Падение Света (ЛП) - Эриксон Стивен - Страница 103

Ханако пробубнил весьма невнятные извинения.

Он шагали в неловкой тишине, пока почти не наткнулись на одинокого мужчину. Он сидел на плотной глине спиной к ним, рядом стояла пустая деревянная чаша. Тощий, морщинистый и почти лысый. Едва Ханако и Лейза оказались рядом, он заговорил, не открывая глаз и не шевелясь: — Я верю, что вселенная расширяется.

Тел Акаи остановились, Ханако со стоном позволил Эрелану Криду соскользнуть с плеча на руки, присел и положил тело наземь.

— Есть способ, — продолжал незнакомец, — душе отделиться от плоти и быстро, словно мысль, взлететь в пространства. Я размышлял об этом, ужиная. Как и все. И мне пришло на ум, что расширяющаяся вселенная — ничто иное, как души смертных в вечном полете. Тогда, случись вам оказаться на самом краю вечно расширяющегося универсума, вы найдете первую душу, невозможно ветхую, так далеко улетевшую от плоти, что не осталось и праха. Нам следует благодарить эту душу, верно? За всё… всё это.

Тут старик перекосился, испустив газы, и снова сел прямо. — Бобы без риса.

Ханако и Лейза обменялись взглядами, Ханако снова поднял Эрелана Крида. Они прошли мимо старца, оставив его размышлять.

Некоторое время спустя Лейза Грач зашипела, качая головой. — Азатенаи…

ТРИНАДЦАТЬ

— У него веснушки, — сказала Кория. — На руках.

Аратан оторвал взгляд от пергамента. — Видишь это? На чем я пишу, Кория Делат? Это называется пергамент. Не знаю, где он его взял, но он, должно быть, редкий и дорогой. Если сделаю ошибку…

Она вошла, позволив завесе из ветхой козьей шкуры упасть, закрывая дверной проем. — Почему ты не в Башне Ненависти?

Вздохнув, Аратан отложил стило. — Нужно было место, где не мешают. Готос принимает слишком много посетителей. Все жалуются. Готос ни при чем, но они думают, будто у него есть влияние на Худа. А это не так. Какие веснушки?

Она подошла ближе, изучая жалкую обстановку, вырезанные на штукатурке стен загадочные символы. — Юный, сладкий Ифайле. Бегущий-за-Псами. Хочет спать со мной.

Аратан вернулся к переписыванию. — Очень мило. Я слышал, у них вши, блохи и клопы. Может, то не веснушки были, а рубцы от всяких укусов.

— Веснушки. И он вполне чистый. Они втирают масло в тело. Все такое гладкое, и особенно видны рыжие волоски на руках — блестят как золото.

— Тебе сильно понравились его руки?

— Да, такие сильные…

— Так иди кататься с ним в траве!

— Почему бы нет!

— Лучше сейчас, ведь твой Ифайле, наверное, уйдет с Худом.

— Уйдет? Куда? Когда? Не без причины Худ оставляет на месте шатер — не знает, куда пойти!

Аратан поморщился над пергаментом. — Не глупи. Он просто выжидает.

— Чего?

— Много народа еще подходит…

— Просто отмазка. Многие еще не решились. Большинство просто любопытствуют. Народ любит зрелища, вот и всё. Безвкусные, бесполезные, бесцельные зрелища! Худ шутит, особенно над тобой. — Она подошла к неровной стене. — А это зачем?

Аратан пожал плечами: — Письмена не джагутские. Готос говорил о безумном Зодчем.

— Зодчем?

— Из тех, что строят Дома Азата.

— Никто не строит Дома Азата, дурак. В том-то все дело, вся их тайна. Они просто появляются.

— Что у тебя в руке?

— Это? Желудь. А у тебя с ними проблемы?

— Ну, тут нет дубов.

— И? Так вот, Дома Азата растут из земли.

Он отстранился от письма. — Ты сама видела?

— От объяснял. Их дворы алчут.

— И что это значит?

— Он так сказал. Их дворы алчут. Слова Ота. Знаешь ли, у меня отличная память. Лучше, чем у большинства.

— Так ты сама не знаешь. Голодные дворы. Звучит… зловеще. — Он резко начал очищать стило, потом закупорил бутылочку с чернилами.

— Ты чего? Я думала, ты занят.

— Есть Дом Азата на западной окраине развалин. Когда Омтозе Феллаку была тысяча лет, он вырос ночью, безмерно озаботив Джагутов. Но никто не мог войти внутрь, и он оказался устойчив к любой магии. Они решили его игнорировать. — Аратан схватил плащ. — Думаю, мне хочется поглядеть.

— Я с тобой.

— Веснушкам Ифайле не понравится.

— Ты знаешь, что они тебе не позволят уйти. Джагуты. Да ты же прячешься. От кого? Наверное, от женщины. Не так ли? Мне кто-то рассказал…

— Кто? Ладно. Никто тут ничего не знает. Ты сама выдумала.

— Кто она была? Что с тобой сделала?

— Уже ухожу. — Он обошел ее, отбросил завесу.

Кория пошла следом, чувствуя себя необычайно довольной. Они вышли из лачуги, прежде бывшей каким-то складом. Ветерок нес прохладу, сделавшись не по сезону приятным. Она замечала по пути, что многие заброшенные здания нашли обитателей. Синекожие Илнапы селились обособленно, причем общины явно создавались не из чувства взаимной приязни: слишком часто они со злобой глядели на группы Бегущих — те считали дома новым видом пещер, не признавали дверей и наваливали мусор прямо у входов.

Вскоре, однако, они с Аратаном оставили позади обитаемые районы мертвого города, шагая по неприветливым безмолвным улицам. Тут и там виднелись разрушенные башни, ломаные камни загромождали путь, заставляя выбирать переулки и пробираться по заросшим садам.

— Воображаю, — бормотал Аратан, — как всё это бросали. Вообрази и ты: один довод Джагута, Готоса, разрушил целую цивилизацию. Можно ли поверить, что такое возможно? Будет ли так с нами, Тисте? Может кто-то просто выйти вперед и отговорить нас от существования?

— Конечно, нет, — ответила Кория. — Мы предпочитаем доводы смутные, злые и кипящие кровью.

Он резко глянул на нее. — Новости о гражданской войне?

— Вчера пришли отрицатели. Охотники, вернувшиеся недавно в леса и увидевшие убитыми своих жен. И детей. Кожа у этих охотников потеряла черный цвет. Они теперь серы, как Бегущие-за-Псами, когда вымажутся золой. — Она дернула плечом. — Ритуалы скорби, но у отрицателей они стали постоянными.

Аратан молчал, словно обдумывая ее слова, пока они пробирались по руинам. Поселенцы остались позади, невозмутимость заброшенного города тяжело повисла в недвижном воздухе.

— Мне нужно вернуться, — заявила Кория.

— Назад? К чему? Тебя сделали заложницей. Ты еще не в том возрасте, когда их возвращают.

— От идет с Худом, что бы это ни значило. Он хочет передать меня другому учителю или наставнику, какое там звание требуется. А я не пойду. Не желаю слушать стариков или, того хуже, старух, все их усталые изношенные идеи.

— Легко же ты отвергаешь мудрость старейшин, Кория.

— А ты тратишь время, переписывая бесполезные исповеди Джагута-самоубийцы, слишком слабовольного, чтобы совершить реальное действие. На случай, если ты не заметил — волшебство ныне течет среди нас, дикие струи магии. Все что нужно — протянуть руку.

— А ты уже?

Она нахмурилась: — От говорит, что мой аспект где-то не здесь. Вот почему он сделал из меня Майхиб.

— О? И каков твой, э… аспект?

— Куральд Галайн. Темнота. Волшебство самой Матери Тьмы.

Впереди, странно обособленно от застройки, стоял каменный дом с острой крышей и приземистой угловой башней. Низкая стена обозначала двор, зияли распахнутые ворота. Туда и вела их тропинка. — Бессмыслица, — сказал Аратан. — Она никому не уделяет колдовского дара.

— Ничего. Я просто возьму, что нужно. А это важно. От всё объяснил. Пролита кровь. Жена Худа убита Азатенаем, что осквернило всю высвобожденную К'рулом магию. Нужен ответ, очищающая форма волшебства, которую От зовет элементной. А магия Тьмы — элементная.

— А Света?

— Тоже.

— Значит, Урусандер и его легион имеют право на власть. Праведный повод для гражданской войны. — Она не ответила. Юноша указал на ограду: — Вот он. Дом Азата.

— И что, если повод честен, когда путь усеян убийствами?

Аратан хмыкнул. — Готос согласился бы с тобой. На деле, именно этот аргумент стал ядром его доводов против цивилизации. Преступления прогресса, самолюбивая рационализация, будто можно что-то разрушить ради построения нового и лучшего. Он сказал: система ценностей культуры есть обман, шелуха. Ее меняют ради удобства. Камень таится лишь под одним слоем, означая, что остальные пусты. Вот лукавство цивилизации, провозглашающей множество ценностей. Даже удельный вес каждой ценности — краеугольных камней — меняется от капризов тех, что управляют игрой. — После его слов повисло молчание; Аратан оглянулся и понял, что Кория внимательно его разглядывает. — Что?