта в темноте. Область достойного знания остается ограниченной в силу узости кругозора исторически определенной экзистенции.

5. Эмпирические универсальные науки: психология и социология.

- Кажется, будто все классификации включаются как частности в различие способов, которыми мы в ходе исследования желаем универсально и систематически овладеть в одной мысли целым существования. Даже если ориентирование в мире, продвигаясь во всех направлениях, собирает всюду только предметы в мире, - есть все же науки, которые изначально выступают с универсальным притязанием.

Это притязание может ограничиться лишь тем, что желают показать предмет своей собственной науки как заключающий в себе все прочие предметы. Так, рассмотрение естественных наук является универсальным, поскольку всякое эмпирическое бытие имеет в себе природную сторону. В сравнении с этим рассмотрение духовной действительности оказывается ограниченным, поскольку в нем есть природа, как иное, которое, хотя и нельзя рассматривать его как дух, все-таки охватывает собою также и дух. Но рассмотрение науки о духе оказывается, в свою очередь, также универсальным, потому что это иное, поскольку оно есть для нас, есть в этом смысле только в духе, и потому что естествознание, как знание об этом ином, само есть лишь как духовная действительность. Поэтому бытие природы в естественных науках, как бытие иного в духе, становится, в свою очередь, предметом науки о духе, которая изучает сущность естествознания в истории наук.

Однако универсальная претензия науки может выступить на первый план, коль скоро наука делает своим предметом само универсальное. Универсальная наука конституируется, поскольку она рассматривает все в отношении к некоторой среде, без которой ничто не существует. Так, все, как мыслимое, описывается в логике, как пространственное - в географии, как человеческое существование - в психологии и социологии.

Наименование «универсальных наук» предвосхищает утверждение, что эти науки существуют не как обоснованные, развивающиеся из самих себя частные науки, но только в некотором особом смысле, которые еще предстоит отыскать.

В психологии и социологии становится доступно и эмпирически познается в меру его объективируемости целое человеческого существования. В ходе познавания оно становится противостоящим мне бытием, которое уже не есмь более я сам, но которое включает меня, поскольку я сам представляю предмет для познания.

Однако целое существования не составляет ни возможного предмета, ни основания единства этих универсальных наук. Целое, чтобы стать предметным, уже должно распасться. От конструкции целого во всеобъемлющей теории само это целое постоянно ускользает.

Скорее, психологию и социологию удерживает в единстве экзистенциальный интерес, ищущий в ориентировании в мире существование как целое, поскольку оно важно и значимо для явления экзистенции. То, что мы познаем здесь, побуждает дать отпор или присоединиться. Оно становится функцией в действительной жизни: психология направлена на самоформирование и обхождение с ближним (Selbstgestaltung und Umgang mit dem Nächsten), социология - на политику и ясность того, что желательно в целом человеческого существования (Klarheit des im Ganzen des menschlichen Daseins Wünschbaren).

Поэтому в психологии и социологии труднее, чем в других науках, осуществлять энергию конфетных исследований, сохраняющую сознательную свободу от направляющего воздействия предвосхищающих пожеланий, хотя сами исследования и предпринимаются ради целей этих пожеланий. Мне непрерывно приходится заставлять умолкнуть свой интерес как воли, чтобы в неограниченной готовности усмотреть действительное таким, каково оно фактически есть. Хотя напряжение противоречия с экзистенциальным интересом, как его собственным движителем, и составляет условие жизни этого исследования, однако подчиненность рождающейся из этого интереса воле означает конец этого исследования, как науки. Понятно, что эти науки не получают какого-либо непрерывного развития в связной исследовательской работе многих индивидов, совершающейся в рядах взаимно соотнесенных шагов. Ибо каждая из этих наук или соединяется, как тотальность, в одной или нескольких личностях индивидуальных исследователей, или же растекается в добывании нескончаемого множества произвольных содержаний.

Отсюда в форме этих наук возникает сродство с философией. То, что делает эти универсальные науки единством, обнаруживает также превозмогающую все тенденцию, вследствие которой они, в качестве эрзаца философии, закостеневают в догматических формулах, становясь некоторым содержанием веры, в которым мыслящий мнит понимать бытие: избавив себя от радикального и конкретного вопрошания, ускользнув от бездны свободы, он идет далее своим путем, предаваясь самообманам, и будучи одинаково суров в своих фанатических требованиях и в своем софистически пристрастном произволе. То, на что направлены эти универсальные науки, - существование, как целое, в меру его доступности для эмпирического познания, - смешивается при этом с тем, что, как самобытие свободы, просветляет себя только для философствования. Хотя в силу своего самобытия я делаю это самобытие как эмпирическое явление объектом изучения в психологии и социологии, но в этом случае я могу забыть о том, что изучаемое мною таким образом уже не остается более тем, что оно подлинно есть. То, что я познаю в психологии и социологии, - это не я сам и не сам другой, и это также не мнимое мною целое (das Ganze, das ich meine), но некоторая партикулярная определенность. Человек больше того, что он показывает о себе, становясь предметом познания.