Падение Света (ЛП) - Эриксон Стивен - Страница 67

Злоба скользнула под бочок к сестре и вытянулась. Они смотрели вверх, на изнанку плит пола и балки черного дерева, на которых те держались. — За Обиду он нас не убьет. Убьет за остальных. За Атран и Хилит, Хайдеста и Грязнулю Рильт, и остальных девушек.

Зависть вздохнула: — Но ведь то была самая лучшая ночь, верно? Может, нужно повторить.

— Они знают, что мы здесь.

— Нет. Подозревают, и всё.

— Знают, Зависть.

— Может быть, раз ты разрушила мозги той гончей, которую они привезли нас вынюхать. Она выла всю ночь, пришлось перерезать горло. Они не могли нас найти, а мы не показывались. Были просто догадки. А ты испортила собаку и родила подозрения.

Злоба засмеялась, хотя тихонько, отчего звук показался сухими и дребезжащим. — Волшебство — повсюду. Ты ведь чувствуешь? Все эти дикие энергии под рукой. Знаешь, — она перекатилась лицом к Зависти, — можно бы устроить снова, как ты говоришь. Но не с ножами, с магией. Просто убить всех огнем и кислотой, пусть плавятся кости и гниют лица, и кровь станет чернее чернил. А потом мы всё отчистим, и когда отец вернется — ну разве не будет удивлен?

Голос стал чуть громче, и шаги наверху вдруг затихли.

Девицы с ужасом смотрели одна на другую.

Там что-то было, что-то демоническое. Какой-то страж, наколдованный Драконусом.

Через миг шаги возобновились.

Зависть вытянула руку и впилась в левую щеку сестры так сильно, что слезы брызнули у Злобы из глаз. Подползла ближе, шипя: — Не делай так снова!

Сверкая глазами, Злоба царапала и терзала руку Зависти, пока та не отпустила.

Они расползались, неистово суча ногами, пока не оказались вне прямого касания. Усилия заставили девиц задыхаться.

— Хочу бутылку вина, — сказала вскоре Зависть. — Хочу напиться, как новый лекарь. Что такое с этими лекарями? Смотрит на стену целый день. Руки трясутся и так далее. Да, общение с больными здоровью не на пользу. — Она легла на живот и начала ногтями чертить рисунки на грубом камне. — Допьяна, чтобы бормотать непонятно. Шататься и писать на пол. А потом стану демоном огня, и все, кто рядом, сгорят. Даже ты. А если убежишь, я тебя выслежу. Заставлю стоять на коленях и молить о пощаде.

Злоба поймала под туникой блоху. — Я стану демоном льда. Твои огни замигают и погаснут без пользы. И я тебя заморожу, а когда надоест — разобью на кусочки. Но всех убивать не стану. Сделаю рабами и заставлю делать друг с дружкой такое, чего они не делали, а придется.

Нацарапанный Завистью рисунок давал слабое янтарное свечение. Она провела ногтем, и свет заморгал, угасая. — Ох, мне нравится. Ну, рабство. Хочу служанок — ты бери прочих, но я хочу новых служанок. Они не верят рассказам. Смеются и визжат, пытаются пугать друг дружку. Такие толстые и мягкие. Когда я закончу, они уже никогда не засмеются.

Над Злобой встала слабая голубая аура. — Можешь забирать. Я хочу остальных. Сетила, Вента, Айвиса и Ялада. И особенно Сендалат — о, ее сильнее прочих. Вот так и сделаем, Зависть. Магией. Лед и огонь.

Зависть подползла к сестре. — Давай составим план.

Сверху снова замерли шаги. В мгновение ока горячий воздух подпола словно задрожал, сильный холод полился сквозь плиты. Яростнее дыхания зимы, воздух обжигал всё, чего касался.

Заскулив, Зависть полезла в дымоход, Злоба карабкалась позади.

Они не знали, что таится в секретном кабинете отца. Но знали достаточно, чтобы бояться.

* * *

Мастер оружия Айвис вышел за ворота, туго укутавшись плащом — северный ветер набирал силу в пустом поле. Если свернуть налево, попадешь на мертвое пространство перед стеной, где нельзя не заметить следов прошедшей осенью битвы. В прошлые разы, бродя по неровностям, находя тронутые ржавчиной наконечники копий, потемневшие древки, гнилую одежду или согнутые кожаные ремешки, похожие на скрюченные пальцы, он словно слышал эхо прошлого. Слабые крики зависли в стылом воздухе, лязг оружия, топочут конские копыта. Стоны животных и Тисте.

Лишь глупец ничего не почувствует в таком месте, пусть даже битва случилась в стародавние времена. Глупец, чей дух полумертв или вовсе убит. Жестокость — пятно на мире, она глубоко впитывается в землю. Пачкает воздух, делая любой вздох затхлым и безжизненным. Вцепляется во время, волочась следом, будто тряпки и цепи. Время… Стоя здесь, Айвис почти верил, что видит призрачную фигуру, владыку ужасного прогресса. Шаги пожинают почву, но Лорд Время никуда не уходит. Может быть, тоже став пленником, скованный шоком. Или, вполне возможно, гнусный владыка заблудился, ослепнув от горя. С поля битвы не выводит ни одна тропа. Ни одна, видимая глазам смертных, это точно.

Та трагическая битва давно позади, и все же он бредет сквозь горький туман. «Шаг в шаг с Лордом Время. Не только убитые возвращаются в виде духов. Иногда живые делают призраков и оставляют на памятных местах. Если сверну туда, не встречу ли собственный взор, и нас разделит лишь полоска вытоптанной земли?»

Он часто туда ходил. Но не сегодня. Нет, он пошел дальше, к неровному краю леса за главным трактом.

«В королевство распятой богини. К острым кольям». Лес стал местом, которого боятся — а давно ли это случилось с Айвисом и всем народом? Первая деревня. Первый город. Или первая полоса разодранной пашни? Был миг, точка перехода, когда Тисте изменились, оставили позади чувства добычи и стали охотниками. Леса были убежищами для преследуемых. Дарили укрытие, тайные тропинки и незаметные пути отступления. Деревья, чтобы залезать, сучья, чтобы осматриваться. Можно слиться с бесконечным движением, затаиться в густых тенях. Одним махом скрыться из вида. «В глубокую чащу скрывается зверь, В глубокую чащу идем, Глубины мы вычерпать вечно спешим, Своим беспокойным умом». Даже в юности Галлан умел видеть ясно. Он рос в эпоху трофеев, рогатых черепов, клыкастых челюстей и выдубленных пятнистых шкур — насмешек над умением прятаться.

«Мы увидели опустошение лесов, умело их вычерпали. Но при всем при том резня не избавила нас от привычных страхов».

Дрожа от холода, он шагал в лес, сапоги неслышно тонули в ковре перепревших листьев.

Тут еще одно поле брани, шрамы резни повсюду.

Он жаждал возвращения лорда Драконуса. Хотя бы просто слова, одного письма из Цитадели. Составленное им послание о битве с погран-мечами улетело в Харкенас. Не удостоившись ответа. Он подробно докладывал об убийствах в доме. Даже на это ответом стала тишина.

«Милорд, что прикажете делать? У вас осталось две дочери, руки их обагрены. Мы нашли горелые останки третьей — полагаем, это была Обида — в печи. Зависть и Злоба, милорд, скрываются в костях дома. Ненадежное убежище. Одно слово — и падут стены. Одно ваше слово, лорд Драконус, и я закую жутких тварей в цепи».

Однако это вело Айвиса в царство большой ответственности, в мир, к которому он не желал принадлежать. Трусость? Разве не нужно свершить правосудие над убийцами? «Но, милорд, это ваши дочери. Ваши подопечные. Вам с ними разбираться, не мне, не фехтовальщику, пусть по любым законам они достойны сдирания кожи.

Вернитесь, умоляю, и воздайте за преступления. Кровь защищает их от меня. Но не от вас.

Еще важнее, милорд: а вдруг они готовы ударить вновь? Нам нужно думать о заложнице, о святости ее жизни — забери меня Бездна, святости того, что осталось от невинности!

Я буду ее защищать, милорд, даже от ваших дочерей».

Он уже был между черных елей, миновал стволы с замерзшими каплями смолы темнее обсидиана. Деревья словно сочились черным жемчугом. Говорят, на дальнем севере такие деревья взрываются в разгар зимы, когда воздух такой холодный, что больно дышать. Он не удивлялся: этот лес так и призывает устроить пожар, деревья растут в низинах и на болотах, внушая какое-то мрачное чувство.

Здесь они хотя бы стоят прямо, и немалое время пройдет до внезапной гибели, когда жизнь покидает их как бы моментально. Тогда, прямые или нет, они станут скелетообразными столбами, обителями всяческих пауков.