Почему я ненавижу фанфики (СИ) - "Эш Локи" - Страница 31

— Прости.

— Сейчас выглядело, будто я пытался надавить на жалость, — хохотнул он. — Это было давно, так что забей. Ты сам спросил, а я не скрываю. Такую кучу дерьма трудно спрятать.

Он снова закурил, и снова — с болезненной обреченностью бесконечно ломкого человека. Немногие разглядели бы за его надменностью взрытые котлованы страданий, но я их видел отчетливо. Может быть потому, что мне самому сейчас было невыносимо плохо.

— У тебя… проблемы с легкими? — наконец, предположил я. — Больно дышать?

— Нет, — Никита покусал пирсинг в губе. — Я боюсь сигаретного дыма.

— Почему?

— Ну знаешь, — Никита открыл окно и повис на подоконнике, уперевшись в него локтями. Ветер взлохматил короткие, смолянисто-черные волосы. — Большие крутые мужики любят курить по любому поводу. Например, перед весельем с мелким пацаном.

— Он курил? — осторожно спросил я, чувствуя, что нагло и больно влезаю человеку в душу, но Никита раскрывался легко, как незажившая рана. Пусть это и случилось давно, его страхи, очевидно, стали его повседневностью.

— Ага, три-четыре штуки. Когда три-четыре сигареты отделяют тебя от полной дичи, это быстро врезается в психику. У меня зависимость, но реакция на дым осталась до сих пор.

— Его поймали?

— Ублюдка посадили, меня спасли, да. Одного из немногих его игрушек. И только потому, что у родных были деньги мобилизовать людей на поиски. Так что мне чертовски повезло в жизни.

— Почему ты рассказываешь мне такие важные вещи о себе?

— Ты не похож на того, кто будет мстить, да и… понравился. Не надумай лишнего, просто как человек ты интересный. Наверное, поэтому народ так любит о тебе судачить.

— Что говорят? Плохое? Хорошее? — я пододвинул к себе чашку с крепким растворимым кофе. Странно — Никита явно не был педантом, да и любил всякую шляпу вроде наклеек, но чашки у него были как на подбор, из дорогого фарфора, как и выставленная на видном месте посуда. В коридоре я заметил полку с внушительной коллекцией сувенирных тарелочек.

— Девки любят пожжужать на тему, кто с кем и в какой позе. Тебя они считают парнем недоступным и себе на уме. Многие выделяют, что ты в списке успевающих и одеваешься с иголочки, как модель, так что они тебя в эти самые модерн-модели и записали. Завидный, мол, но со сложным характером. И «боже, это пятно».

— Женщины, — я сделал челодлань, с трудом воздержавшись от челостены. — Пятно?

— Пятно — отрицательный изюм, детка. Даже если кто-то не знает имени, тебя безошибочно определяют по пятну. Кстати, я из-за славы решил отправить тебя к Соломонову, думал, он не станет клевать тех, кто на виду. Как видишь, ошибался.

— Да уж.

— Но с твоим хвостиком история веселее — к Даниилу с первого курса прилип образ полного отморозка с тараканами. Одно время я часто о нём слышал. И даже помогал кое-кому узнать, где он и кто он. Представить страшно, сколько у него этих тайных воздыхательниц, которые готовы на всё, только никак не решаются подойти.

— Я думал, наоборот. Он кажется легкомысленным и доступным…

— С твоей колокольни — возможно. А дамы любят высасывать из пальца целую эпопею и подогревать интерес. Я у них вообще чуть ли не подпольный наркобарон, пф.

Я встал. Вестибулярный аппарат всё ещё барахлил, но еда и никотин действительно облегчили общее разбитое состояние.

Мы помолчали. Никита плевал в окно, я — пялился на его узкую, как лезвие, спину. Прежней неприязни к нему больше не испытывал. Осталось только понимание и совсем ещё неокрепшая, чисто человеческая симпатия.

— Слушай… спасибо за всё. Ты сука, но не негодяй. И будет просто прекрасно, если всего этого больше не повторится.

— Пожалуйста. Домой собрался?

— Угу.

— Тебя проводить?

— До метро далеко?

— Минут десять.

— Тогда не стоит, с навигатором как-нибудь доберусь.

Наблюдая за тем, как я влезаю в пальто, Никита стоял неподалёку и выглядел немного устало. Мне кажется, начнись наше знакомство с менее бредового эпизода, со временем мы могли бы стать друзьями.

Хотя кто знает, загадывать не стоит.

— Не забывай о нашем договоре. Расскажи всё сам или это сделаю я.

— Я попробую, Никита. Давай, до когда-нибудь, если жив останусь.

И я ушел, а точнее — уполз на автопилоте, игнорируя все мыслительные процессы и сумбурные эмоции.

Разобраться в случившемся в своем нынешнем состоянии я был просто неспособен.

Два дня мне пришлось провести в полуспячке — отходил. Отходил, забравшись под тяжелое одеяло и ворочаясь с боку на бок, одним глазом пялясь в окно, на сырую, горьковатую осень, другим — на ленту новостей вконтакте.

Поначалу мать была готова меня придушить, но сжалилась, когда увидела на месте сына неспособное жить тело, расплющенное наковальней реальности и перехватив мой полный тоски взгляд.

Я дошел до того, что вечером второго дня утащил к себе в комнату клетку с Ньютоном, сидел на полу и методично, по штучке, скармливал ему всякое — семечки, арахис, ягодки.

— Что с тобой, Костя? — тихо спросила мама, сменив обычную суровость на мудрую материнскую заботу.

— Дурак, — ответил я. И вдруг понял, что больше не могу молчать. — Мам, мне надо тебе кое-что важное сказать.

Она зашла в комнату и закрыла за собой дверь.

— Слушаю.

— Ты всегда воспитывала меня, как человека терпимого к любым странностям. Так вот. Мне понравился парень…

— Даня? — очень точно, метко и больно подметила она. — Не смотри так, ты с ним как с девушкой поступил, когда привел к нам. Я не удивлена.

Мама присела рядом. Подбежав к ней поближе по погрызенной жердочке, Ньютон сунул клюв между прутьев.

— Что ж… Костя, ты имеешь право любить кого угодно. Хоть кошку. Я хочу наследников, но этот вопрос в наше время не стоит ребром.

— Спасибо.

— Только вот явно что-то стряслось, коль ты решил напиться до полуобморочного состояния.

Дома я решил придерживаться версии Никиты с глобальной попойкой, так что мама думала, что в недавнем бунте виноват подростковый максимализм и моя врождённая привычка драматизировать.

— Да, я изрядно напортачил…

— Прятки делу не помогут, — вздохнула мама, подсовывая Ньютону семечку. Привычка подкармливать его в моменты стрессов у нас была общая. — Выясните всё, да и дело с концом.

— Что бы ты выбрала… чтобы важный тебе человек остался в стороне и мучился или чтобы он знал правду, но пострадал ещё сильнее?

— Хм… — она покосилась на дверь. — Взять твоего папу — не знать правду для него самый большой стресс в жизни. Он умереть готов за истину. Так что в его случае ответ очевиден.

— Думаешь, это может быть хуже всего?

— Отношения ничего не стоят, если доверия нет, — деловито кивнула мама. — Даже с кошкой. Но Даня ведь не кошка и он отличный парень.

— Это верно, мам…

Она поднялась, потрепала меня по волосам.

— Тончика я заберу. А то у него из-за твоей депрессухи талия исчезнет. Иди сам лучше поешь.

И ушла, громыхая клеткой. Я ещё минут десять сидел в обнимку с тарелкой всякой фигни для Ньютона. А потом встал и понял — да. Надо разобраться.

И всё.

Хотя бы потому, что прятки делу не помогут.

Идея с самого начала была рисковой — я решил заявиться к Новикову без предупреждения, прямо так, не зная, дома он или нет. Сначала за дверью раздались шорохи Ритуси — она даже поскребла дверь, что можно было считать приветствием. Потом послышались медленные шаги и щелкнул замок.

Этих звуков мне хватило, чтобы умереть от волнения раз пять, а то и шесть. Так что когда Даня открыл дверь, пришлось тратить силы ещё и на то, чтобы всё-таки вернуться в мир живых.

— Нам надо поговорить.

Тут из-за его спины появился парень. Высокий, подкачанный, с растрепанными, чуть вьющимися светло-русыми волосами. Лицо, подернутое холодной сосредоточенностью, казалось непрошибаемой маской.

В возникшей паузе он потянулся за кожаной курткой к вешалке и начал собираться. Какое-то время провозился с молнией, а после, проходя мимо, молча пожал Дане руку.