Семейные хроники Лесного царя (СИ) - Бересклет (Клименкова) Антонина - Страница 48

Не сложно наплести местным, что, мол, была у Светозара невеста-красавица — превратили ее злодеи в такую вот причудливую коротышку, причем характер сохранился от красавицы — вздорный, свободолюбивый! А с конем — а что с конем? Тоже злодеи накуролесили, ведь еще недавно Полкан был белогривым пони. Он так и остался (глубоко внутри) милым, ласковым и совершенно безобидным зверьком. Так вот, чтобы обоих своих спутников расколдовать обратно, Светозар и отправился на поиски дракона. Очень уж драконья чешуя нужна для расколдовывающего снадобья! Что, разве чешую можно купить у бродячих торговцев? Да они ж, бессовестные, за полчешуйки столько золота спросят, что на верблюдах не увезти, еще и фальшивку подсунут. Впрочем, местные обычно не расспрашивали, что за звери такие верблюды. Большинству любопытствующих хватало одного лишь заявления, что гоблинка на самом деле красавица полуэльфийка, а конь просто зачарован в страшилище и не имеет привычки кусаться — на этом их интерес и заканчивался. Люди в западных королевствах оказались на удивление равнодушными к пришлым, если те обещали не задерживаться у них надолго.

Кстати сказать, в легенду о красавице народ верил охотно. Светозар позаботился раздобыть для гоблинки новый наряд, приодел ее, хорошенько отмыл с душистым мылом, косички заплел изысканным манером, на бантики не поскупился, благо Лукерья Власьевна в свое время научила старшего сына заботиться о младших. И оказалась девчонка впрямь красавицей! Своеобразной, конечно, не на всякий вкус. Однако глядя на ее хорошенькое личико, люди чудесным образом забывали и о зеленой коже, и на вертикальные зрачки в оранжево-золотистых глазах внимания не обращали, пораженные «верблюжьими» ресницами. С ролью заколдованной полуэльфийки Груша стала справляться еще успешней после того, как Светозар на дневных привалах помог ей отучиться от некоторых чисто гоблинских привычек, таких как ковыряние пальцем в носу или громкая отрыжка после еды. Груша оказалась на редкость сообразительной, схватывала всё на полуслове, дважды повторять не приходилось. Светозар был очень горд за свою подопечную.

Однако не ведал он, что делается в душе девичьей, что прячется за стеснительной улыбкой. Между тем Грюнфрид, видя от своего рыцаря лишь искреннюю ласку и заботу, умудрилась влюбиться по самые уши, прежде чем сама за собой эдакую напасть заметила. Заметила — и испугалась! Не потому что боялась остаться с разбитым сердечком, а потому что твердо была убеждена, что ее рыцарь едет сражаться с драконом. Она мечтала увидеть дракона побежденным и выпотрошенным, возможно, зажаренным на вертеле над огромным костром. Однако теперь, испытывая к Светозару теплую привязанность, Грюнфрид ужасно боялась, что дракон окажется сильнее, чем она себе представляла, и он может навредить ее рыцарю, не дай боже покалечить или спалить его золотистые локоны!..

О буре, бушующей в душе гоблинки, Светозар не подозревал. Хуже того — обращался с нею, как с невинным дитём. Обманулся невысоким ростом и не думал, что даже будучи маленькой, можно быть достаточно взрослой… Впрочем, у Светозара имелось оправдание: взрослые девы не станут пинать своих рыцарей по коленке ни за что, ни про что. У него как-то не связывались в голове собственные улыбки, естественно расточаемые встречным женщинам, со столь переменчивым настроением подопечной, меняющимся в один миг от спокойно-благожелательного до скверно-мстительного.

Особенно тяжко было держать себя в руках, когда останавливались у вдовушек. Причем тяжко приходилось обоим, как Груше, так и Светозару. Он не мог избавиться от привычки быть милым с женщинами. Грюнфрид же не могла привыкнуть к тому, что для него это жизненно необходимо, так же как привычка дышать.

Поначалу они двигались вдоль оживленного торгового пути, поэтому постоялые дворы и трактиры встречались регулярно. Затем пришлось свернуть от тракта, заехать в глубинку. Тут уж выбора не было — либо ночевать в лесу, слушая вой голодных волков, либо воспользоваться гостеприимством местных жительниц.

С первой селянкой удалось договориться по душам. Светозар, как обычно, наколол дров с запасом. При этом занятии по привычке оголился по пояс и эффектно играл богатырскими мускулами под блестящей от трудового пота кожей, чем вызвал у хозяйки томление в груди и зубовное скрежетание у притаившейся в тени Грушеньки. Полкан вспахал своими когтями грядки на огороде, наносил от колодца воды, тщательно полил всю растительность, (кое-где удобрил по доброте душевной). Груша подсобила со стиркой, подмела двор. За это путники получили жарко натопленную баньку, сытный ужин и мягкую постель под крышей, на душистых соломенных тюфяках. Полкана же на ночь определили в сарай, под теплый бок к невозмутимой корове.

Однако с наступлением ночи задачи Светозара не закончились, но напротив усложнились: вдовушка прозрачно намекнула, что требуется мужская помощь кое-где еще. Сославшись на тесноту скромного жилища, златовласого странника хозяйка уложила почивать в собственной постели.

В бытность свою Евтихием он не сомневался бы ни мгновения — доставил бы радость бедной женщине. Однако обет безбрачия (и громко сопящая за занавеской Груша), не позволяли Светозару поступить так, как он привык. Борясь с собой, со своими давними привычками, с требовательным зовом собственного тела, при этом стараясь не уронить достоинства в глазах вдовушки, не ранить ее категоричным отказом — в общем Светозар выкручивался, как мог. Заговорил хозяйке зубы, расписывая свою несчастную любовь, даже слезу пустил, вспомнив о былом и правдивом, однако приплетя к строго отмеренной правде неповинную Грушеньку. Вызвал растаявшую хозяйку на ответную откровенность, выслушал со всей сострадательностью, утешил, но в пределах целомудрия.

В общем, утро вдовушка встретила всё равно счастливая и умиротворенная после ночных исповедей. Светозар же весь следующий день клевал носом, сидя в седле. Едва не упал, да Грюнфрид вовремя одергивала, будила.

Следующим вечером всё повторилось в точности: новое селение, новая вдовушка, еще моложе и бойчее вчерашней. Эта разговоры разговаривать не пожелала — под покровом ночи накинулась на приезжего красавца, зацеловала, заобнимала… Светозар еле опомнился, еле удержался от грехопадения — выскочил из спаленки в одних подштанниках. Назад в дом так и не вернулся, не рискнул. Пусть вдовушка и смутилась подобной реакцией, зато зауважала твердость рыцарского характера — сама явилась извиняться на сеновал, где внизу Полкан от безделья меланхолично жевал соломинку. Зарывшийся в сено Тишка малодушно промолчал на ее предложение забыть всё, не спустился с навеса. Она же не рискнула настаивать и лезть к нему наверх по крутой лесенке в темноте — очень уж чудо-конь выразительно косился в ее сторону, намекая взглядом, чтобы не надоедала его хозяину.

На следующий день Грюнфрид имела спорное удовольствие любоваться темными кругами под мутными глазами неудовлетворенного жизнью рыцаря.

Третья вдовушка грозилась переплюнуть в откровенном кокетстве обеих предыдущих. Да и фигурой эта была несравненно хороша! Светозар пялился на крутые бедра, обтянутые юбкой, на высокие перси, плоховато прикрытые кофточкой, бледнел лицом и лепетал что-то маловразумительное. Он даже, махая топором, постеснялся рубашку снять, да всё равно не помогло.

Грюнфрид поняла: сила воли ее рыцаря на исходе! Поэтому, когда стемнело, и вдовушка выразительно кивнула златокудрому страннику в сторону опочивальни — Грушенька вцепилась в своего покровителя руками и ногами, беззвучно забилась в показательной истерике, брызжа слезами из зажмуренных от стыда глаз.

— Что это с ней? — опешила вдовушка.

— Простите, — с плохо скрываемым облегчением вздохнул Светозар, — она боится оставаться одна. Кошмары снятся, ждет, что на нее из темноты опять нападут злодеи. Ведь представляете — мало что личину на бедняжку налепили безобразную, так и голоса лишили, чтобы никому о своих горестях не смогла поведать!

— Как же ты узнал о ее кошмарах и страхах? — с подозрительность уточнила хозяйка.