Восстание ягда Кропора (СИ) - Демидов Андрей Геннадиевич - Страница 37

— Аль-Каум! — закричал он.

Ягд Стикт мгновенно повернулся, сделав стремительный шаг ему навстречу и с невероятной быстротой и силой, без замаха, рассёк араба на уровне груди пополам. При этом его меч, встретив на пути саблю, сломал её, а пластины ламеллярного доспеха разбил, как стопку сложенных монет.

Вслед за прошедшим по дуге лезвием меча в разные стороны полетели липкие кровавые брызги, кусочки ткани, пластины длспеха. Араб оказался разрублен надвое. Но повалился раздельно. Верхняя часть туловища с головой назад, а нижняя часть, вперёд. Застывшие в ужасе товарищи погибшего не верили своим глазам. Служанка лишилась чувств, а монах упал на колени, как перед распятием. Тем временем ягд Тантарра нанёс следующий удар. Ягд Стикт опять уклонился, отступая к двери. Теперь настала его очередь атаковать. Его удар шёл сверху вниз и ягд Тантара закрылся мечём. Клинки столкнулись с такой силой, что оба сломались, и в разные стороны полетели мелкие осколки. Один из арабов, ойкнув, закрыл лицо и отпрянул к стене, обливаясь кровью. Остальные попятились, опуская оружие. В их представлении происходило что-то сверхъестественное, свойственное только богам и духам, и им, простым язычникам, не стоило в это вмешиваться. Враги бросили друг в друга обломки мечей и оба промахнулись. Теперь они дрались руками и ногами, сойдясь на расстояние вытянутой руки. Резкие движения и удары, не виданные никем из присутствующих, чередовались с такой частотой, что бойцы едва не сливались в единое тело. Наконец ягд Тантарра стал брать вверх и его удары всё чаще попадали в голову и корпус ягда Стикта. Развязка наступила неожиданно. Воспользовавшись тем, что после очередного сильнейшего удара ягд Стикт поднимался особенно долго, ягд Тантарра выхватил из рук Фен Хунна кривой восточный меч и ударил противника им в шею. Хрустнули кости, ягд Стикт качнул почти отрубленной головой и упал на спину. Из повреждённых сосудов фонтаном брызнула чёрная кровь. Изо рта показалась кровавая пена, а глаза стали мутными. Ягд Тантарра стоял над ним с саблей, занеся её для второго удара.

— Я умираю, позовите Езу! — прошептал он бледными губами, сжимая двумя руками рану.

— Позовите её! — сказал зло ягд Тантарра.

Фен Хунн открыл дверь и бросился наружу. Арабы схватили своих раненых и тоже поспешно стали выходить, перешагивая через части тела своего товарища и Паратку. Кровь стояла на полу лужами и оставалась за ними кровавыми следами.

— Жаль, что здесь нет технологий бессмертия и нейропересадка личности недоступна мне сейчас, — еле слышно сказал ягд Стикт.

— Да, твоя третья реинкарнация не состоится, даже нейрозапись личности здесь нельзя сделать, то есть, ты умираешь насовсем, — ответил ягд Тантарра и опустил саблю, — сейчас контур второго сердца перекачивает кровь в верхнее сердце снабжения мозга, но это совсем не недолго.

— Не думал, что меня убьёт на отсталой планете варварским оружием ягд, которого я не раз спасал в бою, — сказал ягд Слепех, закрывая глаза; кровь ручьём убегала между его пальцами, — помоги, зажми сосуды, мне не видно.

— Прошлые заслуги никого и никогда не впечатляют в Натоотваале, — ответил ягд Тантарра на этот раз с грустью в голосе, — нас помнят и ценят пока мы сражаемся, а когда необходимость в бойцах проходит, политики предают нас, а женщины забывают. Я тебя убивал не для того, чтобы спасать.

— Сти! — в зал башни Повелителя ворвалась ягда Езера и, поскользнувшись в крови, упала.

Её щёлковые и меховые одежды тут-же промокла от крови. Она стала подниматься, упада опять, барахтаясь в кишках араба. Наконец, она с помощью Сидония, подошла к умирающему ягду.

Она посмотрела на страшную рану у него на шее, почти отделившуюя голову от плеч, потом посмотрела на саблю в руках ягда Тантарры, и подняла на него глаза, полные ненависти:

— Ты убил единственного своего офицера в этом проклятом мире, единственного натоота, любившего тебя не как начвльника, а как вождя. Кто ты теперь? Король без королевства. Зачем ты уходил от ягда Кропора? Чтобы убивать своих?

— Это ты во всём виновата, это ты его убила своими сладкими посулами, как за некоторое время до этого разрушила нашу дружбу с Решмой!

— Мои руки чисты, это твои руки по локоть в крови! — воскликнула ягда Езера в ярости, показывая ему перепвчканные кровью араба и натоота ладони и запястья.

— Тебе всю жизнь было интересно играть с ягдам и их судьбами, еперь посмотри, что в конечном счёте ты сделала, где ты и что ты.

— Еза, я умираю, зажми мне сосуды, я не вижу… — прошептал ягд Стикт, — какая ты красивая…

— Мальчик мой, я не умею, это Эйд или Таната могут, — она погладила его по холодному лбу, — тебе не нужно было покидать ягда Кропора. Зием не для тебя.

Она встала, подошла к окну, вдохнула чистый воздух. Сидоний суетился возле умирающего, пытаясь подложить ему под пальцы перво попавшие куски ткани. Кровь ягда Стикта пахла скисшим молоком и была то очень густой чёрной, то очень жидкой, почти серой. Ягд Тантарра с силой бросил саблю на пол. Она зазвенела, подпрыгивая по каменным плитам.

— Он умер, — сказал по-гречески Сидоний, — не дышит, кровь унялась.

— Вот мы и одни, мой король, — сказала ягда Езера, поворачиваясь и оглядывая комнату, похожую на живодёрню, — что дальше?

Она стремительно вышла, толкнув Фен Хунна. Снаружи донёсся её голос, требующий срочно горячую ванну и вино.

Ягд Тантарра подошёл к телу ягда Стикта, встал на одно колено и сказал, прикоснувшись ладонью к его остывающим пальцам:

— Мне жаль, что так получилось…

Глава двеннадцатая ЛОЦИЯ И КРЕСТ

Конь под Решмой устал и шёл боком. Это огромное рыжее животное с длинной шеей, будто выточенной из палисандра, не наступало на камни, выступающие над тропой. Три сотни лошадей под вооружёнными всадниками и поклажей, идущие следом за ним, поступали также. Иногда, та, или другая лошадь с седоком, не имея возможности поставить ногу на землю, запрыгивало на один из пдотных камней, вдруг, неожиданно. Если камень своими размерами позволял по нему двигаться, всадник какое-то время двигался по нему, цокая копытами, балансировал на камне. Всадник быстро соскакивал на землю, если камень был мал. Подковы с визгом съезжали, царапая камень, и конь резко оседал вниз. В одном случае, Решму кидало вперёд и его тело, в кольчуге, доходящей до колен, резко ускорялось, а потом резко останавливалось. Нужно было постоянно напрягать шею, чтоб не удариться лицом в конский загривок, или не уронить с головы за спину шлем. Если при этом нужно было говорить, был риск прикусить себе язык.

Баварцы, нанятые Решмой из расчёта одна серебряная монета не меньше дирхема в месяц на человека, называли коня Кромн. Решма, увидев его первый раз у еврейского торговца-рахдонита, нарёк его Галаммом. Так он называл в своих мыслях корабль, скрытый где-то там, за реками, горами, лесами, под толщей земли, в хранилище резервной базы, под охраной автоматизированной системы обороны. С одного из атмосферных штурмовиков, разбившихся в незапамятные времена с этих баз, кто-то снял часть гироскопа орбитального навигатора и вручил первому императору Китая Цинь Ши Хуанди. Его назвали при переписи сокровищницы Шаром небесных богов, Глазом небесного павлина. Эта сфера, имеющая на себе графические данные широты и долготы хранилищ кораблей. Поверхность Зиема за тысячи лет трансформировалась и местоположение объектов, изменилось, но не таким образом, чтобы их нельзя было найти.

Коня Галамма можно было назвать безумным конём, таким-же, как попытка отыскать и завладеть кораблями и топливом. Конь шёл строптиво меняя направление, плохо слушаясь узды, но проявляя крайнюю сообразительность вообще. Он шёл с уверенностью вожака. Решма не хотел менять строптивое животное. Наоборот, он ослаблял узду, давал ему лучший овёс, подковы из лучшей стали, обмазанные лекарственным жиром ссадины, подогретая вода для питья.

Вятичи Ждых и Палек, сменившие косматые козьи безрукавки на роскошные кожаные аварские панцири с горячим тиснением растительных орнаментов, а бесформенные войлочные колпаки на волчьи седые шапки с хвостами. Славяне считали коня Кромна оборотнем, сыном бога Хорста. Они не видели ничего странного в том, что конь-оборотень несёт хозяина Решму, сына небесных божеств, и главного, самого страшного оборотня. Вятичи больше не просились домой к себе на реку Москву, не ныли об уговоре идти только до Ольмоутца. Они привычно, отсиживались на ночлегах вдали от костра хозяина и шумливых германских наёмников. Катомки вятичей были теперь тяжелее на целый слиток золота из аварского сундука, отбитого семь дней назад у Ирбис-хана. Каждый из их слитков пяти десяткам полновесным безанам византийского императора Ираклия.