Пацифида (СИ) - Андрианова Инга - Страница 6

Он так истошно хохотал и топал ногами, из глаз его текли ручьи, все тело сотрясалось и ходило ходуном, и на секунду показалось, что старику не хватит кислорода. Был даже момент, когда я волновалась за его душевное здоровье. Насмеявшись вдоволь, дед еще раз прочистил нос, грязным платком вытер глаза, пригладил растрепавшиеся волосы, отдулся.

- Давно так не смеялся!

- Стоп! Я ведь ни слова не сказала про шестирукого усача! - Вперив руки в бока, я висела над дедом и коршуном буравила его лицо. - Признавайся, кто ты есть и куда меня звал на своем дурацком языке!

- Так ты идешь?

- А у меня ест выбор?

- Выбор есть всегда! Можно покаяться перед родителями, сказать, что все придумала, что больше так не будешь, пройти пару тестов и вернуться домой пристыженным унылым проходимцем, можно остаться здесь, пройти полный курс, пролечиться и выйти отсюда годков через пять социально-адаптивным идиотом, а можно пойти со мной и начать все сначала.

Мой рот скривился невротическим зигзагом:

- Один раз уже начала. Чем это кончилось, ты знаешь.

- Ты в начале пути, никто не обещал, что будет просто.

- Когда идти?

- Сейчас.

- Навсегда?

- Навсегда.

Дед подошел к стеллажу, нажал какую-то пружину, полки разъехались, обнажая проход в другое помещение.

- Уж так устроен этот мир, - бросил он через плечо, - если ты говоришь о Мер-Каабе, тебя положено лечить, а если рассказываешь о Киннари - ты здоровый член общества, знакомый с индуизмом. Ох уж этот Мидгард! Здесь можно говорить лишь то, что можно слушать!

ТРИ ГОДА СПУСТЯ

Стадион колыхался и гудел, словно гигантский улей, трибуны пели, скандировали, снова пели, танцпол вздымался лесом рук.

На исполинских табло птица радужного оперенья ритмично поднимала - опускала крылья.

Две пирамиды-голограммы парили в воздухе, источая голубоватое свечение.

Динамики ухнули:

- Break the chains!

И толпа подхватила:

- Break the chains!

Tear the veil! - Пропела я в микрофон, и тысячи голосов ответили:

- Tear the veil!

- Cut the cord! - Воззвала я к трибунам, и в ответ раздалось:

- Cut the cord!

Я стояла на сцене, раскинув руки, а подо мной колыхалось и дыбилось море людское, обрывками пены взлетали на воздух и лопались крики толпы.

Счастливая! - Гудел в ушах знакомый голос, и три пары невидимых рук аплодировали в унисон. - Теперь ты можешь говорить, и не бояться, что тебя услышат!

Что же произошло за последнее время? Ничего особенного - я родилась и прожила три года. Едва перешагнув порог лечебницы, я сбросила кокон пережитых лет и вольной птицей выпорхнула в мир. Старик, как водится, исчез, не оставив ни направления, ни напутствия, ни благословения. Что помню?

Первый жадный вздох - осенний запах влаги, такой насыщенный и терпкий, с примесью хвои и прелой листвы, с грибными нотками и грубоватым ароматом древесины.

Мой самый первый взгляд на мир - седое солнце за верхушками деревьев, размазанное полотно небес, набухший лес и брызги с набежавшей тучи.

Мой первый звук - вздох ветра, треск упавшей ветки и крик встревоженной сороки.

Мой первый робкий шаг - по бурому ковру в глубокий мох с трухой и соком давленой калины.

Где я сейчас?

На сцене, над толпой, среди гигантских пирамид и птиц с небесным опереньем.

Что делаю?

Рассказываю сказки о Мер-Каабе.

Передо мной колышется прибой из миллиона рук и голосов, и словно Пацифида в океане утонут в нем обломки прежней жизни.