Падение Света (ЛП) - Эриксон Стивен - Страница 78

Однако ее служки еще плывут по глубоким морям плоти, называя это поклонением.

Хотя Мать Тьма не богиня любви. Мы ошиблись, и похоть кипит, ничем не сдерживаемая. Мчим вперед, не давая себе времени соизмерить дела и помыслы. Поводья вырваны из рук, а дорога неровная и ведет вниз.

Но дайте же нам еще немного подержаться за иллюзию контроля».

У двери в покои Эмрал Ланир он один раз дернул за шелковый шнур в нише. Услышав приглушенное приглашение, толкнул тяжелую створку и ступил в комнату.

Раньше на стене висело серебряное зеркало в полный рост, словно заполняя всю комнату, намекая на движение и освещаемое без видимого источника света. Райз Херат находил его неприятным: отражение приобретало странные кривизны и выпуклости, посрамляя любое тщеславие. Но недавно зеркало завесили толстым гобеленом. Сначала Райз удивлялся такому решению, но недолго. Уже не время, понял он, любоваться собой, ведь надо избегать малейших намеков на чувство вины.

Гобелен над зеркалом был из старинных, изображал сцену при некоем дворе. Полная зала, фигуры в варварских меховых нарядах стоят полукругом, спинами к зрителю, лицами к смутно видимому существу на троне. Женщине, то ли спящей, то ли мертвой. Блеск тронной залы представлял резкий контраст собравшимся дикарям. Там было столько роскошных вещей, словно прием проходил не во дворце, а в королевской сокровищнице. Райз Херат отлично знал историю, но не мог угадать ни живописца, ни сущность сцены.

Нет, никакое прошлое уже не важно. Прошло время. Это мир совершенный, потому что недосягаемый. Но влечение осталось, столь же соблазнительное, как всегда. Творчество черпает не только из знаний, но и из невежества. Такие мечтатели вечно заканчивают купанием в крови; если им удается осуществить грезы, мир полнится насилием и террором. Слишком много гнева, когда мечта оказывается недостижимой, когда окружающие не совпадают с идеалом; их быстро ставят на колени, ломая страхом или отчаянием, а тела не желающих кланяться заполняют наспех вырытые ямы.

«Просто наблюдения, друзья мои. Я не смею судить, могу лишь шептать тому или иному фантазеру: Мечтайте не о недостижимом прошлом, но о возможном будущем. Это не одно и то же. Никогда не одно и то же. Знайте. Понимайте. Примиряйтесь. Иначе вам придется вести войну безнадежную».

Эмрал Ланир показалась из спальни, пройдя кабинет. Она была в простой шелковой одежде, темно-серой и тускло мерцающей, как оловянный сплав. Волосы уложены небрежно — скорее своими руками, чем заботами горничной. Под глазами легли тени, следы утомления духовного и физического.

— Историк. Уже поздно. Слишком поздно?

— Нет, верховная жрица. Скоро шестой звон.

— Ах, — невнятно пробормотала она и взмахнула рукой. — Посидите у меня? Я всех прогоню. Слишком много болтают. Однажды, боюсь я, наш мир заполнится множеством тех, кому нечего сказать, о чем они и будут твердить не переставая. Какофония оглушит нас, пока все не одуреют от тривиальностей. В тот день цивилизация умрет под фанфары, но никто не услышит и не заметит.

Херат улыбнулся, садясь в указанное ей кресло. — Они будут переступать через трещины в мостовых, через груды мусора у порогов, морщиться, вдыхая дурной воздух и выпивая гнилую воду. И болтать, и болтать.

Она чуть пошатнулась; Херат подумал, не пьяна ли жрица, не вдыхала ли пары д» байанга, слабый запах коего ощущался в комнате.

— Верховная Жрица, вам нехорошо?

— О, избавимся от любезностей — неужели они стали нашим особым видом болтовни? Вы оценили его? Тверда ли его позиция?

Херат отвел глаза, моргнув. — Если захочет, — сказал он нерешительно, — то сможет перешагнуть пропасть. Пусть Сильхас воин, но у него нет смелости, чтобы скрещивать клинки с прежними друзьями. Честь удерживает его рядом с братом, но в душе Сильхас глубоко презирает Великие Дома и все претензии высокородных.

Он снова отыскал ее взглядом и обнаружил, что она изучает его из-под опущенных век. — Так он послужит нам?

— Разбередит обиду? Да. Характер — главный его враг.

— Что еще?

Он не сразу понял, чего она хочет. И вздохнул. — Двор Магов. Да, это была сцена. Волшебство, точно, но Галлан усомнился в его ценности. Долго не продержался. Сильхас ясно выразил разочарование.

— А Эндест Силанн?

— Кровоточил.

— Я ощутила, — ответила Эмрал Ланир, отворачиваясь, словно готова была отослать гостя и удалиться в спальню. Потом вздрогнула, поднося руку к лицу. — Она устремилась к нему, к ранам. Нет, Херат, ей так и не удалось скрыть бешеную жажду.

— Значит, неведение — не ее порок.

Верховная жрица отпрянула, гневно сверкнув глазами. — Лучше бы было. Сошло бы в качестве извинения. Нет, именно альтернатива ранит как нож, и нам не найти защиты.

— Не найти, — согласился Херат. — Но ставки постоянно растут. — Он прекрасно понимал, о какой альтернативе она толкует: этот привкус вечно горчит во рту любого историка, любого ученого, артиста и философа. «Этот ужасный страх, эта опухоль отчаяния. Правящие миром силы не ошибаются в неведении, но отвернулись от нас в равнодушии.

Потому мы призываем бездну и видим, как души тонут в колодце безнадежности.

Мать Тьма, ты равнодушна к нам?

Если так… богиня наша стала холодна и рулит беззаботной рукой. Тем самым низводя верования до заблуждений, высмеивая все, что полнит нас тоской». — Эмрал, — сказал он, — если так… «если мать равнодушна» … к чему спасать Куральд Галайн?

— Я получила быстрый ответ от Синтары.

Он нахмурился. — Зима оказалась слабой.

— Верно, — согласилась она. — Мое предложение хорошо принято. Ни кромешная тьма, ни вечный свет не подобают нам. Должен быть достойный союз, равновесие сил. Должен быть свет во тьме и тьма в свете.

— А, понимаю.

Внезапная улыбка была напряженной. — Не думаю. Под «тьмой» она понимает все низкое — пороки, так сказать. Страх и зло, гнусную сущность натуры смертных. В свете и только в свете пребывают наши добродетели. Она с трудом принимает нас, видит в равновесии войну воли, и полем битвы — каждую душу. Страх ослепляет, не так ли. Темнота должна стать абсолютной, чтобы свет выявил мужество, крепость, дар видения правды и чистоты.

— Чистый свет ослепит не хуже кромешной тьмы, — поморщился Херат.

— И потому лучше некая помесь.

Херат буркнул: — Алхимия нечистоты.

— Такова судьба смертных, историк. Будет вечная борьба.

Историк пожал плечами, отводя глаза. — Она — характеристика любой прошедшей эпохе. И грядущей. Итак, нам достается самая гнусная роль…

— Так оно и бывает, — вмешалась Ланир, — с предательством. Во второй раз оно лучше на вкус.

— Вы обернетесь против нее?

— Завлеку ее видимостью победы, верно. И буду сражаться ради тьмы, поражая из нее, незримо.

Райз Херат как будто подавился этим образом, гадая, понимает ли она его ужасающее лицемерие. И покосился на сцену гобелена. — А это что? Не узнаю ни живописца, ни двора, ни действующих лиц.

Верховная жрица хмуро обернулась к гобелену. — Мне сказали, работа Азатенаев.

— Откуда он?

— Подарок Гриззина Фарла.

— Он не был отягощен ношей, верховная жрица.

Женщина пожала плечами: — Думаю, это их обыкновение — приносить дары из неведомых мест.

— А сюжет?

— Запутанный, это очевидно. Ткач пытался передать важное для дикарей событие. Для Бегущих-за-Псами.

— А, тогда женщина на троне должна быть Спящей Богиней.

— Полагаю так, историк.

Райз Херат подошел к гобелену. — Она что-то сжимает в правой руке — видели?

— Горящую змею, — ответила Эмрал, присоединяясь. — Так описывал Гриззин.

— Это пламя? Скорее похоже на кровь. Что оно означает?

— Дар познания.

Он хмыкнул: — Полагаю, дар познания непознаваемого. Но, кажется, тут лишь половина змеи. Голова без хвоста.

— Змея появляется из ладони, — сказала Эмрал и тут же отвернулась.

Райз Херат покосился на нее, но не успел увидеть глаз и понять выражение лица. «Пламя… кровь. Глаза, что видят, но ничего не выражают. Это же тревожит Эндеста Силанна. Бегущие, среди вас сестра богини» . Дыхание вырвалось из его рта. — Верховная Жрица? Гриззин Фарл еще гостит в Цитадели?