Семейные хроники Лесного царя (СИ) - Бересклет (Клименкова) Антонина - Страница 24

— Пап, как думаешь, можно ее обратно оживить? — спросила Милена.

И наконец-то заметила, как застыло в гримасе горького изумления лишайниковое лицо. Царевна подергала отца через незримые нити связи, но в ответ получила молчание.

— Папка? — осторожно позвала она. Гробовая тишина, аж холодом повеяло.

— Папа? — встревожилась Милена. Словно в пустоту крикнула.

— Папочка!!! — спустя секунду она уже перепугалась до паники.

— Я здесь, солнышко, я с тобой, — голос отца прозвучал подозрительно ровно.

Милена перевела дух:

— Я уж подумала, что у тебя вдруг сердце остановилось. Не пугай меня так больше!

— Ну, что ты, солнышко, — негромко рассмеялся Яр. — Даже если из меня вынуть сердце, это меня не убьет, пока я принадлежу Лесу, ты же знаешь.

— Да ну тебя, жуть какую-то вещаешь, — надулась дочка. Напомнила: — Что с «богиней» делать-то будем?

— Оживлять, разумеется. — Яр пожал бы плечами, но лишайник отображал только лицо. — Тем более ты уже начала творить волшебство освобождения.

— Да? Какая я молодец, — похвалила саму себя Милена.

— В прошлом мне пришлось возродить его к жизни, используя мою кровь и плоть, — задумчиво продолжал Яр. — Теперь, похоже, пришел твой черед.

— Погоди, ты сказал «его»? — насторожилась дочь. То, что ради чар придется пустить себе кровь, ее взволновало значительно меньше.

Яр помолчал чуток, фыркнул, тяжко вздохнул, улыбнулся:

— Ты нашла Сильвана, моего давнего приятеля.

— Того чернокнижника, с которым ты поссорился?

— Того, кто прогнал меня, — глухим ровным голосом признался Яр. — Если бы я знал, что он поселился совсем рядом…

— Ну, не то чтобы близко, твое величество, — вставил Веснян, а сосед-лешак согласно закивал косматой головой. — Когда он тут объявился, твое царство ограничивалось одной Дубравой. А от нее досюда, считай, пешим ходом чесать и чесать!

— Если бы я знал… В таком случае я, может быть, и вовсе не стал бы царем, — пробормотал Яр. — Потом еще этот дракон проклятый... Дракон?..

Милена с изумлением ощутила, как Лес виновато затих. Нет, птицы по-прежнему пели, а деревья шумели листвой, как обычно. Только невидимая душа Леса покаянно замолкла, заглушила свой постоянный радостный звон жизни. Жизни, что беспрерывно наполняла собой всё пространство царства. От необычной тишины заложило уши.

Яр, ошеломленный новостями, ослепленный вспышками внезапно проснувшихся воспоминаний, с трудом сумел взять себя в руки. Молчание Леса он почувствовал в полной мере. И лучше всех прочих живых существ ощутил, как это затишье губительно — равно в человеческом теле остановится течение крови! Делать нечего, ссориться с собственным царством негоже, даже из-за такого предательства и самочинства.

«Я прощаю твоё своеволие, Лес! — громко объявил Яр, так, чтобы беззвучно разнеслось по всей принадлежащей ему земле, от края до края, от севера до юга. — Я вижу, ты желал мне только добра, запечатав мою память. На первый раз прощаю. Но впредь решать что-либо за меня ты не посмеешь.»

Лес согласился. Милена вздохнула полной грудью, поняв, что эти долгие мгновения сдерживала дыхание.

— Пап, но не может такого быть, какой же это мужчина? — Царевна опять перевела разговор на то, что сейчас ее волновало больше всего. — Ну, где ты видел таких мужчин? Может, ты чего спутал? Ведь женщина это!

— Солнышко, я знаю Сильвана, — напомнил Яр. — Уж такое отличие я бы точно заметил, поверь. Ведь я его до последней косточки…

— Помню, ты рассказывал, — прервала его дочка. Ворчливым громким шепотом добавила: — Может, он поэтому и сбежал от тебя? Мало кому понравится, чтобы его разбирали и собирали по косточкам.

— Солнышко, он не сбегал, — поправил Яр. — Он заставил меня уйти.

— Но лицо такое нежное разве может быть у мужика? — не унималась Милена. — Такие волосы шелковые? Глазищи, как омуты. Руки изящные, а фигура?

— Что — фигура? — фыркнул Яр. — Много ты под балахоном разглядела?

— Да и рост женский — самую чуть лишь меня выше! — продолжала убежденно дочь, не слушая. — Не бывает таких миленьких маленьких мужчинок!

— Нормального он роста, — возразил отец со смешком. — Это ты у нас слишком вымахала, аж мать переросла, не то что меня.

Милена оглянулась на пыхтящих и давящихся в ладошки леших:

— Нечего ржать, кони! Я про людей говорю, люди все грубые, а мужики бородатые! А папка был эльфом, не сравнивайте! Эльфам природой положено быть хлипкими красавчиками, а среди человеков поди найди подобного!

— Солнышко, успокойся. Всё у него нормально и с фигурой, и с лицом, — терпеливо пояснил Яр. — Как еще может выглядеть тот, кто едва перестал быть мальчишкой, но не успел стать мужчиной? Понимаешь, просто Сильван был очень юн, когда его впервые убили. Потом он повзрослел и даже немного вырос, но не возмужал. Усы с бородой у него по этой же причине не растут, о чем он, кстати, раньше очень переживал. Так что прошу, не напоминай ему об этом.

— Угу, — насупилась Милена. — Просто скажи, что ты его поэтому и выбрал себе в приятели, что он был весь такой особенный, хорошенький и на эльфа смахивает.

Яр не нашел, чем возразить догадливой дочурке.

Владыка Леса подробно объяснил царевне, что нужно сделать, чтобы чары окаменения развеялись. Оказалось проще простого: немного поколдовать и напоить болезного теплой кровью. Эльфийская кровь Яра в свое время вернула некроманта с того света. Пусть Милена лишь наполовину эльфийка, но в данном случае и этого будет довольно, ведь в застывшее тело заключен всё еще живой дух.

— А на гоблинш ты зря обрушилась, не виноваты они, — поведал в свою очередь сосед, которому уже не было смысла хранить чужие секреты.

Оказалось, «зеленые человечки» поселились возле башни много после того, как с Сильваном случилась эта беда. Каким-то образом они смогли преодолеть защитные чары, возможно даже, сам хозяин башни открыл им проход, разрешил обосноваться рядом. Ведь у него осталось дитя без присмотра и помощи, а гоблинши о любимце «богини» заботились, как о родном: кормили, одевали, даже по-своему, по-гоблински, воспитывали и обучали, как жить на свете. И не важно, что дитя оказалось не менее странное, чем «родительница». За три поколения, что сменились в гоблинской деревушке, дитя не то что ни состарилось, оно едва-едва подросло.

— Ребенок? — выгнула бровь Милена. Отчего-то эта новость ее задела. Причем непонятно, то ли хорошо это, то ли плохо, что у симпатичного чернокнижника есть какое-то там неведомое дитя.

— Он с этим дитём сюда пришел, — пояснил лешак. — Уж не знаю, откуда он его взял. Но любил его сильно очень! По нему и убивается теперь.

Много лет «статуя» простояла смиренно и тихо. Силы, что возвращались скудными каплями, Сильван не копил для освобождения, а безрассудно тратил на поддержание охранных чар, не подпуская к башне ни хищных зверей, ни людей, которые к гоблинам издавна питали крайнюю неприязнь. За это гоблины его и боготворили. Хотя, как и Милена, обманулись внешностью, приняв за женщину. К тому же громко рыдающее у ног статуи дитя наводило на мысль о самоотверженном материнстве, что не могло не тронуть сердца зеленых «человечков», ведь у гоблинов такой уклад, что общиной руководят не отцы и деды, а матери и бабки.

Так и зачах бы окаменелый чернокнижник в своей башне, потихоньку отдавая жизненную силу обитателям деревеньки и своему дитю. Да только дитя подросло — и сбежало. Что именно его напугало или вдохновило на побег, никто не знает. Обеспокоенные гоблинши, как только обнаружили пропажу, немедленно отправили в погоню всех мужчин своего невеликого селения, но те до сих пор не вернулись, хотя уж несколько месяцев прошло. Затосковав о любимце, Сильван не удержал чувств, эмоции переполняли его — и выплескивались беззвучным плачем, который довелось услышать Милене.

— Странно, почему же тогда я ничего не слышал? — недовольно заметил Яр.

Лес безмолвно покаялся, что нарочно не пропускал к Владыке зов печали, так как не хотел его расстраивать.