Немного героина для невесты Казановы - Волкова Екатерина - Страница 51

Егоров забрался под кровать и возился там довольно долго. Потом мыл яблоки под краном. Марина молча наблюдала за ним. Ей не хотелось больше разговаривать с Егоровым в прежней дружеской манере. С появлением его официальной формы их отношения утратили непринужденность — это Марина чувствовала очень четко. Все те странные и опасные вещи, которые они пережили вместе, больше не сближали их.

Марина вспомнила, что похожее чувство испытывала на теплоходе «Морская Дева», когда думала о Джакомо. Или о Гоше, гуляя по лесным тропинкам «Теннис-отеля».

Напротив, пережитое с другими мужчинами только укрепляло таинственную связь между Мариной и Александром, толкало в его преступные и предательские объятия. Его лицо преследовало Марину неотступно, являлось во сне. Такие сны особенно пугали ее, заставляли просыпаться в холодном поту. Возможно, если бы она убила его тогда в Венеции, то не страдала бы так. Избавилась бы от мучительной зависимости сродни наркотической. Марине нестерпимо хотелось увидеть Александра. Увидеть и, может быть, даже умереть.

Никогда раньше Марину не посещали столь дикие мысли и желания.

Наконец Егоров справился с яблоками и откланялся. Марина впилась зубами в сочный плод. Больница уже начинала надоедать ей.

Самое неприятное то, что отобрали одежду. Она обнаружила себя в больничной пижамке не по размеру, с веселенькими надписями «Минздрав» по всему телу. Такие же надписи были на простынях и наволочках. Пижама слегка пахла дезинфекцией, лекарствами, неустроенностью в личной жизни.

После ухода Егорова Марине самой захотелось пройтись. Она свесила ноги с кровати и нащупала больничные тапочки. Марина никогда не ходила в тапочках — даже дома. Уж лучше босиком, решила она и ступила босыми подошвами на цветной холодный линолеум.

Марина прошлепала к стеклянной двери, вышла в коридор и столкнулась с низенькой толстой старушкой в белом халате. В качестве опознавательных знаков своей профессии старушка держала в одной руке швабру, в другой — оцинкованное ведро.

— Здравствуйте, — сказала ей Марина и почувствовала себя маленькой девочкой, брошенной родителями на произвол врачей.

— Э-э, — пробормотала старуха, поставила ведро на пол и уперла освободившуюся руку в бок.

— Здравствуйте, — повторила Марина. — Скажите, пожалуйста…

— Шастаешь, — кивнула старуха, разглядывая Марину прищуренными глазами.

— Вы, наверное, санитарка. Скажите…

— Шастаешь! — отвечала санитарка.

Она смотрела на Марину с таким тупым и бессмысленным осуждением, как будто знала историю, приведшую Марину в больницу, от начала и до конца. Как будто Марина попала сюда с дурной болезнью.

Последний раз Марина была в больнице полгода назад. Она навещала Юльку, которая в разгар зимней сессии угодила на операционный стол с острым аппендицитом. Операция прошла благополучно, но Юля вынуждена была еще неделю ходить с отводной трубкой, торчащей из шва. Они с Мариной веселились по поводу этой трубки, однако Марина прекрасно видела, как тяжело подруге.

Главный ужас был в самой больничной атмосфере. Ворчливые санитарки, сонные медсестры и циничные врачи. Неопрятные сплетницы-соседки, от которых невозможно спрятаться. Правила внутреннего распорядка, режим, как в тюрьме — ни почитать ночью, ни поспать утром. Атмосфера чужой подавляющей воли и собственной унизительной беспомощности, общая для всех больниц.

Даже роскошная психиатрическая клиника, в которой Марина когда-то давно навещала свихнувшуюся Жанну, при всей своей внешней респектабельности и мягкости режима, была все-таки больницей — двери там не имели ручек, ими мог пользоваться только персонал.

Марина не выдержала взгляда старухи и отвернулась к стене. На ней масляными красками с большим старанием был нарисован мирный пейзаж. Остроносые лодки проплывали по синей воде на фоне зеленых деревьев, им сопутствовала желтая круглая луна. Среди деревьев можно было увидеть бревенчатую избушку на куриных ногах. Из трубы валили густые клубы сизого дыма. Казенный оформительский реализм.

Санитарка шевелила шваброй, погружая ее в ведро.

— Скажите, пожалуйста, — решилась Марина, — где я могу получить свою одежду?

— Чего еще? — пробормотала старуха едва разборчиво. — Пижамку ей чистую дали, тапочки. Шастаешь.

— У меня джинсы были. И кеды. Вы санитарка? — снова спросила Марина.

— Санитарка — не санитарка. Чего еще?

Старуха вела себя так, будто скрывала какую-то тайну от Марины. Сторожила выход из избушки на курьих ножках или вообще собиралась Марину съесть.

— Мне бы хотелось получить свою одежду, — настаивала Марина.

— Иди дежурную сестру ищи, — сказала старушка. — Не разрешается в уличном.

Старушка с сожалением вздохнула и побрела по коридору прочь, унося запах хлорки.

— Сестринская закрыта, они чай пьют. В ординаторской закрыто… Нельзя в уличном, — бормотала санитарка на ходу, потряхивая ведром.

Марина, обогнав санитарку, пошла в дальний конец коридора.

— Куда еще? — спросила старуха за спиной Марины и затихла, войдя в одну из палат.

Марина забралась с ногами на широкий подоконник и стала смотреть в окно. Неровное стекло причудливо искажало зеленые пока еще деревья.

Марине было ужасно жаль себя. Это чувство откровенно заявило о себе подступившим к горлу комком. Но это чувство было таким примитивным, что Марина рассмеялась, вместо того чтобы расплакаться.

— Внимание, поезд, — вдруг услышала она отдаленный женский радиоголос за окном.

Сквозь деревья Марина разглядела железнодорожное депо. Через форточку пахнуло разогретым металлом, дизельным топливом. За ржавым железным забором, поверх которого была натянута колючая проволока, в темный сырой тупик следовал локомотив, издавая пронзительные свистки.

— Внимание, поезд, — послышалось снова, и локомотив потащился обратно, будто темный тупик его не устроил.

А Марина сидела на подоконнике и думала, что разноцветные пейзажи с лодками на стене больничного коридора и грязный железнодорожный тупик — две стороны одной и той же медали. Что сама Марина попала в похожий тупик и выбраться из него не может. И что в жизни ее множество темных и тесных тупиков, куда она боится даже заглядывать. В одном из тупиков навсегда остался человек с веселыми умными глазами и светлыми волосами, которые растрепал теплый весенний ветер. Человек, которого в реальности просто не существует. Александр.

Спустя несколько дней Егоров с букетом мокрых растрепанных хризантем ждал Марину на выходе из больницы. Правая рука ее почти не болела, но тяжелый букет Марина приняла левой.

На служебной машине Егоров повез Марину прочь от больницы, домой. Марина так давно не была дома, что ехала сейчас туда, словно в какое-то новое необычное место. Ощущение праздника переполняло ее, и цветы только усиливали это впечатление.

Мелкий дождик барабанил по стеклам автомобиля, его холодные капли попадали через открытое окно в салон. Егоров включил дворники и наглухо закрыл окна. Стекла тотчас запотели.

Егоров был все также любезен и отстранен.

— Вы уверены, что вам следовало выписаться из больницы? Как рука? — Это все, что его теперь интересовало.

— Как движется расследование? — сбила его Марина, и он сразу скис.

— Рыжий молчит насчет главаря. Фонарева пока не отдают итальянцы. Вашего знакомого у вас в квартире убил Фонарев, это известно достоверно. А главаря нет. Фоторобот пока ничем не помог. Мой начальник опять взъелся на меня. Не верит, что этот ныряльщик существует. Есть наркотики, и есть их продавец — майору этого достаточно.

— Не везет тебе, Егоров, — посочувствовала Марина. Но по большому счету ей уже было наплевать на успехи или неудачи Егорова. Убийцу Гоши нашли, это главное.

Внезапно Марина вспомнила про еще одно убийство, пока не раскрытое.

— Подожди, — попросила она Егорова, — мне нужно на кладбище. Это на окраине. Отвезешь меня?