Покупатели мечты - Кури Августо - Страница 22

«Свободные и независимые газеты представляют собой в настоящее время больший источник интеллектуальной пищи для человеческого мозга, чем допотопные академические программы. Но у молодежи нет ни свободного доступа к ним, ни интереса прочитать их. Мозг редакторов, журналистов, авторов статей ежедневно организуется так, чтобы составить мозг газеты! Ничего восхитительного! По моему мнению, они такие же, а может, даже более интеллектуальные, чем книги. Но они умирают. Ритуал перелистывания газеты, удовольствие от получения информации и проникновения в информацию, которая очищает народы, является наслаждением. Однако новые технологии, которыми командует Интернет, душат это наслаждение. Как мы будем формировать новых лидеров, если молодежь ежедневно переводит впустую часы, сидя перед телевизором, бродя по развлекательным сайтам, и не тратит даже нескольких минут в неделю, чтобы получить информацию о событиях в политике, обществе или экономике, которые происходят в глобализированном мире? Мы формируем не лидеров, а рабов».

Учитель произвел на меня впечатление. Я всегда говорил о критической мысли, но никогда не думал, что он считал, будто газеты больше способствуют мышлению, чем неактуальные школьные программы. Теперь я понял, для чего Учитель читал газеты на рассвете на улице и заставлял своих учеников читать их, хотя это и были газеты двух-, а то и трехдневной давности. Теперь до меня дошло, каким образом мои необразованные и хулиганские сотоварищи обогащали свой мозг. А Учитель между тем комментировал следующий недостаток системы:

— Мы совершаем преступление в образовании, заставляя учеников тратить годы на изучение маленького атома, который они никогда не увидят, и огромного пространства, по которому они никогда не пройдут. В то же время они не тратят и минуты на изучение планеты психики, которая пульсирует внутри них, и общественной планеты, которая пульсирует снаружи. Они должны узнать, как формируется мысль и как формируются мыслители, как заставить действовать в себе самих духовность и как поступать в обществе.

Его слова задели публику, и люди взорвались аплодисментами. Желание уйти прошло, они хотели слушать этого интригующего и полемичного пророка философий, уличного мыслителя. Сразу после этого он вернулся к тезису о безымянных. И на этот раз Учитель проник в наши души, не прося разрешения и волнуя окружающую среду:

— Тем, кто хочет стать лидером, я рекомендую также читать таблицы мозга безымянных. Политики должны склоняться перед самыми последними избирателями. Психиатры должны бы научиться своим нездоровым мозгом предугадывать кризисы пациентов в их перспективе. Интеллектуалы должны обучиться воображению неграмотных. А знаменитости? 3наменитости должны находиться в свете безымянных. Они тренируются предугадывать мир другого его глазами.

Никто не понял, почему он это сказал. Всегда скупой на слова, Учитель не давал пространственных объяснений своим мыслям. Он побуждал людей думать о них и строить свои собственные выводы. Люди в зале перешли от аплодисментов к насмешкам менее чем за минуту. Они разразились хохотом. Они думали излечиться насмешкой, чтобы изменить обстановку, В конце концов, они были из думающей элиты и знали, что со времен греков и римлян младшие члены общества были ведомы, управляемы и подавляемы старшими. Это был скандал, что большие склонились перед маленькими.

При современной демократии эти патроны не изменились, они только сменили облачение. Я стал пунцовым от смешков, которые слышал вокруг себя. Когда я повернулся к Учителю, чтобы попросить его не продолжать свои рассуждения, ученики, создавая эхо его мыслям, заговорили. Нервно сглотнув, я захотел снова забраться под кресло. Позора было не избежать. На последней минуте нас бы выгнали с игры.

Бартоломеу, находясь в состоянии неудержимой эйфории, заявил:

— Учитель, я здесь! Я всегда стремился к тому, чтобы знаменитости склонялись перед нами, шайкой безымянных И он показал на нас. Я отвернулся, чтобы он не опознал меня. — Наступило время тех, кто лишен престижа, тех, кто отвержен. Давайте устроим бунт в обществе, чтобы продемонстрировать наше величие! — воскликнул уличный философ к изумлению руководителей этого мероприятия.

Внезапно в игру вступил Мэр, который вспомнил о Тулио де Кампосе. Возбужденный идеями Учителя и подбодренный своим другом по кутежам, он набрал воздуха в легкие и закричал:

— Да, это — революция помешанных, сумасшедших, сумасбродных и тронутых! Я всегда стремился к тому, чтобы психиатры узнали мои самые известные идеи!

Я попытался заткнуть Мэру рот, чтобы не позволить ему договорить глупости, но он встал с кресла. Если бы я тоже встал, все подумали бы, что я — его старший брат или кто-нибудь в этом роде. Вжавшись в кресло, я отказался от того, чтобы быть причастным к этой презренной шайке революционеров. Эти эксцентрики не поняли слова «революция» в устах Учителя. Они не поняли, что он выбирал сумасшедших из общества с целью, чтобы они росли, чтобы стыдили мудрецов и заставляли краснеть лидеров. Но они хотели стыдить их своим безумием.

Итак, глупости продолжались, и вот еще один голос вошел в диапазон двух бродяг.

— Да, наступило время жуликов, мошенников, заговорщиков, — заговорил Димас, гениальный мошенник. Но тут же поправил себя: — Жуликов в процессе перевоспитания, разумеется. — Это немного помогло, но не уменьшило остолбенелость присутствующих.

— Наше время — время навязчивых, жаждущих и ипохондриков! кричал в возбуждении юный Саломау.

— Аллилуйя! Это время церковников показывать свои чудеса, — сказал Эдисон Чудотворец.

Будь я на месте Учителя, я бы выбежал в поисках твердой почвы под ногами, но я миролюбиво слушал их. По мере того как я отвергал сумасшествие толпы, во мне росло чувство, что долги моего сознания постепенно растут. Там, в глубине, один голос, полный язвительности, говорил мне, что я был одним из великих больных этого глобального дурдома. И внезапно прекраснейшая Моника, первая ученица-женщина, последовавшая за нашим Учителем, открыла рот:

— Да, это время женщин, которых нет на обложках журналов мод, которые были изгнаны средствами массовой информации за то, что у них нет диктаторского образца красоты. — Моника провозгласила это так, как будто бы она была Жанной д’Арк, желавшей освободить женщин от тиранического ига худощавости, навязанного верховенством мира fashion^[10]. Моника знала, о чем она говорила. Она была одной из наиболее востребованных международных моделей, пока ее не вышвырнули, чтобы она сбросила несколько килограммов.

— Да, это время для пожилых, чтобы они бомбардировали общество высшей оценкой, — сказала профессор Журема с высоты своих более восьмидесяти лет, самая пожилая ученица и одна из самых смелых. Сделав небольшую паузу, она добила выступающих и зрителей своим следующим заявлением: — Вы, молодежь, — бананы, вялые, хрупкие, избалованные, робкие и застенчивые. Вы — могильщики, стерегущие мертвеца. Много говорите и не действуете. — Больше она ничего не сказала и ничего не стала уточнять.

Внезапно она стукнула тростью по голове одного лохматого парня, который жевал жвачку и сказал с сарказмом, обращаясь к ней:

— Высшую оценку за глупость. Старушка обалдела.

Великий педагог сделала несколько невероятных жонглирующих движений своей тростью и процитировала слова, которые она выучила с двумя бродягами:

— Высшую — за опыт. Культура без опыта бесполезна.

Из всех учеников я был единственным, кто не высказался. Ах, я забыл о Фелипе. Разрушитель, хоть и был самым сильным среди нас, не говорил ничего, ибо боялся, что его линчуют. Он чувствовал, что ему нечего сказать после таких нелепых мнений и, хуже того, высказанных там, куда нас не звали. Это была самая близкая команда Учителя. Команда, которая вызывала дрожь, когда выходила на сцену.

Не говоря больше ничего, Продавец Грез вышел, и мы быстро пошли за ним. Слушатели стояли какое-то время, думая обо всем, что они только что услышали. Они переваривали идеи и реакцию на них. У некоторых из них появилась изжога.