Экономика добра и зла. В поисках смысла экономики от Гильгамеша до Уолл-стрит - Седлачек Томаш - Страница 8

Дружба меняет обоих. Гильгамеш превращается из холодного и ненавидимого многими тирана в человека с чувствами. Он забывает о своей гордости, оставшейся за совершенными урукскими стенами, и выбирает приключения в дикой природе вместе со своим animal spirits[49]. Хотя Джон Мейнард Кейнс, который ввел этот термин в экономику и понимал под ним интуитивное стремление к действию или интерес к жизни, совершенно не обязательно имел в виду нашу звериную сущность, мы все-таки могли бы в этом контексте хоть немного порассуждать о животных составляющих нашего (псевдорационально-экономического) «я». К Гильгамешу переходит часть животной сущности его друга Энкиду (поддавшись зову приключений, он отправляется из города в дикую природу и т. д.).

А изменения в Энкиду? Если Гильгамеш был символом почти божественного совершенства, цивилизации, а в глазах своих подданных (вместо которых он бы с бóльшим удовольствием использовал механизмы) – оседлым городским тираном, то Энкиду изначально находился на совершенно противоположном полюсе. Он считался воплощением брутальности, неукротимости и дикости. Даже физически напоминал зверя: «Шерстью покрыто все его тело… Ни людей, ни мира не ведал»[50]. В случае Энкиду дружба с Гильгамешем символизирует завершение процесса, при котором он становится человеком. Оба героя меняются – каждый с противоположной стороны, – превращаясь в людей.

В данном контексте будет полезным изучить психологический аспект рассказа: «Энкиду… является alter ego Гильгамеша, темной, животной стороной его души, наполнением неспокойного сердца. Когда Гильгамеш нашел Энкиду, из ненавистного тирана он превратился в защитника своего города… Через опыт дружбы оба титана очеловечились, из полубога и полузверя стали существами, подобными нам»[51]. Похоже, в каждом из нас сливаются две склонности. Одна – экономическая, рациональная, стремящаяся к контролю, максимизации, эффективности и т. д. Другая – дикая, животная, интуитивная, непредсказуемая и грубая. А человек находится где-то между ними или соединяет их в себе обе сразу. К этой теме мы еще вернемся во второй части книги.

Сикеру[52] пей, суждено то миру

Как же Энкиду становится частью цивилизованного общества? Началом перевоплощения дикаря в приобщенного к культуре человека послужила поставленная ему Гильгамешем ловушка. Блудница Шамхат получила задание: «…Пусть сорвет она одежду, красы свои откроет»[53], а когда Энкиду через шесть дней и семь ночей соития встал, все уже было не так, как раньше…

Наконец Энкиду теряет свою животную сущность, так как его покидают «звери, что росли с ним в пустыне»[57]. Его привели в город, одели, накормили хлебом и напоили сикерой:

Таким образом «уподобившись людям»[59], Энкиду оказался вовлечен в (специализированное) общество, посулившее ему то, что природа в своем первобытном состоянии предложить ему не могла. Он переселился за стену. Стал человеком. Это изменение необратимо, к своей прежней жизни Энкиду вернуться не может, так как «увидав Энкиду, убежали газели»[60]. Человека, покинувшего лоно природы, она обратно уже не примет. «Природа, откуда (человек) когда-то вышел, останется снаружи, за стенами. Будет ему чужой и даже скорее враждебной»[61].

Пришла разумность, но заплатил он за нее утратой гармонии — с природой и со своей сущностью. Подобный мотив познания (все равно, нравственного или технического), полученного ценой утраты гармонии, мы находим во всех основных культурах, формирующих нашу западную цивилизацию: и у иудеев (вкушение плода с древа познания и, как последствие, изгнание из рая), и у древних греков (Прометей дарит людям techné, познание, а боги за это посылают Пандору с сосудом, полным зла). К этому мы вернемся во второй части книги.

Этот эпизод перерождения зверя в человека в старейшем из сохранившихся эпосов в неявном виде намекает нам на нечто важное – на то, что ранние культуры считали началом цивилизации. Здесь изображена разница между человеком и зверем или, еще точнее, дикарем. Эпос, таким образом, ненавязчиво описывает сотворение, пробуждение имеющего сознание цивилизованного человека. Мы являемся свидетелями эмансипации человеческого в животном. Из условий, где потребности удовлетворялись самостоятельно путем непосредственного использования природы без усилий по ее преобразованию, Энкиду перебирается в город, являющийся прототипом цивилизации и жизни в искусственной среде вне природы. «В дальнейшем он будет обитать в городе, в мире, сотворенном людьми; жить там богато, безопасно и удобно, питаться хлебом и пивом, необыкновенной пищей, заботливо приготовленной человеческими руками»[62].

Через всю историю человечества красной нитью проходит желание как можно меньше зависеть от капризов природы[63]. Чем более развита цивилизация, тем больше человек защищен от природы и ее воздействий и тем выше его способность приспособить к себе окружающую среду. Наше меню уже не зависит от урожая, наличия промысловых животных или времени года. Мы можем поддерживать постоянную температуру внутри наших жилищ хоть в трескучий мороз, хоть жарким летом.

За первичными попытками адаптации окружающей нас среды к желаемой жизни мы можем проследить и в «Эпосе о Гильгамеше» – лучше всего именно на примере строительства стены вокруг Урука, который, в том числе и благодаря ей, смог стать колыбелью цивилизации[64]. Такое приспосабливание касается также и деятельности человека, его труда. Индивид лучше всего делает то, в чем специализируется, и пока в удовлетворении остальных потребностей он может положиться на труд других, общество богатеет. У людей уже давно нет необходимости самим шить себе одежду и обувь, охотиться, выращивать растения или готовить пищу, искать источники питьевой воды и строить себе жилище[65]. Эта роль переходит к институту рыночной специализации (существовавшему, разумеется, задолго до того, как Адам Смит указал на него как на один из главных источников богатства народов)[66]. Каждый теперь сосредоточен на производстве того, что приносит обществу наибольшую выгоду.