И целой жизни не жаль (СИ) - "amie" - Страница 7

- Господа, - недовольно прошипел Дураман, - сядьте на место, вы мешаете остальным смотреть спектакль.

Разозлившийся Гелла выразительно посмотрел на руку, устроившуюся в неприличной близости от плеча любимого мужа, как бы намекая, что готов укоротить конечность старика, если ему ее совсем не жалко. Касар, впечатлившись, поспешил отодвинуться.

- Уважаемый касар Дураман, мы не посмеем больше мешать Вам наслаждаться спектаклем и сейчас покинем Вашу компанию, - в тихих словах Геллы звенел металл, так что всем сидящим рядом было хорошо слышно. - А если Вы раздуете эту историю до абсурда, все, что происходило сейчас в Вашей ложе, придется сделать достоянием общественности. Вы же не хотите, чтобы все записанное на этом кристалле памяти попало к императору? В Вашей ложе сейчас произошло покушение на гостя, и Вы это прекрасно знаете, причем покушение с использованием запрещенной магии - выводы из этого напрашиваются совсем не в Вашу пользу.

Буквально пойманный за руку, касар Дураман сжался в кресле, да и другие гости, подельники несостоявшегося преступника, попытались слиться с тенями в театральной ложе, когда троица проходила мимо - на выход. О спектакле никто из мужей не жалел - это была третьесортная комедия “Страусиная ферма”, суть которой, если отбросить всю шелуху и разогнать наведенный туман, сводилась к тому, что тебя будут иметь все кому не лень, пока ты прячешь голову в песок.

Ночью перенервничавшего Мирана мужья обнимали в четыре руки, каждый думал о том, как хрупко и бесценно счастье в этом мире и как сложно удержать его в руках. Даред уже не представлял себе прежней жизни без этой замечательной связи, которая давала так много всем троим. Миран вообще не понимал, чем супружество в мире Дареда отличается от простого сожительства. Правами на имущество? Так человек спокойно мог оставить его любовнику, вписав в наследство. Внебрачными детьми? Так в цивилизованном обществе бастардов признают по желанию родителей в любой момент. В общем, Миран искренне недоумевал, зачем нужна эта бумажная волокита, если между супругами ничего не менялось, не появлялось той особой связи и безграничного доверия, что так зацепило Дареда с самого начала. Гелла же, рожденный и воспитанный здесь, подобными вопросами не задавался, он просто знал, что свое сокровище будет защищать до последнего вздоха. Оба мага переживали за беззащитного мужа, ломали голову над тем, каких еще амулетов навешать, чтоб подстраховаться в следующий раз. А в том, что он будет, этот следующий раз, ни один из них не сомневался - слишком уж желанным сокровищем для разного рода развратников был Миран.

Два дня, оставшиеся до приема у императора, пролетели быстро. Даред учился, даже дома не расставаясь с книгами по магии, не забыв и злосчастную брошюрку про бытовую магию, которой подкалывал его муж. Гелла быстренько организовал переезд в свое имение и теперь занимался любимыми заботами, не выпуская Мирана из поля зрения и отправляясь с ним по делам, если нужно было. Миран занимался расстановкой вазочек с конфетами по дому и переоборудованием выбранной для своей мастерской комнаты - он никогда не жил здесь раньше, потому пришлось сначала обустроиться на новом месте.

Про увлечение Мирана - отдельная история. Когда вдруг оказалось, что жизнь потеряла смысл, одинокий мужчина стал слоняться бесцельно по дому, поедая себя горькими мыслями, потихоньку превращаясь в нелюдимую тень. Мать с отцом, почти не появлявшиеся уже в свете (заслуги генерала Данале перед Империей позволяли такую вольность), схватились за головы и задались целью расшевелить любимое чадо, зачахшее от горя. В последнее время много путешествовавшие, родители Мирана насобирали дома целую коллекцию необычных вещей и книг, в том числе и с картинками, которые, попадаясь под руку тоскующему мужчине, могли ненадолго развлечь его. Через некоторое время он немного ожил, стал сам выписывать журналы из столицы, интересоваться светской жизнью, которую добровольно покинул, переехав в глушь - ведь там еще оставались люди, которых он по-прежнему считал друзьями и за жизнями которых ему хотелось наблюдать, пускай и издалека. А потом случайно увлекся интересным делом. Никто не заметил, в какой момент это случилось, но поместье Мирана родители покидали со спокойной душой, поняв, что новое увлечение со временем залечит тоскующее сердце, пускай и останется шрам.

Перелистывая как-то журнал с новостями и разглядывая картинки, на которых давние знакомые и новые лица при дворе императора позировали по одному или в компаниях для украшения статей, Миран вдруг начал рассуждать, кто и как одет, элегантно или полная безвкусица - модные журналы стопочкой лежали рядом. Взгляд зацепился за одно лицо, не сказать, чтобы красивое, да и немолодое к тому же, но как человек архана Лилья была замечательной, и оттого Мирана опечалило такое небрежное отношение к одежде, лишь подчеркнувшей возраст и чересчур большой нос арханы. Он несколько дней вертел в руках журнальную вырезку, пока не понял, что именно на картинке не так - у этой дамы была дурацкая шляпка. Модная, да, но совершенно не подходившая ей. Миран более осмысленным взглядом прошелся по имению, отметил забавные вещицы, которых родители натаскали полный дом, свалил все в одну кучу и начал творить. Только через две недели он наконец успокоился, когда держал в руках изысканную шляпу с элегантным изгибом полей, украшенную тунгусскими перьями, серыми с черной крапчатой окантовкой, и редким зеленоватым, как раз под цвет глаз, жемчугом - теми самыми необычными вещицами, привезенными матерью с островной части Империи. Такая шляпка точно подошла бы архане Лилье, казавшейся Мирану кем-то вроде доброй тетушки Савильи, матери кузена Тамару - эта шляпка точно скрыла бы заметные мимические морщины на лбу и оттеснила взгляд от непропорционально большого носа.

На следующий день из имения Мирана выехал человек с анонимной посылкой, в которой вместе с упакованным головным убором лежала та самая журнальная вырезка, с которой все началось. Только после четвертой шляпки, полученной одним из имперских чиновников, в свете и на страницах журналов разразилась самая настоящая сенсация - дамы шептались таинственно, пытаясь вычислить экстравагантного шутника, а у знати появилась новая забава - делать ставки на то, кому следующему неизвестный подарит шляпку. Миран лишь улыбнулся в первый раз за последнее время, пускай и едва заметно, когда наткнулся на эту статью в своем любимом журнале, отметил мимоходом, как похорошела в его шляпке искрившаяся задором архана Лилья, которая удостоилась чести стать первой, и перевернул страницу дальше в поисках новой жертвы…

А сегодня вечером ему впервые за долгое время предстояло встретиться с теми, кого помнил и за кем наблюдал издалека.

========== 6 ==========

Приемный зал, или предбанник, как шутливо называл его Миран, был огромной комнатой с высоченными потолками и узкими вытянутыми стрельчатыми окнами, начинавшимися прямо от пола, через которые можно было попасть в прилегающий к нему сад с фонтанами. Зал был вытянут в глубину и дальней своей стороной примыкал к императорскому дворцу. Огромное пространство было поделено на зоны - чем ближе к императорскому трону, тем выше чин, и наоборот - у самого входа обретались самые низшие чины. Для каждого семейства в своей зоне выделялся “стол” - место, в центре которого стоял небольшой столик, а по периметру - всевозможные кресла, пуфики и диванчики по вкусу и фантазии, на которых восседали, а иногда и возлежали, особенно после бурной ночи и укрывшись зонтиком от всех, члены семьи. Так как приемы происходили в основном по вечерам, над каждым столиком парили всевозможные светлячки, но самые красивые - в конце зала над головой императора - они на вытянутых люстрах спускались с самого потолка вдоль стены, при этом переливались, все время изменяя яркость, совсем как звезды на небе.

В зале стоял монотонный шум. Перекрикиваться через столы считалось недостойным, поэтому шум не давил так сильно на голову, как на рынке, потерпеть можно было. Проецирующие шары на столах всегда были настроены на трансляцию из императорской зоны, поэтому желающие пообщаться со знакомыми не могли воспользоваться средством связи и просто прогуливались неспешно от одного семейства к другому. Присесть на новом месте можно было, только если получил разрешение на это, напрашиваться же самому также считалось недостойным.