Лучшие годы жизни (СИ) - Ветер Андрей - Страница 54

Я дождался Павла внизу, не хотелось, чтобы он поднимался к нам в квартиру.

– Назарова помнишь? – спросил Костяков, когда я сел к нему в машину.

– Серёгу? Конечно.

– Взяли его.

– То есть?

– В Англии. Он же там нелегалом был.

– В Англии?

Он бросил мне на колени лондонскую газету:

– Можешь почитать. Мистер Бриджерс, выходец из Австралии. Возглавлял крупную электронную фирму… Знаешь, а ведь я в прошлом году с его фирмой переговоры вёл по закупке кой-какого оборудования для российской Госдумы. Он сам был на переговорах. Забавная ситуация. Никогда я не чувствовал себя так странно… Мы к тому времени уж года три как не виделись. И вот тебе на – встречаемся за столом… Сижу, хочу спросить, что и как у него в семье… Он ведь женился там на какой-то художнице.

– На англичанке?

– Она из Ирландии. Представляешь, он всегда мечтал почему-то о том, чтобы у него жена была ирландка. Кельтов обожал до безумия. Литературы по истории Британии – тьма…

– Как его накрыли?

– Судя по предъявленным ему обвинениям, за ним месяца три плотно ходили. Взяли с поличным, на тайнике.

– А наши?

– Управление гудит. Только что наши могут сделать?

– Обменять на кого-нибудь?

– Англичане же не знают, что он – наш. Уверены, что он австралиец…

Костяков надавил на педаль, машина остановилась.

– Выходим? – спросил я.

– Давай перекурим перед разговором. Шеф дымить не позволит, – сказал Павел.

– Так нас в связи с Назаровым выдернули?

– Нет, – он громко выдохнул, выпуская дым.

– У тебя есть предположения, чего хочет шеф?

– Есть. Но пусть он сам…

Беседа с начальством тянулась до глубокого вечера. Мне разговор не понравился, предстоящая поездка тоже не внушала оптимизма. Речь шла о Болеславе Трынчеве, крупном бизнесмене в области новых технологий. Он был болгарин по происхождению, но вырос на Ближнем Востоке, и не считал Болгарию своей родиной. Согласно имевшейся у нас информации, он был приверженцем ислама и финансировал ряд радикальных организаций, хотя и провозглашал себя противником терроризма. Кое-кто из европейских политиков прочил Трынчева в координационных совет Всемирной Торговой Организации.

– Мы сделали к Трынчеву несколько подходов, но без результата, – сказал шеф. – На днях выяснилось, что ряд своих сделок Трынчев проводит через «Фолио-Банк», где помощником директора работает Мануэль Рамирес. Похоже, это реальный шанс для нас…

Как только прозвучало имя Мануэля Рамиреса, я сразу понял, почему руководство решило привлечь меня к выполнению этой задания. Я завербовал Рамиреса почти два года назад, однако он принадлежал к числу тех агентов, которые работают только с тем, кому доверились в самом начале, и на контакт с другими людьми не идут. За время моего отсутствия в Испании, к Мануэлю несколько раз приходили от моего имени, но он не шёл на сотрудничество. Такое иногда случается. Рамирес работал не ради денег, а из личной симпатии ко мне. Мы были хорошими друзьями. Как-то раз он сказал мне: «Я помогаю тебе, Юрий, а не твоим коллегам и не твоей стране. Когда ты уедешь отсюда, пусть ко мне не приходит никто из твоих товарищей».

– Юрий Николаевич, вам придётся поехать на встречу. У нас есть точная информация, что Болеслав Трынчев появится в Венеции через две недели. Его молодая жена – актриса. В Венеции снимается небольшой эпизод фильма с её участием. Трынчев обещал ей провести эти дни вместе с ней. Вам надо договориться с Рамиресом, чтобы он тоже приехал туда. Как бы случайно, вы встретитесь с ним там. Будем надеяться, что он представит вас Болеславу. Дальше дело за вами…

– Это легко только на первый взгляд.

– Я прекрасно понимаю расклад. Не первый год работаю. Но на сегодняшний день нам пока не подвернулся более удобный случай. Надо действовать… Заодно познакомите Рамиреса с Павлом, – шеф кивнул в сторону Костякова. – Может, позже удастся уговорить вашего испанского друга продолжить сотрудничество с нами. Пока просто скажете, что это ваш знакомый, не уточняя, откуда он…

Я вернулся домой совершенно разбитый. Некоторые служебные разговоры доводили меня до смертельной усталости, даже если тема не сложная и вопросы не принципиальные. Что-то иное крылось в такой усталости, что-то такое, что не имело отношения к самому разговору, что-то более глубинное, болезненное…

Татьяна расстроилась:

– Уезжаешь?

Она уже вполне могла обходиться без меня, но не хотела этого, успев привыкнуть к моему постоянному присутствию.

– Снова уезжаешь?

– Так надо.

– Кому?

– Таня, у меня же работа…

– Да, да, конечно…

– Я очень быстро.

– А после этого «быстро» будет ещё одно «быстро», а за ним ещё…

– Пойми, пожалуйста…

Я осёкся, потому что не знал, что сказать дальше. Что она должна была понять? Таня и так всё понимала. И я всё понимал. Мы подступили к какой-то критической черте, шагнув за которую, оказались бы в безысходном положении. Наш союз развалился бы безвозвратно. И виной была не моя служба. Служба была лишь поводом. Из-под ног уходил тот фундамент, на котором строились наши отношения. За последнее время я успел осознать, что главное для меня была обыкновенная жизнь бок о бок с Татьяной. Не гонка за успехом, не подъём по служебной лестнице, а самая обыкновенная человеческая жизнь. Таня и я. Больше ничего.

– Юр, ты понимаешь, что всё может сломаться?

– Да. Но нам надо потерпеть немного, – я отвечал с неохотой.

– Зачем? Ради чего? – она показалась мне на редкость бледной, чуть ли не прозрачной. – Ты только-только начал снова по-настоящему писать.

– Танюш…

– Только не надо о долге. Для меня не существует ничего такого. Только ты, милый. Всё остальное – ерунда. Не нужна тебе эта поездка. Откажись…

– Но ведь я не могу просто взять и сказать им «нет».

– А как ты можешь?

– Не знаю. – Мои плечи неуверенно передёрнулись. Что-то подсказывало мне, что мне и впрямь не следовало уезжать. Но я не был готов порвать со службой, несмотря на моё почти полное охлаждение к ней.

– Когда тебе ехать?

– Дней через пять. Всего на неделю, не дольше.

– Что ж… – теперь она пожала плечами.

***

Мануэля я увидел сразу. Он стоял на ступеньках отеля и смотрел, прищурившись, на качавшиеся возле набережной гондолы. Их серебристые и золотистые носы сверкали на солнце. Я неторопливо прогуливался в шумной толпе туристов. Звучали зазывные голоса торговцев сувенирами, по ветру колыхались вывешенные для продажи платки и майки с венецианскими пейзажами, щёлкали деревянными суставами лакированные марионетки в руках кукольников. С площади Сан-Марко донёсся звонкий бой колоколов, и я бросил взгляд на часы.

Мануэль заметил меня, кивнул и сделал несколько шагов навстречу. Он был невысок, коротко подстрижен, гладко выбрит. На нём были джинсы и просторная лёгкая рубаха.

– Впервые вижу тебя не в костюме, Маноло, – я протянул ему руку.

– Этот город не терпит строгих костюмов, – ответил он, улыбаясь. – Тут надо одеваться попроще. Или уж облачаться в пышные наряды во время фестиваля. Жемчуга, золото, перья, маски и всякое такое… Как твои дела?

– Замечательно.

– Болеслав сейчас внутри, завтракает. Минут через тридцать он уйдёт с женой на съёмочную площадку.

– Что ж…

Мы прошли в ресторан отеля. Отовсюду со стен взирали бронзовые лепные амурчики, прятавшиеся за бронзовыми же лепестками виньеток, торжественно блестели золотом изысканные канделябры, массивные багеты с цветочными узорами обрамляли старинные масляные полотна с видами Венеции.

Болеслав сидел с женой за столом у окна. Весь его облик олицетворял глубочайшее спокойствие и уверенность. Его жена, напротив, выглядела напряжённой, очень натянутой, с усилием державшей себя в руках. Она была молода и красива, но красота её была, пожалуй, чересчур изысканной: тонкий нос, тонкие губы, прозрачные голубые глаза, мягкая копна собранных на затылке волос – слишком много точёности и холода. Впрочем, в паре с мужем она смотрелась как нельзя лучше. Он был черноволосый, на лице выразительно выделялся крупный нос, большие губы.