Почему я ненавижу фанфики (СИ) - "Эш Локи" - Страница 28

Секрет был прост — если бы я не справился с лабораторкой, с ней не справился бы никто. И большинству было бы пофиг, списать-то никогда не поздно… если бы на кону не стоял зачет.

Зачет! Стоило лишь продемонстрировать нашему Завражину тетрадь с чистенькими данными и, вуаля, минус одна проблема на сессии.

Все эти патовые ситуации всегда зависели от двух человек — от меня и от Соколова. Но безотказный слег на больничный, а я тянул время. Просто чтобы возможность списать была у меньшего числа народа. Ничего личного, но копирку я недолюбливал ещё больше, чем неспособность некоторых распиздяев найти емкость конденсатора.

В общем, Игнатьев отвлек меня на разговор, и я кожей почувствовал флюиды ненависти, обращенные к нему от всех, кто жаждал сдоить с меня миллилитр халявы здесь и сейчас.

— Вроде бы мы все этому учились, — растягивая слова, сказал я.

— Слушай, Костя, а ты не поможешь профкому? У нас проектор сломался, кучу бабла стоит, а на носу концерт. Тебе в стипендию зачтется.

Я задумчиво нахмурился. Само собой, был согласен в силу некоторых особенностей своего характера — неспособности отказать, когда элитные шишки просят о помощи, и слабостью перед лестью, но процесс растягивания времени никто не отменял.

Отложив клеммник, я начал на публику ковыряться в коробках с деталями стенда. Народ поблизости зашелестел тетрадками, готовый конспектировать каждое мое движение. Вот она, истинная власть во всей своей темной силе…

— Тесаков, прекращай играться, — выстрелил мне в спину Данька. — Тебе эта лабораторка как белке — лесной орех.

— Дятлам слово не давали, — прохладно заметил я.

— А знаешь, что дятлы с белочкиными дуплами делают?

Я показал ему средний палец, сдержав порыв кинуть что-нибудь тяжелое и при этом не заржать на всю аудиторию. Никто, кроме меня, намека вроде бы не понял.

— Не суй свой клюв куда не просят, а то без орешка останешься, ниггер.

Девчонки рассмеялись, и Данька не выдержал — бросил в меня колпачок от ручки, но попал в стенд, рикошетом получил обратно в лоб и развеселил их ещё больше.

Я повернулся к Тёме.

— Хорошо, посмотрю. Давно работать отказывается?

— Да пару дней назад умер, — сверкая веселыми зеленовато-болотными глазами, сказал Игнатьев. — Работал-работал и бац. Ни дыма, ни запаха. Только хлопнуло.

— Кондей, — высокомерно отмахнулся я. — Банку поменять, и будет как новенький.

— Спасибо, Костян.

Игнатьев отцепился и ушел на своё место, позвякивая ключами от аудитории. Что-то в его слащавой улыбке в тот момент слегка цепануло, но я списал всё на фальшивые рефлексы активиста.

И, сжалившись над несчастными халявщиками, вернулся к лабораторной работе.

В тот миг колесо удачи было запущено. Если бы я только знал, к чему приведет моя отзывчивость — я бы прямо там упал на пол и притворился мертвым опоссумом, лишь бы только не влезать в дела профкома.

Но было уже поздно.

— Они подвязали меня на проектор, — печально вздохнул я, провожая Даньку до гардероба. — Там работы было на две минуты, зато теперь я ещё и слайды им переключать обязан, пульт звуковика настроить… подписался на свою голову.

— Тебе за это плюс в стипендию пообещали? — Новиков нахмурился, забрав куртку из рук гардеробщицы. Полноватая хмурая Ильишна покосилась на нас с привычным презрением и уплыла за ширму, дочитывать главу бульварного романа.

— Угу, но ты же понимаешь, что добровольно-принудительно. Там Ректор был…

— Ох, Блэкджек, ты вроде хитрый, но иногда святая простота. Подождать тебя?

— Это же концерт для преподов, он часа на два, — я фыркнул. — Обычное дерьмо, что может случиться?

Даня нацепил куртку и сдержанно улыбнулся уголками губ. Пожав мою руку, мимолетно огладил кончики пальцев. Так быстро, что никто ничего не заметил бы, даже если бы смотрел на нас в огромную подзорную трубу.

— Напиши, как освободишься.

— Хорошо.

Возле актового зала меня поджидала стайка профкомовских пираний. И каково было моё удивление, когда среди них оказался Соломонов — неизменно огромный, но приодетый по фейсконтролю, в черную рубашку и брюки. Выглядело это скорее устрашающе, чем стильно, но не мне давать ему оценку, не Модный приговор же.

Рядом терся Игнатьев:

— О, вас-то мы и ждем, — он усмехнулся, подтолкнув меня к «черному» входу в зал. И обратился к Володару, волочащему своё злобное существование неподалёку. От одного его взгляда моя кожа скуксилась в гусиную.

— Что-то ты помрачнел. Знаете друг друга?

— Немного… — проблеял я, ныряя в закулисье. Отсюда шла лестница на следующий этаж, где, собственно, и пылилось всё дорогостоящее оборудование.

— Дарик недавно стал заведующим спортивной ячейки, — шелестел Игнатьев за моей спиной, наблюдая, как я располагаюсь в кресле. — Надеюсь, вы поладите.

— Артём, я здесь только в этот раз, — тоном, не терпящим сладких предложений, сказал я. — Мне эта вся хрень даром не сдалась. Я помогаю только потому, что ты мой одногруппник.

— Дай нам всем немного времени, — одарив меня дипломатичной улыбкой, сказал Игнатьев. — Будь внимателен, сегодня там всё наше руководство. Начнем через десять минут.

Я покосился на место звуковика и вздохнул.

Мероприятие прошло без сюрпризов. Ничего сложного — я действовал по инструкции, не создавал пауз. И на протяжении полутора часов тихо злился на себя за то, что не смог отказаться.

Но это ещё ничего. Самое интересное началось немного позже.

Оказалось, что Артёмка в концерте не участвует. Оказалось, что за ответственного остался Володар и плохое предчувствие едва не забило мне эфир, стоило зайти в кабинет, чтобы сдать ключи от операторной.

— Задержись-ка на минутку, — сказал Соломонов, прижав мою руку с ключами к столу. — Думаешь, пронесло?

— Послушай… — мирно начал я. — Откуда столько злобы?

— Сапёр меня подставил, и я вытащу из тебя его адрес и полное имя любым способом. На этот раз твой рыцарь и пальцем пошевелить не успеет.

— Я ничего о Сапёре не знаю.

Хватка усилилась, и я скривился от боли. Силы Володару было не занимать — я мог бы справиться, только если бы выкрутился и убежал без оглядки.

— А узнать придется. Ты — моя единственная ниточка и я не собираюсь её упускать.

До меня, наконец, дошло, почему козлом отпущения стал именно я. Володар на проверку оказался не совсем уж пеньковым детиной — он просёк, что я говорю правду, а значит, нас с Сапёром связывали только временно-деловые отношения. Следовательно, впрягаться за мою тушку пирсингованный не станет. А ещё я никак не связан с профкомом и с самим Соломоновым, что делает меня идеальным доносчиком-крысой.

От одной мысли, что за на первый взгляд простейшей ситуацией постепенно вырисовывалась схема, стало жутко. Тем более, мне в ней отводилась крайне неприятная роль.

Я вырвался, но только потому, что Володар позволил. Кинул ключи на стол, пошел к двери, чувствуя, что одними разговорами адекватного отношения не добиться — следовало сейчас же доложиться деканату и свалить на недельку в тень.

Но и тут Соломонов обошел меня на шаг. За дверью поджидали его дружки, притом не те, что прижали нас в переулке, а этаж, как по плану, зиял девственной пустотой. Пары закончились, и преподаватели с концерта рассосались по кафедрам, чтобы слегка накатить чего-нибудь алкогольного.

Накатить пришлось и мне, правда, не по своей воле. Один из парней прижал меня к стене, другой — втолкнул в рот горлышко бутылки. Я закашлялся, скорее от неожиданности глотнув жидкость, и почему-то подумал о камерах, здесь же были камеры…

Внезапно кто-то огромный стер тяжелой горячей ладонью всё: мои мысли, тревоги, страхи. Я бултыхнулся в желейную разноцветную муть, бессмысленно разводя руками перед собой и натыкаясь на чьи-то конечности и тела. В памяти всплыло самое неприятное воспоминание за последние годы жизни — как-то раз, на студенческой вечеринке, я соблазнился и попробовал экстази.