Экономика добра и зла. В поисках смысла экономики от Гильгамеша до Уолл-стрит - Седлачек Томаш - Страница 4

Мы попытаемся, немного на постмодернистский лад, взглянуть на метаэкономику с точки зрения философии, истории, антропологии, культуры и психологии. Моя цель – показать, как изменялось восприятие экономики человеком, и поразмышлять над этим. Почти все главные понятия и концепции, которыми экономика (осознанно или нет) оперирует, имеют длинную историю, их истоки лежат полностью за границами интересующей нас дисциплины и часто даже вне науки как таковой. И потому давайте попытаемся исследовать, как зарождалась экономическая вера, как развивались ее основные идеи и как они влияли на хозяйственную политику.

Я утверждаю, что экономисты мейнстрима растеряли большинство красок науки и уцепились за черно-белый культ homo oeconomicus, игнорирующий вопросы добра и зла. Мы просто крепко закрыли глаза и остались, таким образом, слепы к самым главным движущим силам человеческих поступков.

Я также уверен, что мы можем почерпнуть из мифов, религий и творчества поэтов и философов никак не меньше, чем из строгих точных математических моделей экономического поведения. Хотя нас всегда учили, что экономика есть наука, существующая в отрыве от общепринятых ценностей, я утверждаю: это неправда. Экономика должна искать, находить и выносить на свет божий свои собственные ценности, и в ней самой мы можем обнаружить гораздо больше отголосков религий, мифов и архетипов, чем в математике. Я утверждаю, что в сегодняшней экономике слишком много внимания уделяется методу в ущерб сущности. Утверждаю, а также хочу доказать, что и экономистам, и широкой публике важно изучать разнообразнейшие источники информации – «Эпос о Гильгамеше», Ветхий Завет, слова Иисуса или идеи Декарта, к примеру. Результаты, к которым мы пришли благодаря подобному способу мышления, станут понятнее, если мы проследим, как это мышление развивалось исторически, с самого начала, когда было более прозрачным, – так нам будет легче докопаться до подлинных первооснов наших идей. Только таким путем мы сможем выявить свои собственные основные (экономические) ценности, скрывающиеся в запутанных сетях современного общества, все больше укореняющиеся в них, но остающиеся при этом незамеченными.

Для того чтобы человек был хорошим экономистом, он должен быть к тому же либо неплохим математиком, либо замечательным философом, а лучше – и тем и другим. В изысканиях мы позволили математике выйти на первое место и подавили гуманное начало. Так мы получили искаженные искусственные модели, от которых нет никакого толку в реальном мире.

Именно поэтому важно изучать метаэкономику. Нам следует заглянуть за занавес экономики и выяснить, какие ценности скрываются «за кулисами», какие идеи стали доминантными, хотя зачастую и не высказанными, предпосылками наших теорий. Изучаемая наука содержит удивительно большое количество не замечаемых нами тавтологий. Я утверждаю, что господствующий сегодня в ней неисторический подход однозначно неверен: для понимания поведения человека более важным является изучение формирующих наше мышление идей в их развитии.

Эта книга должна внести свой вклад в затяжную схватку между нормативной и позитивной экономиками. Я утверждаю, что в роли, которую в древности играли нормативные мифы и притчи, сегодня выступают научные модели. В этом нет ничего плохого, мы просто должны это признать.

Человечество пыталось разобраться в экономических вопросах задолго до Адама Смита. Его работы, в которых сформулированы принципы, лежащие в основе экономики, были кульминацией их поисков, а не началом. Современный экономический мейнстрим, представители которого объявляют себя наследниками шотландского ученого, полностью игнорирует этику. Вопросы добра и зла преобладали в классических дискуссиях, сегодня же просто говорить о них считается ересью. Далее я утверждаю, что общепринятое толкование работ Адама Смита является по меньшей мере некорректным. Его вклад в экономику значительно шире и весомее, чем предложенная им концепция невидимой руки рынка и появление эгоцентричного homo oeconomicus (хотя сам Смит этот термин никогда не использовал). Его вклад заключался в постановке этических вопросов. Остальные идеи Адама Смита, если говорить о специализации или невидимой руке рынка, были разработаны и сформулированы в том или ином виде задолго до него. Их следы можно найти уже в «Эпосе о Гильгамеше», в учении иудеев и в христианстве, в произведениях Аристофана и трудах Фомы Аквинского.

Я утверждаю, что пришло время переосмыслить наш экономический подход, так как именно сейчас, во время долгового кризиса, у людей появился интерес к этим вопросам, и они готовы прислушиваться. Несмотря на то что в нашем распоряжении есть сложные экономические модели, я утверждаю, что мы так ничего и не вынесли из самых простых преданий, рассказанных нам в воскресной школе, например из истории об Иосифе, фараоне и семи тощих и толстых коровах. Думаю, следует пересмотреть наши взгляды, направленные исключительно на рост. И в этом случае экономика станет прекрасной наукой, которой есть что сказать широкой публике.

В определенном смысле разговор пойдет о формировании концепции homo oeconomicus и прежде всего о связанной с ней истории animal spirits. В этой книге будет сделана попытка проследить развитие рациональных, эмоциональных и, для полноты картины, иррациональных сторон человеческой личности.

Если экономика берет на себя смелость применять свой образ мышления в областях, традиционно относящихся к религиоведению, социологии или политологии, то почему бы не отправиться против течения и не посмотреть на нее с точки зрения этих наук? Если дисциплина, изучающая производство, распределение и потребление товаров, отваживается объяснять работу церкви или анализировать семейные узы (что зачастую помогает многое понять), то почему бы ее саму не рассмотреть как систему религиозных или межличностных отношений? Иными словами, почему бы не попробовать взглянуть на экономику антропологически?

В таком случае мы в первую очередь должны добраться до самых ее границ, а еще лучше – выйти за них. Или, используя сравнение Витгенштейна[20]: так же, как глаз смотрит вокруг, но не на самого себя, – для исследования объекта от него надо отдалиться, а если это невозможно, то следует изучать его отражения. В книге будут использованы зеркала антропологические, мифические, религиозные, философские, социологические, психологические – вообще любые, какие только потребуются.

В этом месте стоит сделать пару замечаний. Прежде всего следует отметить, что если мы посмотрим на свое отражение в чем угодно вокруг, оно вернется к нам в виде разнородных и не связанных между собой образов. Эта книга не собирается предлагать их полностью интегрированную систему – уже исходя хотя бы из того, что таковой вообще не существует. Мы будем заниматься исключительно наследством, доставшимся нам от нашей западной культуры и цивилизации, игнорируя при этом остальные (например, конфуцианство, ислам, буддизм, индуизм и многие другие, которые на самом деле могли бы дать пищу для размышлений). Кроме того, мы не будем заниматься, к примеру, разнообразной шумерской литературой. В сфере наших интересов – идеи иудеев и христиан, касающиеся экономики, но не теологические системы древности или средневековья. Наша цель – выделить ключевые воздействия и революционные концепции, сформировавшие сегодняшний экономический modus vivendi. Оправданием столь обширному и кажущемуся бессвязным содержанию может быть мысль, что «допустимо все…»[21] Мы даже представить себе не можем, что послужит источником вдохновения для будущего развития нашей отрасли знаний.

Следующее замечание касается возможных упрощений или искажений в пограничных областях знаний, кажущихся автору экономически важными, но целиком лежащих в сфере интересов других дисциплин. Наука сегодня с удовольствием прячется в башне из слоновой кости, сложенной из математики, латинского и греческого языков, истории, аксиом и иных обрядов инициации, чтобы ученые могли наслаждаться незаслуженным спокойствием и свободой от критики со стороны специалистов из других областей знаний или общественности. Наука, однако, должна быть открытой, а в обратном случае, как метко отмечает Пол Фейерабенд, она превращается в элитарную религию для посвященных, которая внешне, по отношению к общественности, ярко демонстрирует свою тоталитарную сущность. По словам американского экономиста чешского происхождения Ярослава Ванека, «к несчастью или счастью, наше любопытство не ограничено рамками нашей профессиональной специализации»[22]. В конце концов, если знания, почерпнутые в этих пограничных областях, инициируют новые экономические идеи или приведут к дискуссиям, то существование настоящего сочинения более чем оправдано.