Почему я ненавижу фанфики (СИ) - "Эш Локи" - Страница 47

Этот случай исключением не стал.

— Думаю, что туда тебе дорога, ясно?

Даня уверенно сжал моё запястье, и я приложил такое усилие, чтобы вырваться, что чуть не упал.

— Не трогай. Не прикасайся.

Я видел — Новиков не знал, что именно привело меня в это сложное, опасное состояние, близкое к неадекватному. Не понимал, что сам факт того, что он отложил принятие решения на потом, выбил из равновесия похлеще прямого удара. А я не мог объяснить. Дышал-то с трудом.

— Правда?

— Правдивее некуда.

Ещё несколько секунд я стоял там, в центральном парке, выпрямившись, словно в ожидании настоящего удара и собирал по крупицам то, что хотел запомнить.

Очередное странное сочетание в одежде, яркие цвета, родные до последней линии черты лица, сейчас совсем потерянного, даже уставшего.

Даня успел стать настолько важным человеком в моей жизни, что реальная возможность потерять его навсегда убила во мне все чувства. Точнее, заслонила их — не пробиться.

И только в полумертвом состоянии я мог принять решение сделать эту нелепую свиданку нашей последней встречей.

— Катись. Удачно устроиться на новом месте.

Лицо изменилось — Даня был чувствительным, и Даня понял, что не будет никаких слезливых прощаний и сопливых писем. Он не ожидал от меня такого. Да я и сам от себя всего этого не ожидал. Как там говорят… любовь творит с людьми страшные вещи?

Я развернулся, силой заставив двигаться окаменевшие мышцы. И пошёл. Пошёл, словно через зыбкое болото, неуверенно и с трудом. По приледеневшей плитке, мимо остановки, мимо торгового центра, даже не ускоряя шаг.

Ноги привели к заброшенному офису. Без фонарика взобраться наверх оказалось трудновато, ступеньки были скользкими — я карабкался минут пятнадцать. Но вылез-таки на крышу, содрав ладонь о какой-то бетонный осколок.

Город раскрылся на горизонте серой угловатой клеткой. От города веяло неизменностью и стабильностью. От города несло асфальтом и гарью.

Я сел на какой-то выступ и сидел так, наверное, с час. Может больше, может меньше, время для меня ничего не значило и не имело надо мной власти.

Реакция медленно прекращалась, а вместе с этим взбухала пронзительная боль. С её приходом даже пульс возрос, будто я бежал километра три, а не шел, словно робот, на автомате.

— Сердце-сердечко… — прошептал я, и вздрогнул, почувствовав на лице горячее.

По-настоящему я не плакал, кажется, лет десять. В последний раз это было в школе из-за пятна, а потом как отрубило — никакого нытья. Так что я разглядывал капли с любопытством, а они всё сыпались на запястье.

Прозрачные.

Прозрачным я себя не чувствовал. Мутным и больным — больным безнадежно и глубоко, да. Определенно.

Этот случай дал мне понять, как сильны мои чувства. Не глупая прихоть заигравшегося подростка, не любопытство, не поиск новых ощущений. Это была такая искренняя и такая глубокая связь, что она разъедала меня, в одну секунду превратившись из бальзама в самый настоящий яд. Злость проходила. Боль — даже не собиралась.

Я уже жалел обо всем, что наговорил. Я был на взводе, и не видел, что, может быть, Даня сам напуган, растерян и не знает, как ему быть и как поступить. Может быть, он хотел получить поддержку. Может быть, помощь. А я повел себя как трусливая крыса, бегущая с тонущего корабля. Трус тут не он. А я.

Только я…

Да только от осознания легче не стало, и сделать шаг назад я не мог. Вступили в дело другие любимые друзья — веретено уныния и самобичевание.

Если он действительно давно хотел этого, то я становлюсь препятствием. Может быть, на пути к счастью. Там ему будет лучше — никаких Соломоновых, никаких проблем, близкий контакт с единственным родным человеком. Ещё и успех — это мне в будущем придется стать офисным планктоном, а перед Даней распахнуты все двери.

Я не имею права вырывать его из этого потока из-за своих эгоистичных желаний.

В самый разгар моей личной трагедии телефон начал наигрывать идиотскую мелодию, которую я выставил на Новикова. Ни о какой грусти под такое сопровождение не было и речи. Я сбросил и, подумав, сменил звонок на какую-то заунывную херню.

Зная его упорство, приготовился было к долгому циклу повторов. Но когда телефон ожил снова, уронил взгляд на фото и неожиданно для себя самого нажал «принять».

— Алло.

— Где ты?

— А что?

— Домой не вернулся…

В голосе была искренняя тревога. Но до меня слова доносились через две или три бетонных стены — слышал одно эхо, не понимал совершенно.

— Это уже не твои проблемы. Займись чем-нибудь полезным, вместо того, чтобы… действовать на нервы.

— Костя…

— Нет, — коротко отчеканил я. А потом добавил, после тяжелой, болезненной паузы. — Зачем? Скажи мне, зачем? Если ты сваливаешь, что нам даст это время? Хоть сейчас, хоть потом, легче уже не будет.

— И ты хочешь сказать, что так всё и закончится?

— Лучше. Я избавлю тебя от необходимости распинаться передо мной, я понятливый. Ты этого хотел, так? И пойти ему наперекор не сможешь. Всё правильно? Да. Значит, никаких вариантов.

— Ты решил всё за меня.

— Пусть так. Но я тебе не обуза, ясно?

— Да кто сказал…

— Всё. Хватит, — последнее я говорил уже так, что в горле стало гадко — как будто лезвие застряло. — Хватит, Даня.

Даже попрощаться как следует не могу. Что со мной не так?

Я снова сбросил. Написал маме СМС-ку, что сегодня ночую не дома и вышел в автономный режим.

— Дай родиться вновь… из воды и света…

Сгущалась прохлада и от долгого сидения на месте теплее не становилось. Я закутался в пальто так старательно, как только мог.

— Жить, не зная тайн, завтрашнего дня… у иных миров не просить ответа… дай родиться вновь… отпусти меня.

Итак, я понятия не имел, как быть дальше и что делать. Даже представить не мог. Да и не хотелось. Хотелось лишь верить, что я делаю правильный выбор.

Мы справимся. Мы ведь нормальные, так?

Лишь замерзнув окончательно, я решился на звонок. Включил сеть, проигнорировал новые сообщения в чате и набрал Никиту.

— Да, — немного удивленно отозвалась трубка.

— Есть время на чужое нытьё?

— На чужое — нет, на твоё — вполне. Что случилось?

Я задумчиво покусал губу и опять посмотрел вдаль. Город на горизонте подсказки не давал, а мысль бесполезно ускользала. Распинаться о том, что произошло, я был не способен. Поэтому выбрал достаточно емкое, на мой взгляд, слово, описывающее всю глубину трагедии:

— Я умираю.

— Люди всю жизнь пытаются вылечиться от смерти. Я знаю только способы снять симптомы. До пяти вечера успеешь?

Почему-то звук его спокойного, чуть насмешливого, хрипловатого голоса полностью погасил мою злость. Или, может, пришло осознание — я не справлюсь без посторонней помощи.

— Да, вполне.

— Тогда вперед.

Никита отключился. Я встал, рефлекторно сунул сотовый в карман и побрел к лестнице. Оступился у люка и чуть не свалился кубарем. Подумал было, что лучше бы всё закончилось так — темечком о бетонный угол. Нет человека, нет проблемы, нет тебя, нет твоих проблем, ага.

Но увы. Мне предстояло убивать в себе чувства. Убить их и не сойти при этом с ума — хорошая разминка для разума, прямо-таки задачка.

А в этом я был хорош. По крайней мере до сегодняшнего дня.

— На, — Никита сунул сигарету мне в пальцы и открыл форточку. От запаха это не спасало — он прокурил всё насквозь, так что поток воздуха лишь слегка разбавил дурман в комнате.

Я затянулся и сполз вниз, под батарею. Ноги уже не держали, а ситуация из очень хреновой постепенно превращалась в катастрофически хреновую. Верный признак нажратости в хлам.

— Дурак ты, Тесаков, — вздохнул Никита. — Клинический. Тебя бы к Подольскому на приём — мозги бы сразу встали на место.

— Подольский — это кто?

Я выдохнул дым и поднял глаза. Никита опустился рядом со мной на пол, тоже откинулся на стену, но сигарету отбирать не стал.