Падение Света (ЛП) - Эриксон Стивен - Страница 56

Не все аристократы отсиживаются в крепостях, ничего не делая. Я буду прежде всего защищать родную кровь, Урусандер. Уверена, ты поймешь. Гражданская война — грязное дело, верно? Хочешь, спроси Грипа Галаса».

Гнев так и пылал внутри, ярко и горячо. Порождал яростную, неукротимую жажду. Ей хотелось бродить в ночи, пробираясь по лагерю, от одного офицерского шатра к следующему. «Ради тебя, Вета Урусандер. И ради Куральд Галайна.

И еще одного. Но он скачет далеко, ища женщину, на которой должен жениться. Рада, Кагемендра, что ты не видишь меня этой ночью, не видишь оставленного кровавого следа. Увы, придется бежать, не доделав работу. Вот досада, друзья мои».

Кинжалом она рассекла стенку шатра и скользнула в темень.

* * *

Унижение родило своего рода голод. Мечты о мести и жестокой расправе. Капрал Перлин из Девятой роты Серебряных стояла у дверей таверны, опершись о косяк, и следила за Бортаном и Скрелем. Те стояли над безголовым трупом капитана Серап, лица трудно было прочитать при свете факелов.

Ни один не огорчился бы преждевременной кончине Серап. Она избила их собственноручно, заставив страдать от боли всю ночь, они стали бы первыми подозреваемыми.

Однако четверо братьев рассказали одно и то же, как и бармен и его бледный трясущийся сынок. Капитан Легиона, женщина в дорожной грязи, подсела к Серап, завязав спокойную беседу, но закончив ее резко — ударом меча. Голова Серап так и лежит на столе, и щеки и волосы, и густая лужа крови внизу.

Губы Серап разошлись, остановившись в миг удивления. Глаза были чуть прикрыты, но глядели на всех с леденящим равнодушием мертвеца. Недавно капрал Перлин стояла перед взводом, раздетая ради наказания. Обида еще бурлила в кишках, язвила горько и мрачно, порождая смутную злобу. И все же она не радовалась гибели капитана.

Хунн Раал показался и ушел. Капрал расслышала несколько слов, относящихся к рассказам свидетелей; потом капитан удалился, отменив свой же приказ обыскивать городок. Может, оттого взвод и ворчит. Бортан и Скрель встали рядом с четырьмя братьями, а те испуганно мялись позади стола. В воздухе повис тяжкий запах крови и, будто волки, солдаты готовы были показать зубы.

Унижение. Завсегдатаи таверны видели это, видели торжество Серап. Бортан и Скрель жадно желали смыть позор.

Перлин же устала. Им велели прибрать останки Серап. Однако, похоже, не только энергия умершей утекла куда-то далеко, капля за каплей. Даже ее солдаты стояли, словно не понимая, с чего начать.

«Но гневная стычка с местными вполне быстро их утешит». Она вздохнула и пошевелилась, входя в зал. — Скрель, найди мешок для головы. Бортан, возьми Феледа и оба на поиски носилок. — Она помедлила, оглядываясь на оставшихся троих солдат. — А вы стойте на посту снаружи, глаз не спускать с улицы.

Последний приказ приняли с недовольством. Снаружи было холодно. Перлин скривила гримасу и смотрела так, пока последний солдат не вышел. Потом оглянулась на хозяина, а тот вылез из кухни с мешком в руках, передав Скрелю.

Бортан, в последний раз злобно сверкнул глазами на братьев, вышел с Феледом.

Один из братьев выступил из-за стола, смотря на Перлин. Она подняла брови. Мужчина помешкал. — Она была к нам добра, сдарыня. Мы хотим нести носилки… и что угодно сделаем.

Перлин нахмурилась. Глянула на Скреля, что стоял у стола, не сводя глаз с мертвой головы. Все слыша, нет сомнения. Капрал шагнула к фермеру и понизила голос: — Признательна за твои чувства, но хочу, чтобы вы все убрались отсюда до возвращения Бортана. Наша кровь, понял? Кто-то убил офицера Легиона. Это теперь наше дело.

Мужчина глянул на братьев и снова на нее. — Чтобы выказать уважение, понимаете?

— Понимаю. Если дух ее еще здесь, она тоже оценила ваши чувства. Теперь по домам.

— Ну, это… надеюсь, вы поймаете убийцу.

— Обязательно.

Четверо двинулись к выходу. Перлин обернулась к сверкавшему глазами Скрелю.

— Да, — буркнула она, — было бы проще, а?

— Сир?

— Будь они таким дерьмом, как тебе хочется.

— Не только мне, сир. Вы созвали нас ночью на охоту.

— Да. Оказалось, мы искали не того врага. Признаю ошибку со смирением. И ты попробуй. Эй, что там в крови — монетка?

Он поглядел на стол. — Так точно.

— Вложи ей в рот и закрой губы, если сможешь. Серебро радует духов.

Скрель кивнул: — Так говорят.

Он подобрал монету и осмотрел. — Бармен сказал, это от Шаренас. Вроде как заплатила за выпивку.

Перлин слышала то же самое. Странное дело. Она гадала, о чем говорили офицеры и почему всё окончилось вот так. И о том, как о происшествии узнал Хунн Раал.

Изданный головой звук, когда Скрель поднял ее над столом, напомнил Перлин кое-что из детства. «За домом шла дорога, колеса фургонов сделали глубокую выбоину. Грязь могла затянуть сапог, если вы были неосторожны.

Мы верили, что яма бездонна, может проглотить вас целиком, засосать.

Да, с таким звуком».

На столе осталась кровь и пряди волос. Пустая кружка.

«Да, догадываюсь, нас не упомянут в рапортах. Во всем есть яркая сторона. А когда Раал поймает Шаренас, ну, увидим ее в петле».

Скрель прошел мимо, держа мешок обеими руками. Поморщился. — Тяжелее, чем я думал, сир. Куда?

— Положи у дверей. Ждем носилок.

Она слышала его шаги, но не оборачивалась. Он прикарманил монетку. Но ночь почти прошла, и ей было все равно.

ВОСЕМЬ

Двое выехали из редеющего леса. День выдался холодным, небо было чистое, но тусклое, как бы скрывшееся за вуалью копоти. Они сгорбились в седлах, лошади шли шагом, а ездоки углубились в разговор.

— Благороднейший из дворов, самое изысканное образование… и смотри, куда это нас привело, Датенар.

Датенар повел широкими плечами под тяжелым плащом. — Любой мост — лишь промежуток, Празек. Арка и дорога ценнее, чем казалось нам в той злосчастной ночи неудач. Нужно было твердо стоять на посту, злобно щерясь во все стороны. Туда и сюда, отыскивая любую угрозу.

— Да, ужасные угрозы, — кивнул ему Празек. — Ветер — изменник, что дует так гнусно и зловеще.

— Беспощадная ночь, горше черствого хлеба.

— Сохраните нас боги от нашего же опасного воображения и от дурных дум гневных командиров, что рады сплясать на костях. Мы все еще облачены в мышцы и хрящи, привержены благим целям? Ну, разницы уже мало.

— Ты о Сильхасе Руине?

Празек провел языком по зубам, стараясь избавиться от чего-то в глубинах рта. — Видывал я белых ворон со взорами более мягкими. Да, я даже научился любить их блестящие бусины.

Датенар поднял руку и погладил бороду. — Ты равняешь нас с падалью, а брата нашего владыки — с крылатым судией любого бранного поля. Но отбеленным, говоришь? Клянусь, на войне поля полнятся белым и черным. Враг и друг, враждебные комментарии и злые взгляды, смех, от которого холодок бежит по коже. По всему места эти навевают ненависть и плохо подходят для цивилизованных дебатов.

— Слышал я басни, — продолжал Празек, — о временах, когда мы были благородны. Новички в этой стране, позади горький путь, вырвавший нас из некоей запретной сказки злоключений. Но видите эти величественные древа, сказали мы! О, какие чистые воды! Река похожа на дерзкую, связавшую мир жилу. Ах, а вот изобильные рудой копи, битум для костров, нежные холмы, ждущие коз и овец.

— Даже тогда, полагаю, — перебил его Датенар, — были вороны белые и вороны черные, чтобы упрощать дела.

Празек пожал плечами, все еще пытаясь удалить что-то застрявшее меж коренных зубов. — Простота костров и кузниц, ночное небо, полное искр и копоти. Так просто было поднять столбы дыма, накопить отходы, осквернить все пруды, все озера и реки. Что ж, мы и тогда были аватарами Тьмы, хотя сами не ведали. Но воззрим же на те благородные времена и отметим мириады поводов для благородных убийств.