Пепел и роса (СИ) - Алева Юлия - Страница 22

— И все-таки мне хочется понять. — ну до чего же он упрямый.

— Что? — если быть вежливой занудой, то ему надоест расспрашивать.

— Вы были замужем. — он аккуратно подбирал выражения. — И я сам свидетель того, что ваш с графом брак не был формальностью.

— Не был. Мы любили друг друга. Просто так получилось… И вообще, это слишком личное, а мой покойный муж точно бы не захотел о подобном распространяться. — нырнула под воду, обняв его ногами.

— Вы — моя первая… Я никогда ранее… — ошеломленно повторял он.

— Вот не поверю, что я Ваша первая женщина. — протиснулась к нему за спину и теперь расположила его голову на своей груди, продолжая архитектурные изыскания.

— Нет. То есть да… Вы сводите меня с ума!

И мы переместились на шкуру того самого загадочного зверя, несомненно наполнив ее жизнью. Это прекрасно, что можно полностью раскрыться перед партнером, не тая желаний, эмоций, фантазий. Испробовав самые разные позы из мирового порнонаследия, мы валялись на этом клочке меха совершенно вымотанные.

— Вы моя сказочная фея. — прошептал мой партнер. Не станем шутить насчет волшебной палочки, а то уж совсем пошло выходит, но пару заклинаний я могу еще применить.

Я не буду сегодня считать сколько лет у меня не было секса, но он стоил ожиданий. Стоил каждой минуты.

Светало. Полусонную, он уложил меня в постель и поцеловал.

— Мне нужно идти. Я обязательно вернусь, моё сокровище.

И так хотелось сказать, что дверь заперта, что Мефодий скоро встанет, но было до того сонно и тепло… Волосы и постель пропахли им и не хотелось возвращаться в мир реальности. Реальность сама постучалась в дверь.

— Ксения Александровна! Утро уже. Завтрак готов.

— Устя, у меня болит голова, скажи всем, что я умерла в прошлом месяце и до обеда не выйду. — сообщила я из-под одеяла.

— Хорошо, Ваше Сиятельство. — она научилась улыбаться шуткам. — там записка пришла от Их Сиятельства.

— Позже, все позже.

Вот как у людей хватает совести портить такое волшебное утро?! Мне хотелось понежится в постели денька три-четыре. И чтобы диета из миндальных пирожных и травяного чая. И никаких известий из внешнего мира. Но раз графу неймется…

Я скатилась с кровати на пол и изумленно уставилась на комнату. Следы вчерашнего погрома практически уничтожены. Моя одежда аккуратно сложена на пуфик, только пуговицы к корсажу надо будет пришить. Бутылка стыдливо притулилась на каминной полке — это я спрячу в сундук. В ванной непросохший пол — но я добавлю душем, а вот простынь из-под кровати следует достать и куда-то перепрятать. Не то чтобы я стесняюсь прислуги… Я очень стесняюсь. Да и моя девственность — это был мой второй по значимости секрет в этой Вселенной. Теперь хоть об этом переживать не нужно.

Хотя нет, нужно, да еще как! Это я из дома привезла целый арсенал медикаментов, что сейчас в сейфе лежит. А вчера ни одним мозговым щупальцем не вспомнила, что их бы применить неплохо… Так, мирамистин и фарматекс — по основному своему направлению уже как мертвому припарки, ну вдруг хоть от каких болячек может помочь. А остальное теперь в руках более могущественны и ироничных. Я начала заправлять постель с криво натянутой простыней, когда заметила чуть потертый на краях черный бархатный футляр. С бешено бьющимся сердцем открыла его и заскулила от умиления — полтора десятка покрытых изумрудной эмалью серебряных с позолотой трилистников скреплялись замочком — божьей коровкой с клеймом «К. Фаберже». Он помнил. Он все запомнил.

Его Сиятельство изволил сообщить о необходимости («желательности») присутствия на ужине сегодня в Усадьбе. Даже экипаж прислал, и один из кучеров с завистью изучал новое обиталище Мефодия. Пришлось наряжаться, на этот раз в темно-зеленое платье с оборками сзади и изящной драпировкой на бедрах. Я долго спорила с портнихой о рукавах, и отстояла что-то адекватное. А в остальном строга, элегантна. Хорошо, что мелкие царапки от щетины на шее прикрыты воротником. Я слегка улыбнулась своему отражению. По сути, беспокоиться буду через пару недель, если что. А до того изменить все равно нечего. Добавила новые гагатовые бусы, стала еще больше напоминать чопорную англичанку. Накинула шляпку, ротонду и отправилась на Моховую.

— Добрый день, Ксения Александровна! — почуяв изменения в отношениях с четой Татищевых, их прислуга стала проявлять доселе невиданную приветливость. — Их Сиятельство ожидает в библиотеке.

— Хороша, очень хороша. — оглядел меня родственник. Наверняка, я на Лазорку так же смотрела попервоначалу.

— Благодарю. — потупилась я.

— У меня сегодня гости соберутся. Побудешь за хозяйку. — оповестил о немыслимом счастье родственник и вернулся к своим бумагам.

Ну конечно, я же отличная хозяйка, такую тут точно не забудут.

— Николай Владимирович… Я не могу гарантировать успех Вашего предприятия…

— А ты постарайся. — сухо ответил губернатор. Вот что с ним сегодня?

— Много ли гостей и чем они предпочитают развлекаться?

— Да совсем немного, не бойся. Граф Николай Валерианович Канкрин, камергер, монсеньор Луи-Огюст Ланн, маркиз де Монтебелло, ну еще человек пять-шесть. Все будет запросто, без особых церемоний, развлечь я их и сам смогу, а ты побудь рядом, поулыбайся. Сыграй при случае. Говорят, ты петь горазда?

— После… смерти Петеньки я не пою.

— Тогда порепетируй пока.

На этом мою аудиенцию завершили. Родственник был сердит, озадачен и явно не собирался это обсуждать со мной. Да и глупо было бы ожидать… Радует, что хоть что-то иногда доверяет… Правда, не получалось избавиться от ощущения пешки в чужой игре, но у любого выигрыша в социальных состязаниях — своя цена. И раз мне приспичило проникнуть в светскую семью — придется соответствовать. Уроки что ли начать брать…

Первым приехал отрекламированный граф Канкрин — сурового вида мужчина с пышными темно-каштановыми усами. Он привез с собой Карло Альберто Фердинандо Маффеи ди Больо — моложавого брюнета с орлиным носом, жгучими глазами и фантастическим обаянием. Несмотря на свои шестьдесят с хвостиком, он создавал ощущение, что заполоняет все пространство сразу. Чуть позже подтянулся двадцатидвухлетний француз в необычайной пестроты жилете и последним прибыли граф Трубецкой в сопровождении бородатого американца. Ну хоть где-то попрактикуюсь в английском.

Компания у нас подобралась — обнять и плакать. Юный француз — Луи Огюст Ланн — представитель классической золотой молодежи. Его отец женился на богатой наследнице, которая не стеснялась этого демонстрировать, чем и заразила сына. Тот долго расписывал мне роскошь балов, которые закатывает французское посольство при его папеньке. О как, граф пригрел мажорика. Густав Луи обучал сына так же как обучали его самого — начиная с малых постов в дипломатическом представительстве Третьей республики. Наследник откровенно страдал, стремясь найти любые способы для веселья. Сегодня этим способом оказалась я.

Мало того, что он с наигранным ужасом час переспрашивал, как можно выжить без знаний его чудесного языка, так еще и глумился над моими попытками свернуть тему разговора. Я честно отработала самые ходовые темы — природу, погоду, замки Луары, Лувр — мои воспоминания об этом, конечно, так себе, и я едва одернула себя от высказывания мнения о стеклянной пирамиде — ее же точно возвели совсем недавно. Зато отдала должное Эйфелевой башне — она-то точно уже построена. Юный лягушатник так кичился этими объектами, что можно было заподозрить его самого в проектировании. Особенно Лувра.

Играть роль дурочки-милашки было неприятно, но это было бы полбеды. Совсем еще не старый американский посол брюзжал об архаичности обычаев коронации, которые требуют определенного дресс-кода. Только с четвертой попытки удалось понять, что чудовищное унижение, непосредственно угрожающее ему — это необходимость нарядиться в короткие брюки с панталонами. «Мои избиратели никогда этого не поймут», восклицал он. Очень хотелось предложить ему сфотографироваться еще и с ручным медведем, чтобы уж избиратели точно не обращали внимания на мелочи типа одежды, но под строгим взором родственника язык пришлось прикусить. Поскольку отец посла в свое время дошел до должности вице-президента при Джеймсе Бьюкенене, то сын мечтал его превзойти. Что-то не припоминаю я хвалебных од данному президентству, да и насчет сына тоже терзают смутные сомнения, но я утешила его мыслью, что пусть лучше странный наряд будет единственной его проблемой, а все остальные разрешаться. Уж подобную мелочь можно подать в нужном свете. Меня смерили тяжелым взглядом, и не сочли необходимым комментировать.