Полоса невезения - Каплан Виталий Маркович - Страница 45

- Кость, а никто и не стремится к оригинальности, - спокойно возразил Кузьмич. - Это когда что-то своё сочиняешь, вот тут и оригинальность нужна, и свежий взгляд, и чего там еще... А здесь - всего лишь попытки объяснить нечто необъяснимое... объяснить привычными понятиями. Усвой самое главное Струне все равно, что мы по ее поводу думаем и как ее сущность себе объясняем. Она нашла нас не для теологических штудий. Мы ей нужны для дела. И вот тут тебе придется просто поверить в некоторые вещи. Поверить, а потом, как и мы все, убедиться на практике, что так оно и есть. Костя, то, что мы привыкли называть словами "свет", "добро", "разум" - это именно что ее, Высокой Струны, проявления. Отголоски великой музыки. Только в нашем мире она порою искажена до неузнаваемости. Тупостью, жестокостью, равнодушием. И вот чтобы очистить музыку, Струна зовет нас.

- И чем же это мы от остальных отличаемся? - позволил я себе естественный вопрос.

- Может, и не отличаемся, - вздохнул Кузьмич. - Не слишком отличаемся. Но есть в каждом из нас что-то такое... какая-то жилка, ниточка... которая резонирует в тон Высокой Струне. Наверное, у нас просто этот резонанс сильнее... и потому мы здесь. Мы ведь каждый не случайно тут оказались. Струна позвала. У каждого сложились обстоятельства... у всех по-разному, но всем пришлось сделать выбор. Мы тут, потому что так выбрали... незаметно для себя. Кто выбрал иное - он остался там, в обычной жизни.

"Или на лунном поле, черной кляксой", - добавил я мысленно. Гладко и красиво всё это у Кузьмича выходило... и будь я настоящим Костей Ковылевым, поверил бы сразу, не колеблясь. Но я-то... после лунного поля... после Мраморного зала... Коридора Прощания... Удивительное дело - мне тоже хотелось поверить. Наперекор царапающим сомнениям.

- Мы многого не знаем, Костя, - продолжал Кузьмич. - Мы не знаем даже, можно ли ее воспринимать как разумную личность... или это некий принцип... или, допустим, работающая программа... но где же тогда Программист? И знаешь, это, наверное, даже лучше, что не знаем. Так у нас есть свобода искать собственные объяснения... кому оно надо. Мне вот лично надо, я мужик от природы подозрительный... Думаю, надо и тебе. Поэтому думай, Костя... думай, смотри, ищи... А пока займемся практикой... научимся слушать Струну.

Сейчас, глядя, как Лена, обжигаясь, пьет почти черный, круто заваренный чай, я вдруг почувствовал то же, что и на этих занятиях, когда после слов Кузьмич задул свечи. Разом наваливалась темнота, но не страшная, не чужая - наоборот, сквозило в ней какое-то понимание... участие... Словно кто-то большой и сильный кладет тебе неощутимую руку на голову. И постепенно уходят звуки - сперва дальние, потом те, что ближе, под конец не различаешь и собственного дыхания. И в сгустившейся тишине слабо, едва уловимо начинает разгораться музыка. Именно разгораться - маленькая рыжая точка, искорка. В комнате по-прежнему абсолютно темно, искорка не здесь, внутри. А музыка... ее просто не с чем сравнить. Ее и музыкой-то называешь за неимением другого слова. И в ней звук неотделим от сияния...

Правда, на большее меня не хватало. Дотянуть ее до огонька, а после до огромного пламени, чего хотел Кузьмич, я не мог. Висела искорка, дрожала и гасла, точно ее задувало холодным ветром.

Нет, сейчас не было никакой искорки. И странной музыки тоже не было. А вот чувство - было. Я всей кожей, всеми напрягшимися волосами ощущал, как меняется вокруг нас мир. Как тает, уходит всё фальшивое, чужое...

- Глупый! - звонко рассмеялась Лена, отставив недопитый стакан. - Иди ко мне.

И когда наши истосковавшиеся губы встретились, когда внутреннее пламя подхватило меня и понесло, я вдруг понял - получилось! Вспыхнула моя искорка настоящим костром. Пускай это совсем и не тот костер, о котором твердил Кузьмич.

Очнулся я в темноте. Глухо рокотало вдали, дробный стук капель сливался в монотонную не то песню, не то горячечный шепот.

Темнота, впрочем, была не столь уж чернильной. Вот слабо светится зеленым циферблат наручных часов. Ого! Половина второго! И уже, между прочим, вторник... Если бы кто-то раньше сказал мне, что несколько часов могут напрочь исчезнуть из моего сознания - лишь рассмеялся бы. Уж чем-чем, а провалами памяти никогда не страдал. И однако же...

С Ларисой такого не было. Веселая, нежная, доверчивая близость - это да. Мои губы, перебирающие ее темные локоны. "Жвачное!" - смех и ласковый шлепок. И самое глубокое, взрывное, после чего ощущаешь вкус какой-то невероятно нужной победы...

Сейчас, однако, это вспоминалось смутно. Почти год, как нас оторвало друг от друга... И не вернуться, надо же отдавать отчет самому себе. Убежать... подставить ее. И что она все эти месяцы? Как там в Мраморном зале говорил обвинитель? "К счастью, та оказалась благоразумной девушкой, вовремя сообразив, с каким чудовищем чуть было не связала свою судьбу". Врал? Хотел напоследок помучить еще и этим? Или... Или правда? Моя благоразумная Лариса... или уже не моя?

Лена шевельнулась под накрывавшим нас тонким одеялом, сонно втянула губами воздух. Наши горячие тела вновь соприкоснулись, и вновь окатило меня острой, пряной волной. Прости, Лариска... Видишь, как оно повернулось. Впрочем, не видишь, и это хорошо. Что сказала бы ты, взглянув на Лену? Мымра - не самое сильное, что есть в твоем лексиконе. Только вот эта мымра, эта язвительная женщина, эта большая столичная шишка... эта бледная перепуганная девочка... она мне теперь дороже всего.

Я с трудом сдерживался, чтобы вновь не притянуть ее к себе, не зажечь в ней опять то самое невидимое пламя... но сейчас не стоило... пускай поспит, родная... намучилась за сегодня... то есть за вчера... Потом...

Какой там "потом"? - пробудился во мне трезвый и мокрый разум. Думать же надо иногда! Головой думать, а не тем, что ниже! Нашел время влюбляться! Ты, беглец, недостреленный! Ты - чей удел теперь прятаться, лгать, маскироваться!

И в кого? В Старшего Хранителя, начальницу какого-то крутого столичного отдела? В умную, цепкую, подозрительную! Она же в два счета тебя разложит на простые множители... извлечет корень и вычислит предел... С ней-то ведь не получится все время быть настороже... постель - не лучшее место для осторожности. В постели теряют голову... в постели развязываются языки... в постели двое становятся одним, и нет уже ни покровов, ни тайн... Что же ты наделал-то?