Четырехкрылые корсары - Халифман Иосиф Аронович - Страница 16

Необозримо количество примеров поразительной взаимной приспособленности цветков и насекомых, опыляющих цветки. Подробно рассматривая в своих сочинениях всевозможные типы таких приспособлений, Даркин приходит к заключению: «Наиболее удивительным из известных мне примеров этого рода является Эпипактис латифолия». Здесь констатирован лишь факт, вопрос же о причинах явления оставлен открытым для дальнейшего изучения и анализа. Они и по сей день не закончены.

Ч. Дарвин в преклонные годы. Эта фотография чаще всего воспроизводится в сочинениях самого ученого и в книгах о нем.

Дарвин внимательно следил за работами английского натуралиста, видного в то время политического деятеля сэра Джона Леббока. Еще в конце прошлого века.

Леббок был довольно известен, особенно по его книге «Муравьи, пчелы и осы. Наблюдения над нравами общежительных перепончатокрылых». Сочинение это вышло и в русском переводе. Раздел, посвященный осам, в отличие от знакомой нам работы Ормерода, давшего картину зарождения и роста семьи ос, ограничивается исследованием способности ос различать краски, запоминать местность, расположение гнезда.

Здесь описаны и такие, например, опыты: «Осы кажутся мне более смышлеными в разыскании дороги, чем пчелы. Я испытывал ос под стеклянным колоколом, обратив его входным отверстием от окна, и осы, в отличие от пчел, без труда находили выход из него. Мои осы, хотя храбрые, были всегда настороже, и их легко было встревожить. Их, например, труднее было помечать краской, чем пчел, и, однако ж, я пробовал испугать их комплектом камертонов, обнимающим три октавы, резким свистком, трубой, скрипкой и собственным голосом, стараясь в каждом случае издавать самые громкие и резкие звуки, какие только были возможны, и никогда не замечал ни малейшего признака, который указывал бы, что они воспринимают эти звуки».

Хотя далеко не все опыты исследователя были так же наивны, сейчас они и описания их почти забыты, а имя исследователя увековечено не столько его трудоемкими изысканиями, сколько изящнейшей юмореской Марка Твена из его знаменитой записной книжки. Она начинается со слов: «Я повтори. «Я повторил опыты сэра Джона Леббока».

Нет человека, который, начав читать заметку, не дочитал бы ее, а дочитав, не расхохотался бы. Марк Твен умел шутить…

И еще в одной связи рассматривает Дарвин пример ос.

Как известно, молодые птицы, впервые покидающие гнездо, совсем не боятся хватать на лету ос, у них нет инстинкта, отваживающего от этой добычи. Достаточно, однако, молодой птице несколько раз склюнуть осу и познакомиться с осиным жалом, как она получает урок на всю жизнь. Похоже, такие птицы начинают испытывать отвращение к осам и избегают уже не только их, но и всех, совсем безжалых и, значит, безопасных мух, когда их желто-черное хитиновое облачение хотя бы отдаленно напоминает осиное. А, между прочим, кашицу из таких мух даже «ученые» птицы поедали с явным аппетитом, из чего ясно, что отвращение в них пробуждает только вид дичи, а вовсе не ее вкус.

Бросающаяся в глаза предостерегающая окраска ос служит для птиц и других насекомоядных, как мы можем убедиться, действенным средством защиты. Но запоминают пернатые урок только после неоднократных горьких попыток, а вот обезьяны, к примеру, что подчеркнул Дарвин в «Происхождении человека», несравненно более восприимчивы в этом отношении.

Они, рассказывает Дарвин об американских обезьянах, получали часто куски сахара, завернутые в бумагу, а для опыта в бумагу с сахаром завертывали иногда и живую осу, которая жалила обезьяну, если та быстро хватала пакетик. После первого же такого случая обезьяны начинали подносить сначала сверток к уху, чтоб послушать, не скребется ли там что-либо!

Здесь оса фигурирует у Дарвина уже не сама по себе, а только как подсобное средство для определения способности животного научаться, усваивать опыт, приспособляться к обстоятельствам.

Эти проблемы исследуются сейчас с разных точек зрении, а использование ос как подопытного существа, помогающего людям глубже познавать отдельные стороны жизни живого, в наше время приобрело невиданный размах и дальнозоркость.

Не забудем же, что и здесь первый шаг был сделан Дарвином!

Известно, по крайней мере, еще одно замечание Дарвина об осах, и именно об одиночных, в котором он обращается к свидетельствам «г-на Фабра — этого неподражаемого наблюдателя». Замечание это сделано в письме, адресованном английскому биологу Дж. Дж. Роменсу, но о нем уместнее рассказать дальше.

О том, как Фабр познакомился с естественной историей некоторых ос, и о том, как это знакомство привело его в науку

Да… Садовой скамейки, на которой сидел Исаак Ньютон, когда упавшее на землю яблоко будто бы и открыло ему глаза на существование закона всемирного тяготения, такой скамейки, возможно, и не было. Очень уж эта история откровенно внушает, что великие открытия рождаются из счастливого стечения обстоятельств. И все же совпадения счастливых случаев существуют. Мы только что видели молодого англичанина на Галапагосских островах… А выдающийся русский последователь Дарвина К. А. Тимирязев заметил, что дарвинские записи о посещении архипелага позволяют нам «присутствовать при одном из величайших явлений, доступных человеческому наблюдению, — при генезисе великого научного открытия в уме его творца».

В жизни каждого ученого и в истории каждой области наук существует, если разобраться, свой архипелаг Черепах, место и день, повод и час окончательного прозрения, чудо открытия годами созревавшей идеи.

Для Фабра его Галапагосскими островами стали осы.

В тот год, когда сын почтенного доктора Роберта Уоринга Дарвина и внук знаменитого ученого и писателя Эразма Дарвина после семи лет занятий в университетах и после посещения разных стран во время плавания на «Бигле» оказался в районе Галапагосского архипелага, — сын и внук бедняков из крошечной деревни Сен-Леон, что в департаменте Двейрон на юге Франции, мальчишка Жан-Анри по фамилии Фабр служил у торговца фруктами и с корзиной на голове с утра до вечера сновал в толпе, заполонившей площадь знаменитой ярмарки в Бокере, пытаясь перекрыть ярмарочный гам своим пронзительным: «Кому лимонов спелых?»

Это происходило не только в другом, Восточном полушарии, это происходило не на море, а на суше, это вообще было нечто совсем иное. За плечами Дарвина годы учения и жизни в благополучной, всем обеспеченной семье, — Фабр три четыре зимы походил в сельскую школу, где грамоте ребят обучал местный звонарь. Затем отец отправил своего первенца на заработки с напутствием:

— Ты уже не маленький, пора тебе самому добывать свои два су на печеную картошку.

И вот Жан-Анри стал поденщиком. Осенью собирал урожай у богатых виноградарей, какое-то время трудился в артели, прокладывавшей железнодорожную линию из Нима в Бокер, потом снова работал у крестьян на берегах полноводной Роны.

Сколько дорог было здесь исхожено, казалось, ни одна не выведет подростка к знаниям. И все же, достигнув того возраста, в каком Дарвин ушел в плавание на «Бигле», Фабр уже окончил в Авиньоне учительскую школу и сам обучал детей грамоте.

Разумеется, и отсюда было еще далеко до дела всей жизни. Немало воды утекло в Роне после того, как Фабр стал «господином учителем», и прежде чем произошла его первая встреча с осами.

Насекомые давно интересовали Фабра. Он с неизъяснимым удовольствием разглядывал и наблюдал их во время скитаний в поисках заработка. Ему не раз доводилось встречать полдень натощак, но, забыв обо всем, он выслеживал, как пчела-мегахила вырезает кружки из листьев, любовался жуком или стрекозой. «С детства, сколько я себя помню, — писал впоследствии Фабр, — жуки, пчелы и бабочки постоянно были моей радостью. Элитры жука и крылья махаона приводили меня в восторг. Я шел к насекомому, как капустница к капусте, как крапивница к чертополоху».