Падение Света (ЛП) - Эриксон Стивен - Страница 75

Каладан Бруд сделал жест. — Нас зовут на гнусное пиршество.

— Леса выгорели, отчего многие существа голодают, — ответил лорд Аномандер.

— Останемся на ночь в крепости Драконсов?

— Возможно. Я редко бывал гостем лорда, но находил дом вполне приятным… не считая трех дочерей. Бойся смотреть в их глаза, Каладан. Отыщи змею — встретишь прием более теплый.

Каладан Бруд оглянулся на Вренека. Тот тащился сзади, смертельно устав от пути длиной в половину дня. — Дети ищут себе подобных. Мудрый ли то выбор? — Он крикнул Вренеку: — Недалеко. Мы почти пришли.

— Помню, они держались наособицу, питая презрение даже к сводному брату Аратану. Так или иначе, я отдам Вренека под опеку Сендалат. Там Айвис, ему я доверил бы собственную жизнь.

— Никогда такого не видел, — сказал Вренек, едва они миновали воронов. — Ну, когда едят себе подобных.

— Как и я, — отозвался Азатенай. — Они скорее склонны тосковать, видя погибших сородичей. Есть что-то неприятное в здешнем воздухе, и чувство растет, пока мы приближаемся к крепости. Возможно, — добавил он Аномандеру, — наш путь проложен не слепым случаем.

Первый Сын пожал плечами. — Твои разговоры о магии кажутся мне словами о шторме, коего я не могу видеть и слышать. Твои загадки не преодолевают моего невежества. Ты с тем же успехом можешь говорить на ином языке.

— Но ты, Первый Сын, видел ее работу, когда я пришел к вам, к твоему брату положить камень очага. В тот день мы поклялись и связали наши души.

— Ах, я уж гадал, когда цепи станут тебя бередить, Азатенай.

— Не чувствую никакой скованности, уверяю тебя, Рейк. Но наше странствие в поисках Андариста… гм, я ощущаю, будто круг сужается. Но это лишь мое ощущение. Говоря как твоя тень, я заявляю, что мы далеко удалились от нужной дороги.

— Ты советуешь спешно вернуться в Харкенас.

— Если Харкенас обострит твое внимание к насущным нуждам королевства — да.

Лорд Аномандер остановился, поворачиваясь к Каладану. — Она отвернулась от меня, так называемого первенца. Сделала темноту стеной, неприступной крепостью. Где же фокус ее внимания? На детях? Явно нет. Простим, что она отдалась объятиям любовника — не мне им мешать. Но когда она велит мне окончить конфликт, отказывая в праве призвать к оружию — что должен воин делать с таким зданием? — Он решительно двинулся дальше. — Так что пока я служу лишь своим нуждам, подражая ей.

— А она замечает твой жест, Первый Сын?

— Интересно ли ей? — прорычал Аномандер. — Она, наверное, забыла самый смысл этого слова. Говорят, — прибавил он горько, — что эта темнота не ослепляет. Но меня она сделала слепей Кедаспелы.

— Говорят правду, — заметил Каладан. — Темнота не ослепляет. А Кедаспела, боюсь, плохое сравнение, ведь он ослепил себя сам. Во имя горя принес в жертву красоту. А вот ты, Аномандер, идешь во имя мщения. Если твоя жертва — не красота, то нечто иное. Так или иначе, вы сами наносите себе раны.

— Ты сам сказал, — бросил Аномандер, — что Кедаспела — плохое сравнение.

— Чего же ты хочешь от Матери Тьмы?

— Желает ли она быть нашей богиней. И, собственно, быть матерью — в моем случае эта роль давно вакантна. Продолжать список ожиданий? Забудем о поклонении — я слишком хорошо ее знаю. Боюсь, даже роль матери вызывает во мне борьбу, в конце концов, она не намного меня старше. Так о чем еще мне мыслить?

— О троне.

— Да. Трон. Обычный насест, на коем мы позолотой рисуем престиж и авторитет. С этого возвышенного места дождем польется вера и порядок. Урони его и порушится королевство. Кровавая баня, земля в огне. Тому, кто сядет на это кресло, нужно крепче сжимать подлокотники.

Они шли среди холмов, каменные осыпи побелели от инея. Вренек шагал следом, слушая и мало понимая. Небо над головой приобрело цвет оружейного клинка.

— Собери же для меня, — попросил Каладан Бруд, — принадлежности правильного правления.

— Хочешь поиграть?

— Окажи милость.

Лорд Аномандер вздохнул. — Добродетели не зависят от положения, Азатенай. Их не приобретешь, нося ушитые каменьями наряды. Правосудие не живет в рукояти скипетра, а дерево, гвозди и обивка трона дают лишь иллюзию комфорта. Помпезные ритуалы подавляют желание спорить, а душу куда труднее взволновать, нежели научить презрению и ядовитому скепсису.

— Ты завел длинную преамбулу. Готов услышать список, Первый Сын.

— Я лишь выражаю неудовольствие от самой идеи правления. Она ведет себя так, что легко стало смешать поклонение, подобающее богам, с честным желанием служить правителю, если он правит достойно. — Аномандер потряс головой. — Ладно. Живи так, будто веришь в добродетель народа, но правь без иллюзий относительно подданных или себя. Где стоит трон? На маковом поле, и самые смелые, яркие цветы клонятся к тебе, желая оглушить чувства и понимание. Их шепоты погрузят тебя в ядовитое облако, но ты должен напрячь взор и пронизать дымку. Если сможешь. Амбиции всегда просты по природе. Цель правителя — мудрость, но мудрость есть лишь кормушка для амбициозных, дай только шанс — тебя обгложут до костей, не успеешь долезть до престола. Вот из такого мусора нужно построить справедливое правление. Удивляться ли, что слишком многие проваливаются?

Каладан не сразу хмыкнул и отозвался: — Ты составил невозможные скрижали, и заветы твои не освоить ни одному из смертных.

— Думаешь, сам не знаю?

— Опиши же мне, если можешь, суть мудрости.

Аномандер нетерпеливо фыркнул. — Мудрость сдается.

— Перед чем?

— Перед сложностью.

— Зачем?

— Чтобы проглотить и пережевать на мелкие кусочки, и выплюнуть. Иначе понимание невозможно.

— Дерзкие речи, Первый Сын.

— Я не занимаю дерзких поз, не требую для себя власти. Под видом веры я теряюсь в сомнениях, если не впадаю в прямое неверие.

— Почему же?

— Власть не дает ни мудрости, ни правого авторитета, ни даже веры в эти ценности. Можно быть заботливым — но сколь многих можно поставить на колени? Первое действие сомнительно по природе, последнее… ну, скажем лишь, что повелевающий не скрывает истины.

— Ты тоскуешь по свободе.

— Если так, то я еще больший дурак, ибо свобода не добродетель сама по себе. Она дает лишь ложную веру, будто ты неприступен и независим. Даже звери не готовы нырнуть в эту лужу. Нет, если я чего и жажду, то ответственности. Конца интриг, лжи сказанной мысленно и лжи, сказанной окружающим. Конца бесконечных игр в безупречные дела, во внешнюю праведность, за которой таятся низменные желания. Жажду признаться в трусости, и пойми меня, Каладан: все мы трусы.

По непонятной Вренеку причине такой ответ расхолодил Каладана. Они шагали, уже не обмениваясь репликами. И, когда солнце бледным шаром повисло на юго-западе, а день начал уступать место сумеркам, они увидели Крепость Драконс.

Вренек всматривался в высокие стены и ворота, видел свежие земляные насыпи там и тут за бастионами. Здесь также было много воронов. В конце дня они взлетят с непонятных холмиков и сядут на лесные ветви.

Каладан Бруд сказал: — Лорд Аномандер, что ты будешь делать, если однажды обнаружишь себя в роли короля или даже бога?

— Если таковой день наступит, — отвечал Первый Сын, — я буду оплакивать мир.

Ворота раскрылись перед ними. Показался мужчина, пожилой и в мундире солдата; Вренек увидел на лице удивление и радость, когда Аномандер обнял его.

Проходя под аркой, заметил Вренек, Каладан замешкался, подняв глаза и читая непонятные письмена.

Через миг они были во дворе, он увидел Сендалат, а та бросилась к Вренеку с криком, будто мать к сыну.

Из узкого окна комнаты, которую когда-то называл своей Аратан, Зависть и Злоба смотрели на гостей.

— Там лорд Аномандер, — сказала Злоба.

Зависть кивнула. — Второго не знаю. У него манеры животного.

— Первый Сын нашел зверька.

— Однажды, — заявила Зависть, — я женю на себе Аномандера. Заставлю склониться.

Злоба фыркнула: — Если заставишь, то сломаешь.