Светлое будущее: вето на будущее (СИ) - Резниченко Ольга Александровна "Dexo" - Страница 65

— Знаю, — закивала головой.

— И, по сути, — хмыкнул, заливаясь странной, растерянной улыбкой. — Он отвоевывал меня у самого себя. Его же люди меня закрыли — а теперь… пришлось доставать.

Скривилась печально я, спрятав взор. Тихо… несмело:

— Знаю…

— И Ник… если они друг друга не особо щадят, и хуе уже знает, кто кому брат, а кто кому… враг, то что можно ждать в отношении тебя? А? — горько, взмолившись. — Не женится он на тебе, поверь, — болезненно; дрогнул голос в печали. — Он всех баб шл*хами считает. Кончеными шал*вами… Понимаешь? За людей не воспринимает… Так только… «объект для Траха». Существо, которому можно присунуть. Ну зачем тебе это д*рьмо, а? — скривился горестно.

Хмыкнула я… невольно себе под нос, вспоминая, как не раз мне в свое время пришлось его уговаривать… переспать со мной.

— Федя… — шумный, печальный вздох. — Мне все равно. Я вижу, что со мной он другой… не такой — и мне этого хватает. Он мне дал шанс, и я им воспользуюсь. Как и в свою очередь — я ему тоже даю шанс, и если облажается — сильно унижаться не стану, поверь.

Рассмеялся Рогожин горько, зажмурившись на миг:

— Глупая… шанс. Он никому… никогда шансов не дает: чего бы это не касалось. А тут…

Хмыкнула я обижено. Опустила взор.

Черт! Рожа! Но… не рассказывать же тебе все то, что было, что прошли, не вгонять же тебя в ужас и самобичевание, только ради того, чтобы посеять зерно сомнения в «гнилушности» этого человека. Не могу, да и нельзя… Сам же того не переживешь — небось, еще больше дел наделаешь, чем мой «отмороженный» Мирашев.

А потому… лживая улыбка, кроя боль, и отваживаюсь взглянуть в глаза:

— Пусть время нас рассудит, а не ты… Хорошо?

Вздернул от удивления бровями:

— И не жаль… жизнь ради этого просадить?

Ухмыльнулась:

— Она уже давно просажена, — опустила я очи. — И продолжается… вопреки всему — лишь благодаря ему. — Глаза в глаза: — Не спрашивай, что да как — не скажу. Не хочу… но поверь, если не благодарность, то хотя бы уважение… просто потому, что Я ЭТО ПРОШУ… прояви к нему, хорошо? Я его люблю. ОЧЕНЬ. — Спрятала взор, замотав головой лихорадочно: — Я долго сопротивлялась, боялась этого слова, чувства… но, — и снова смелый взгляд в лицо брату, — но это правда. Я его люблю, как никого и никогда… и я с ним безумно счастлива, даже если это ненадолго. Хоть сколько — но хоть раз в жизни… я этого заслуживаю. Разве нет?

— У тебя и так это будет.

— Откуда ты знаешь? — рассмеялась я горько, невольно взвизгнув от возмущения. — Вот ты знал полгода назад… где окажешься? Нет? Нет. А еще вчера — что у Мирашева на кухне мы с тобой сидеть будем и о жизни говорить? Тоже нет… — ухмыляюсь. — Вот именно. Может, меня завтра уже собьет машина насмерть. А может, и нет… НО… так или иначе, Жарова права: я не хочу больше бежать и что-то искать, где-то там… за горизонтом, в очередном… «светлом будущем». Нет! Я хочу быть здесь и сейчас. Тем более… что тот, кого мое сердце столько искало, и то, что я просила у судьбы, — всё уже и так получила, сполна. И именно с ЭТИМ человеком, даже вопреки всем «но»: его странностям, жестокости, заскокам, резким переменам настроения… цинизму и прочему-прочему. Я его люблю. Федь-ка! — отчаянно вскрикнула я, заржав от смущения. — Он же почти… такой же как и ты!.. — глаза в глаза с вызовом. — Только я с ним чувствую себя более полноценной. Чувствую себя женщиной. Разве не этого я так хотела, и ты для меня хотел? Наставлял? А?

Хмыкнул. Рассмеялся вдруг, пораженчески, стыдливо спрятав на мгновение взгляд.

— По-твоему я — неадекват? — и снова в очи.

Заржала и я, закачав невольно головой:

— Я не это в вас вижу. А силу воли, храбрость, верность, как своим убеждениям, так и близким, кого допускаете в свой мир, кого любите. Твердую опору, защиту… понимание. Тепло… и прочее-прочее… Фе-дя! — отчаянно, в тщетный раз взывая услышать меня. — Я. ЕГО. ЛЮБЛЮ, — застучала себя в грудь кулаком. — Разве ЭТОГО мало?! Я наконец-то… кроме тебя и своей мамы, твоих родителей, кого-то еще очень люблю!.. Но иной, яркой, всепоглощающей любовью, от которой дух захватывает, и парю… в космосе. И я хочу сохранить это чувство, пойти за ним. А слезы — слезы и так будут, только в промежутках между ними — я буду… БЕЗУМНО счастлива… вопреки всему… и даже своим некогда верованиям и ожиданиям.

* * *

Еще немного философии, воспоминаний, его историй… о том, как прошли эти месяцы, о той пресловутой драке, когда… Федьку чуть жизни не лишили, и когда он в ответ — едва на тот свет всех ублюдков не отправил… — и разошлись по комнатам.

* * *

В спальню — не то к «себе», не то… по факту, к Мирашеву.

Спал уже, сопел тихо, планомерно.

Шаг ближе к кровати — и в полумраке замечаю что-то странное на подушке.

Присмотрелась (нагнувшись ближе): моя фотка (которую я ему в наказание подарила, чтоб везде с собой таскал, когда по делам ездит, — чтоб смотрел на нее, на мой грозный вид на ней, и не думал творить гадости).

«Скотина», — буркнула тихо себе под нос и тотчас залилась смехом.

Стащить с себя штаны — и забраться в постель, под одеяло. Спиной поближе к своему вредине. И вдруг движение — обнял, прижал к себе. Но что-то явно не так. Какое-то странное, жуткое напряжение зависло между нами — каменный он какой-то весь.

Обмерла я испуганно — страшно даже моргнуть. Вдруг шорох, шумный вздох, приблизился стремительно — и тихо, несмело мне на ухо:

— Выходи за меня замуж… — грохотом, будто гвоздями приколачивая мое сознание к черепушке.

Глава 38. Et tu, Brute?^[30]

Признаться Федьке, что Мирашев сделал мне предложение и я на него согласилась, пока не хватало духу… И это я уже неделю ношусь с этой не разродившейся тайной. Хотя… в остальном я намного стала смелее. Да и Рожа уже проще стал реагировать. Нет, как и прежде, эти двое смотрели друг на друга, как сычи, если не кто похлеще, желая перегрызть «врагу» глотку, но уже не выступали и открытых скандалов не затевали.

Днем — что одного, что второго, не было дома, и я куковала, маялась, чем только в голову приходило, кроме дел по хозяйству, в гордом одиночестве. Вечером же — молча поужинать — и по щелям: Федька в «свою» комнату — телевизор смотреть, а мы с Мирашевым — в зал. Он — на приставке шпилить, а я — за комп: тоже игры, соцсеть или по форумам лазить.

Наступала ночь — и вместе с Мироном шла в спальню… уже не таясь. Так или иначе, а Рогожину все же придется принять… наши с Мирашевым отношения, хотя открыто скрипеть кроватью я так и не отважилась. А «не скрипеть» — «не отваживался» Мирон, в особенности основываясь на том, что здесь стоит якобы отличная звукоизоляция (для каких целей — не уточнял ни он, ни я). В общем, искали компромисс. Испытали в своих похабных целях всю прилегающую к скрипучей кровати мебель, пол, и даже балкон (на который выход был из зала). Сменить же кровать — слишком много возни и «палева», и не факт, что поможет. Да и потом, сама за это дело не возьмусь, а когда Мирашев бывает дома, тогда, как назло, и Рожа ошивается то в квартире, то где-то рядом, во дворе.

Так что… живем, как живется.

* * *

С магазинами — пока все глухо. Хотя часть средств Федор все же смог реанимировать, сделав кое-какой возврат (спасибо своим же старым связям). Снимать квартиру — пока не снимал, хотя уже активно искал, подбирал варианты, что поближе к старому офису… да подешевле. Принять помощь от Мирашева не желал ни в каком виде, а Мирон за спиной уже ничего не хотел делать, говоря, что Рожа не маленький: «Выросли зубы — пусть охотится и грызет: либо свежее мясо, если не растерял сноровку, либо, как и большинство, — дожевывает за остальными, обсасывая кости, трусливо забившись в угол».

Давить, требовать… или еще чего — я не собиралась, да и не хотела. Ведь прав: чай, не маленькие… оба. Сами разберутся. Мне хватало и того, чтоб учиться приспосабливаться к накатам волн нервозности моего суженого-ряженого… и, ко всему, думать… что, как и когда… со свадьбой. Точной даты не определили, и даже заявление пока не подали. Но дело даже было не в этом, и не в Мироне, а во мне — я еще не готова… к таким резким переменам. Мне пока с головой хватает возвращения Рогожин и их с Мирашевым тихой войны.