Успеть изменить до рассвета - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 14

Убедившись, что его никто не слушает, Алексей высказался, причем довольно горячо – Варя его таким давно не видела:

– Ты знаешь, у меня есть глубокое убеждение, что вот эта история из моего сна – она как раз для вас. А для чего еще существует ваша комиссия? – Тут Варя нервно оглянулась, но нет, никто не мог слышать их диалога. – Для чего с хрущевских времен ваша комиссия ест деньги налогоплательщиков, если не для таких оказий? Я, как ты знаешь, спецслужбы, оптом и в розницу, не люблю – за исключением отдельных прекрасных представителей в твоем лице. Но в данном случае без зазрения совести о сновидении своем тебе доложил и, типа того, Кордубцева сдал. Потому что я понимаю: может, фабула или сюжет этого сна тебе не доказали, но ощущение мое не врет: он, этот человек (или НЕ человек?), очень, очень и ОЧЕНЬ опасен. Ты у нас, конечно, атеист и агностик – поэтому предлагаю тебе найти любое подходящее ситуации реалистическое и материалистическое объяснение. Я же, как старый мистик и метафизик, скажу тебе, что более всего этот персонаж похож на того самого лжепророка, что явится к нам в преддверии апокалипсиса. Я не знаю, можно ли этот самый апокалипсис остановить, и в наших ли это силах, но Кордубцева этого остановить надо. Причем не дожидаясь тридцать третьего года, когда он будет окружен клевретами и войсками, а желательно сейчас, пока он не набрал еще свою силу.

– Я тебя услышала.

– Фу, ненавижу эту формулировку! Звучит как пошел ты вон со своими предложениями!

– Нет-нет-нет, Алешенька! Ни в коем случае не так! Ты совершенно прав: все, что ты рассказал, чрезвычайно важно! И я даже размышлять и медлить не буду, и советоваться ни с кем не стану. Сегодня же доложу обо всем руководству. Но только ты – ты, пожалуйста, забудь и о том, что мне рассказывал, и о нашем разговоре. И мы с тобой тоже эту тему больше поднимать не станем.

– Ага, хорошо бы забыть, – проворчал Алексей, – если только эта история меня самого больше мучить не будет.

– Хочешь, я тебя вечером убаюкаю? – промурлыкала девушка. – Так, что ты будешь спать безо всяких сновидений?

Приступы нежности у столь большой и спортивной девушки, как Варя, случались довольно редко, но выглядели настолько многообещающими, что Данилов тут же схватил ее за бедро и полушутя повлек обратно: «А ну пошли домой, кокетка!» Кононова вскричала: «Но-но!», вырвалась и обозначила на руку возлюбленного болевой прием. А потом, наоборот, прильнула к нему и прошептала:

– Извини, я не могу, служба, но вечером я тебе обещаю, только приходи пораньше.

У метро они распрощались, и Данилов побрел обратно домой. Первый прием у него сегодня в час дня, и еще есть время, чтобы поразмыслить. Варя Варей, ее дела – это ее дела. Но ему и самому не мешает понять, что и почему происходит с ним и что ему делать дальше.

В тот же день на службе Варя написала подробный рапорт. Лично отнесла его начальнику комиссии. Тот кивнул: «Оставь, прочту». Обычно мог пройти день или два, а то и месяц, прежде чем полковник Марголин откликнется на инициативы Кононовой. Но тут минуло пару часов, и он ее вызвал – что означало, что в комиссии ее сигнал восприняли именно так, как хотел Данилов: очень и даже ОЧЕНЬ серьезно.

Что это означало? Скорее всего, имелись другие источники, подтверждавшие всю опасность ситуации – какие, можно было не спрашивать, секретность здесь царила такая, что все равно никто ничего не скажет.

Марголин был лапидарен. Даже не пригласив Варю присесть, бросил:

– Готовьте план активных мероприятий по Кордубцеву, срочно.

Разумеется, ей не надо было переспрашивать, а что с Америкой и с подготовкой к командировке – и без того ясно, что от прочих обязанностей Кононову никто не освобождает.

Варя не любила участковых. Не потому, разумеется, что нарушала порядок или правила человеческого общежития. Повелась неприязнь с тех пор, как у нее во время одного расследования случился с участковым роман[7]. Было это давно, когда те еще не полицейскими, а милиционерами звались. Задолго до Данилова. Вернее, знакомы-то они в ту пору с Алешей уже были, но она воспринимала его тогда только в роли объекта для разработки и ни о каком романе с ним помыслить не могла. А участковый Борис Федосов очаровал ее, помнится, своей статью, вел себя уверенно, на редкость нахраписто – она и уступила. И только потом оказалось, что Боря – это огромный букет проблем. Ревнивый, пьющий, недалекий самодур. Чрезвычайно долго пришлось его от себя отваживать, даже телефон сменить. Ф-фу, аж вспоминать противно!

Однако участковый майор Галимулин решительно не походил на героя ее романа. Впрочем, трудно было представить, чтобы он вообще являлся героем чьего бы то ни было романа: маленький, толстенький, лысенький, красненький, с крохотными хитренькими глазками. Очень вежливый, пронырливый и себе на уме. И всячески старавшийся Варваре услужить. Кличка ему (по методе Петренко) явилась тут же, сама собой: Самоварчик.

Опорный пункт находился ровно в том самом доме, где проживал девятнадцатилетний студент Елисей Кордубцев. А проживал он в том самом подмосковном городе Мытищи, который фигурировал во сне Алексея. Прописан был в квартире, которой владел единолично, на правах собственника – на проспекте, изящно названным Новомытищинским, в длинном, скучном двенадцатиподъездном доме брежневских времен. Некогда светлая веселенькая панельная девятиэтажка теперь поблекла и загрязнилась, выглядела усталой и обветшавшей – как и большинство коренных жильцов, которые лет сорок назад, радостные и юные, получали здесь новые квартиры от своего секретного завода.

Участковый Галимулин своего подопечного Кордубцева знал. Никаких проблем по службе тот ему не доставлял.

– Он что, один в квартире проживает?

– Так точно.

– А родители?

– Пропали без вести. Признаны умершими. Его опекунами стали бабка с дедом. Но потом в автокатастрофе погибли и они. Кстати, бабка и дед с другой стороны тоже умерли неестественной смертью – их молнией убило.

Варя вздрогнула и чуть не воскликнула вслух: «И как это может быть, что парень раньше в разработку комиссии не попал?!» Но, конечно, сдержалась. Ни о какой комиссии никакой участковый, разумеется, ведать не должен. Работала Варя под прикрытием – представилась капитаном тайной полиции. Свой интерес к молодому человеку объяснила незатейливо: возможны контакты с террористическим подпольем, странный интерес к парню вербовщицы из ИГИЛа[8] проявляют.

Вместо своего риторического возгласа – почему же столь странные дела, творившиеся вокруг Елисея Кордубцева, раньше до сведения комиссии не доходили? – Варя задала участковому другой:

– Значит, никого из его родных в живых не осталось?!

– Почему? – Галимулин явно гордился своей осведомленностью. – Имеется двоюродная бабушка. Иными словами, сестра его покойного деда. Зовут Мария Петровна Суконцева, в девичестве Кордубцева. Проживает на моем же участке, правда, домовладение другое. Вдова. Супруг лет семь назад скончался. Кажется, от инсульта.

– Возраст ее какой? Род занятий?

– Пенсионерка. Медсестра в прошлом. Правда, подрабатывает. В церкви нашей в свечной лавке торгует. А возраст… – Участковый достал разграфленную тетрадь, полистал. – Одна тысяча девятьсот тридцать пятого года она. Стало быть, восемьдесят два ей.

– Пошли к ней. Познакомите меня. А представлюсь я ей сама. Допустим, я сотрудник страховой конторы. Вы мне подыграете.

– Конечно, конечно, – подобострастно склонил голову майор.

Он закрыл опорный пункт, и они отправились. Снегу в ту зиму навалило предостаточно, да и морозно было. Варя пару раз поскользнулась, но Галимулин не помог ей, под руку не взял – опасался, девушка на полголовы выше него, да и должность ее значилась куда престижней: столичный главк тайной полиции – это вам не подмосковный участковый.