Научпоп - Дольник Виктор Рафаэльевич - Страница 55

Ирригационное земледелие, требующее обширных земляных работ в форме обязательной для всех земледельцев повинности, способствует сохранению и разрастанию пирамиды власти, которая теперь находит себе новое применение — руководить общественными работами, управлять и распределять. Для всего этого, а также для содержания самих себя, власти вводят еще и подати, забирая себе часть урожая. Механизм повинностей, податей, налогов запустить в обществе людей очень легко, ведь это старый инстинкт приматов — отнимать у нижестоящих. Чтобы драгоценная мелиорированная почва использовалась продуктивно, она распределяется между земледельцами наделами. Земледелец должен рассматривать надел как почти свой, но контролируемый властью, а ирригационные сооружения как полностью принадлежащие власти. Власть же все воспринимает как свое, а землепашцев как необходимый и послушный элемент системы, то есть тоже нечто ей принадлежащее. Власть может сохранить за собой и прежнюю функцию — боевой организации для защиты территории общества, и сильно ее развить вплоть до армии.

При индивидуальном земледелии в популяции идет естественный отбор тех генов, комбинация которых образует земледельческий талант. Ведь если хозяин участка пользуется им неумело, почва истощается, а с ней истощается он сам и его потомство. Помимо этого, происходит отбор самих земледельцев: неудачники оставляют участок и ищут для себя иное применение. При ирригационном земледелии все то же самое, но помимо отбора, отнять у нерадивого участок может и власть.

Номадное подсечно-огневое земледелие, как мы видели на примере индейцев Мезоамерики, тоже может выделить обширную верхушку власти, которая берется управлять коллективными работами и облагать землепашцев податями. Последние жили семьями на наделах, но вся земля числилась одновременно за верховной властью.

Бывает и другой вариант общества подсечных земледельцев: властная структура редуцируется, потому что ее функции берет на себя собрание землепашцев. Оно решает, когда расчищать новые участки леса, что строить, какие подати собирать, как пользоваться общественными угодьями и как распределять пахотную землю между членами общины. Естественно, что подобное собрание будет действовать по принципу справедливости: все должны участвовать в общественных работах одновременно и в равной мере и все должны получать равные наделы с равным качеством почвы. Если у кого-то надел оказался продуктивнее, чем у других, то надо устроить передел; никого нельзя лишить надела, как бы плохо ни шли у него дела. Древний обезьяний инстинкт полностью удовлетворен: земля принадлежит всем нам, я наделом только временно пользуюсь, но под контролем власти, образуемой теперь всем собранием

Давно было понятно, что столь приятно выглядящий со стороны коллективизм подсечно-огневой общины чреват печальным историческим плодом — застоем. Он сковывает ее прогресс в отношении биологической эффективности и развития навыков повышения плодородия почвы.

В этом мире возможно только такое проявление индивидуальной инициативы (включая технологию земледелия), на которое еще до ее проверки дадут согласие все. Переделы никак не стимулируют учиться обрабатывать землю так, чтобы плодородие ее росло, а без этого нельзя расстаться и с подсечно-огневым земледелием. Действительно, стоит кому-то начать получать более высокий урожай благодаря своим правильно направленным усилиям, как соседи потребуют переделить этот надел. Биологи прибавляют еще одну беду, в такой популяции не отбирается земледельческий талант, такие люди могут заниматься сельским хозяйством хоть тысячу лет, а остаются к нему все так же неприспособленными. Из-за ослабления иерархии живущие «миром» общины утрачивают оборонительную структуру и рано или поздно будут захвачены какой-нибудь организованной боевой группой.

Во многих местах, в том числе в Западной Европе, в конце концов нехватка новых нераспаханных территорий заставила подсечно-огневых земледельцев перестать забрасывать поля и деревни, а вынужденная оседлость — учиться восстанавливать плодородие почвы агрономически. Этот процесс сопровождался неизбежным для нового способа ведения хозяйства угасанием коллективистских порядков и укреплением наследственного владения землей. В Восточной же Европе с ее безграничными лесами тактика забрасывания истощенных земель вместе с деревнями, а с ней и коллективистская психология общины, как бы законсервировались, и сначала землепашцев поработило растущее по восходящей крепостное право, а потом, после короткой передышки, его подменили социалистические формы ведения сельского хозяйства, окончательно лишившие земледельца не только хотя бы временного надела, но и всякой надежды на него, а с ними и остатков того любовного отношения к земле, без которого она ничего путного не родит.

Особый путь русского земледелия с самого начала не был лучшим из возможных, и чем дальше, тем глубже заводил в тупик. Ни русского крепостного, ни колхозника сохранение и культивирование властями архаичного земледельческого коллективизма не сделали ни богатым, ни счастливым. Уже не первое столетие очевиден и выход из тупика — свободный земледелец на своей земле. Прыжок в это состояние казался страшным и помещику, и крепостному, как теперь он кажется страшным и председателю колхоза, и колхознику. Ведь недаром крепостное право в России не отмерло естественным путем, а было принудительно отменено царем-реформатором. Колхозы и совхозы тоже не отомрут сами, они будут всеми силами цепляться за свои привилегии — коллективную безответственность, круговую поруку, нерентабельность, дотации, списание долгов. Они не потерпят параллельного развития фермерского сектора в сельском хозяйстве страны. Они могут быть лишь распущены путем реформы сверху. Нужный России свободный земледелец не появится, пока его будущее не защитит право частной собственности на землю. Конечно, частная собственность на землю имеет много темных сторон, это не идеальная система. Но ничего лучшего человечеству для динамичного, эффективного сельского хозяйства найти не удалось.

Читаешь ли лекцию о поведении животных студентам, просматриваешь ли письма читателей, разговоришься ли с новыми людьми — обязательно всплывет тема, вынесенная в заголовок. Все думают об этом, и автор тоже не исключение. Так когда-то и Платон, уже в зрелом возрасте, посвятил теме двух противоборствующих эротов диалог «Пир».

Признание двойственной, биосоциальной природы поведения человека долгое время было признанием формальным, поскольку биологические инстинкты основы поведения человека оставались неизученными. Об инстинктивном поведении животных, а тем более человека, почти ничего не знали, и поэтому животную основу поведения человека придумывали кто как хотел. Только в последние несколько десятилетий этологи стали заполнять этот пробел. Выяснилось, что о воздействии на нас инстинктивных, передаваемых из поколения в поколение программ мы можем и не догадываться, хотя их позывам зачастую находим внешне вполне разумные объяснения.

В отличие от иных неявных проявлений, половое и брачное поведение люди издревле считали скопищем «инстинктов». Поэтому ранее в своих статьях автор его, это поведение, даже не упоминал: чего же ломиться в открытую дверь? Но стоило ему попробовать в ту дверь войти, как оказалось, что здесь — как раз одна из самых трудных областей для этологического анализа. Потребовалось более десяти лет поисков, прежде чем главные противоречия начали устраняться. Но и сейчас многое остается неопределенным. Писать об этой проблеме в дедуктивной манере было бы неправильно, однако в манере совместного с читателем поиска ответов — уже можно. И чтобы сотрудничать с читателем на этом пути, нужно усвоить главные методы сравнительной этологии.

Итак, речь пойдет о сопоставлении сходных форм поведения:

а) у неродственных форм животных (это — конвергенция, которая возникает из-за сходства среды, сходства задачи, сходного давления естественного отбора и ограниченности возможных решений);