Фаворит. Стрелец - Калбазов Константин - Страница 19

– И еще удивлю, Степан Андреевич, – бросив мимолетный горделивый взгляд на стоявшего чуть позади и в стороне полковника в зеленом мундире на европейский манер, заверил подросток.

– И чем же, если не секрет? – полюбопытствовал профессор.

– Я хочу серьезно изучать кораблестроение, а это никак невозможно без математики.

– Хм. Смею тебя заверить, Николай Дмитриевич, что для этого потребно изучать не одну лишь математику.

– Я знаю, – с самым серьезным видом кивнул подросток, а потом перевел взгляд на царя. – Батюшка, я стал совсем по-другому смотреть на науки, от которых, вижу теперь, проистекает польза великая. Вот словно прозрел.

– Верю, сынок. И замечаю. Что меня очень радует. Ладно. Будем считать экзамен завершенным. Николай, я очень доволен. Надеюсь, ты и дальше будешь меня радовать. Причем не только в науках, но и в других областях.

– Конечно, батюшка, ведь правителю не стать великим, коль скоро он не ведает творящегося в мире.

– Иди уж, великий, – с довольной улыбкой произнес царь, подкрепляя свои слова взмахом руки.

Цесаревич поспешил удалиться в сопровождении полковника и профессора. И судя по тому, как этот худощавый юноша среднего роста в буквальном смысле слова надвинулся на ученого, тому предстоит выдержать некое сражение. Николая вдруг обуял голод познания, и, похоже, он намеревался его утолить. Причем в своей обычной манере, нахрапом, сметая все на своем пути и впитывая то, до чего сумеет дотянуться. Есть у него такая черта.

– Ну, что скажешь, сестрица? – едва закрылась дверь, поинтересовался царь.

При этом из него словно выдернули стержень. Он как-то сразу осунулся, разве что цвет лица остался прежним. Впрочем, ничего удивительного, коль скоро на нем добрый слой пудры. Дмитрий Первый был болен. Причина и природа болезни пока оставались неизвестными. Лучшие медицинские умы не могли понять, что происходит с государем. Но факт оставался фактом: болезнь медленно, но верно подтачивала его силы, приближая неизбежный конец.

– А что тут скажешь, Дмитрий. Твоя правда. Коленька за ум взялся и в науку вгрызся, как голодный в краюху хлеба.

– Во-от. А ты говорила «иноземец, иноземец», – передразнивая ее, произнес царь. – А оно вишь как вышло. Этот де Вержи как нельзя кстати свалился.

– Верно. И мальца к себе привязывает всеми доступными способами, – вовсе не разделяя благодушного настроения старшего брата, отозвалась Ирина. – Платье на Коле немецкое, разве что парик дурацкий не напялил. Но зато уже начал отпускать волосы на европейский манер. Скоро в хвост забирать станет, как девка какая. Из Немецкой слободы, считай, не вылезает. И все-то ему там нравится да пригожим видится. Часами готов внимать о том, как в тех Европах все обустроено. А паче всего в Новом Свете. А уж байками о разбойниках морских так и вовсе заслушивается. Пару раз, случилось, не одернул тех, кто в его присутствии поминал «русских варваров». Пусть и говорили те о мужичье. Но ить подданные, православные. Вот ведь какое дело. Девку под Колю подсунули, чтобы слаще ему среди немцев было. А еще эти корабли. Ведь через них он к наукам потянулся. И как бы беда именно отсюда и не пришла.

– Ох, Ириша, вот как погляжу я на тебя, так столько жути понагнала, прямо страх берет, – покачав головой, не без иронии заговорил царь.

Покряхтел, устраиваясь поудобнее. Сестра тут же поспешила ему помочь. Тяжко братцу. Но тот недовольно покосился в ее сторону. Благодарно кивнул и сам же придал телу нужное положение. Больше всего на свете его сейчас злила беспомощность, и он всячески ей сопротивлялся, пусть и выходило не всегда.

– Платье немецкое? Так на себя посмотри. Во что одета?

– Я огульно европейцам не подражаю, беру только то, что удобно.

– Ну так и Николаю удобно в европейском платье. Парик же этот вшивый на себя не напялил. Вот гляжу я на тебя и диву даюсь. Вроде и не цепляешься за седину далекую, но Коле отчего-то крылышки все время норовишь укоротить. Немцы? Ну так еще прадед наш, Грозный, заложил первую Немецкую слободу. Чай, не был дурнем-то. И мы ой как много почерпнули у европейских народов. И нам еще есть чему поучиться. Корабли? – Дмитрий Первый безошибочно указал рукой в нужную сторону и выпалил: – Море по сию пору зовется Русским, а русские на его берегу только рабами и появляются. И как на том море встать, коли корабли не строить? Мы уж трижды Крым воевали, и снова воевать придется. Потому как мало что выход к морю нужен, так еще и татары все время набегами своими земли наши разоряют.

– Да беда-то не в учении. Поучиться никогда не грех. И к морю выход нужен, торговлишку вести. И с татарами решать надо. Но ить он все на немецкий манер норовит перекроить. А немцы те… У себя в Европах они, может, и собачатся. Да только тут все дружно держатся. И варвары для них не мужичье, а все мы.

– И что? Гнать всех?

– К чему же гнать? Я такой глупости не говорю. Но вот оградить слегка от иноземцев цесаревича нужно.

– Ну так и ограждай. Чай, он тебя поболее иных любит и слушает. А что до девки… Что же ты, сестрица, не озаботилась, раз уж видишь такое дело? Сама-то, поди, не забываешь любовников менять.

– Дмитрий…

– Молчи уж, – отмахнулся царь. – Не одной тебе доносят о всяком-разном. И я сейчас корю тебя не за твои шалости, а за то, что коли видишь корень зла, отчего сама не упредила?

– Прости, братец. Признаться, хотела, но поначалу подумала – не ко времени. А там уж Колю этот де Вержи в оборотку взял. И охнуть не успела.

– Меньше по чужим постелям скачи, так и успевать будешь. И не зыркай на меня. Не зыркай. Я ить тебя, сестрица, никогда ни о чем не просил. Ты сама в ярмо влезла. Ну а коли так, то и делать все надобно на совесть или вовсе не браться. Не убедила ты меня, Ириша. Пока от этого полковника для Николая одна польза. А что до того, что сынок уж больно сильно посматривает на Европу… Я ить тебе не мешаю. Вправляй ему мозги. Я уж как могу стараюсь, да, видно, все без толку. Меня-то он слушает, но вот слышит ли? Ты же дело иное. Ладно, иди уж, – скривившись от боли и вновь прилаживая поудобнее многострадальное тело, закончил разговор царь.

– Плохо тебе, братец? – с искренней заботой подхватилась Ирина, бросаясь к Дмитрию.

– Да иди, говорю, маета. Не твоя забота с хворобой разбираться, – огрызнулся он, вновь озлившись на болезнь.

Де Вержи примерно представлял, о чем сейчас может говорить великая княгиня Хованская. Для него это не было тайной за семью печатями. Но он не опасался этого. Пока он дружен с наследником престола, ему ничто не угрожало. Как бы ни была Ирина Васильевна настроена против иноземцев, открыто противиться племяннику она не станет. Не глупа. Понимает, что собой представляет цесаревич.

А после сегодняшней аудиенции плюсом к хорошему отношению со стороны цесаревича стало еще и благоприятное впечатление, произведенное на царя. Как бились с наследником, стараясь пробудить в нем интерес к наукам, одному богу известно. И тут вдруг нашелся тот, кто подобрал к нему ключик. А тут всего-то нужно было нащупать тему, вызывающую интерес у Николая. Корабли с овевающей их романтикой. Различные игрушки и станки, полные секретов механики. Дальше только поспевай.

Конечно, будь великая княгиня злопамятна, де Вержи несдобровать бы. Но при всей своей жесткости Хованская не отличалась мстительностью или коварством, как, впрочем, и всепрощением. Так что полковнику бояться нечего. Разве что придется выдержать борьбу за внимание наследника. Пусть и не кровавую, но весьма серьезную. Но тут уж ничего не поделаешь.

– Николя, ты обратил внимание, как на меня посмотрела твоя тетка Ирина? – с мягким французским акцентом произнес полковник, едва они оказались в личных покоях цесаревича.

– По-моему, весьма равнодушно, – пожимая плечами и проходя к столу у высокого окна, произнес подросток.

– Вот именно. И эта холодность не была естественной. Хотя бы потому, что она ей не свойственна.