Корпус - Каплан Виталий Маркович - Страница 6

А вот с живыми объектами оказалось посложнее. Василий Андреевич вытаскивал из подсобки живого кролика, и нужно было убить его взглядом. Не раздавить, не сжечь – никаких грубых методов. Нужно убить, не прикасаясь. Действовать только силой мысли. Просто сделать живое мертвым.

И это оказалось куда тяжелее дождя или пламени. Костя тратил почти всю свою силу на жалких, по всей видимости, давно не кормленных грязновато-серых кроликов, а после его шатало, к горлу подкатывала жгуче-кислая волна рвоты.

Василий Андреевич объяснил, в чем дело. Костя пока не умеет выделять из общего потока Энергий нужную волну. Но не стоит расстраиваться. В свое время все придет.

И Костя ждал, когда же оно придет, это время. Ясно же, что без отличной оценки по Энергиям на Стажерство нечего и рассчитывать. Серпет однажды дал ему это понять. Конечно, еще оставалось много времени – почти три года, но Костя иногда нервничал. А вдруг и потом не получится? Ведь разделять Энергии куда сложнее, чем вызывать. Тут одних ощущений мало, нужно еще что-то, о чем ни Василий Андреевич, ни Серпет ему до сих пор не говорили, но он знал – есть какой-то барьер. И если этот барьер не взять – плакало его Стажерство.

Впрочем, сегодня он разделывался с кроликами без особого труда. Кажется, он все-таки понял, как настроиться на нужную волну. Сперва надо очень ясно почувствовать объект – лопоухого испуганного кроля, увидеть внутренними глазами, как колотится его маленькое сердце, как ему страшно и одиноко, представить его во всех подробностях, как бы слиться с ним в единое целое. А потом резко, точно делая удар, отключиться от него, не просто оборвать связь – этого мало, а выбросить всякую мысль об объекте из головы, из времени и пространства. Перейти в мир, где кролика нет. И никогда не было. Вот и все, только делать надо быстро, иначе Энергия уйдет, рассеется в темном и холодном воздухе зала.

Василий Андреевич одобрительно кивал, наблюдая Костину расправу с кроликами, не поправлял, не делал замечаний, а когда последний объект, коротко дернувшись, застыл на тускло поблескивающем надраенными паркетинами полу, он негромко сказал:

– Ну что, Константин, большое продвижение. Кажется, сегодня ты уловил принцип. Однако не слишком задирай нос. Выделить в общем потоке какую-то одну волну – это не одно и то же, что уметь выделять любую. Видишь ли, решение задачи еще не означает овладение методом. Тут, можно сказать, универсальный принцип. Так что упражняться и еще раз упражняться.

Костя сел. Голова у него слегка кружилась. Все же намучился он с этими кроликами – но усталость ощутил только опустившись на холодную, слегка пружинящую скамейку. Трудно было двигаться, болел висок. Ну ничего – скоро пройдет. Пока же он следил за остальными.

Конечно же, у них у всех получалось плохо. Времени они тратили уйму, кролики дохли неохотно, перед смертью верещали, дергались в нелепых судорогах. В общем, недовольно оценил Костя, грязная работа. Видно, плохо усваивают. А почему? Лентяйство. Думают, козлы, только о том, когда урок кончится. О борще думают, о котлетах. Какая уж там концентрация.

Но Васенкин, как и следовало ожидать, вновь отличился. Когда подошла его очередь вставать со скамьи и работать с кроликами, он почему-то заморгал глазами, побледнел. Выйдя на середину зала, он долго смотрел на пушистого серого зверька, потом уставился в пол, напрягся, но все, что ему удалось – это вызвать легкий ветерок.

– В чем дело? – сухо спросил его Василий Андреевич.

Васенкин молчал, не поднимая головы, потом тихо ответил: – Не могу я… Жалко.

– Кого жалко? – бесцветным голосом поинтересовался Василий Андреевич.

– Кролика, – еле слышно прошептал Васенкин.

Василий Андреевич слегка опешил от такого ответа. Но тут же справился с собой и холодно заметил:

– Идиот! Себя бы лучше пожалел… Впрочем, меня это не касается. Садись – два!

Когда Васенкин опустился на скамью, Костя слегка придвинулся к нему и прошипел:

– Ну, смотри у меня, Санек, допрыгаешься. Всю Группу назад тянешь! Плохо это для тебя кончится.

Васенкин промолчал.

Теперь, стоя перед Серпетом, Костя понял, что его тогда удивило. Странная фраза Василия Андреевича: "Идиот! Себя бы лучше пожалел… Впрочем, меня это не касается…" Вроде бы все к месту – действительно, Васенкину за его штучки несладко придется. Но вторая половина фразы – "Это меня не касается…" Зачем он так сказал? Точно Василий Андреевич почувствовал вдруг какую-то непонятную вину и своими словами попробовал от этой вины отгородиться. Впрочем, ерунда! Что еще за вина?! У кого?! И перед кем? Перед сопляком Васенкиным? Не может такого быть, чушь собачья! Если кто и виноват, так уж именно злополучный Саня.

И все же Костя чувствовал – фраза Василия Андреевича сказана не случайно. Что-то за нею кроется.

Серпет окинул Костю изучающим взглядом:

– Интересные вещи говоришь, друг ты мой Константин, – сказал он негромко. – Интересные, а главное, неожиданные. Ведь эту фразу твою, "будем разбираться", я уже два месяца подряд слышу. Знаю, слово у тебя с делом не расходится. Ты постоянно разбираешься. А толку что?

Какой-то неприятный тон был у Серпета. То ли из-за паршивого настроения, то ли и в самом деле у него что-то случилось. Костя никак не мог понять, в чем дело, и оттого росло в нем мутное, глухое беспокойство. Но справившись с собой, он улыбнулся и ответил:

– Тут, Сергей Петрович, одно из двух. Или они, то есть Васенкин с Царьковым, сачки, или идиоты. Если сачки – мы их перевоспитаем. А с идиотами что делать?

– М-да… Вопрос, конечно, интересный. Что делать с идиотами? Может, на колбасу пустить?

– Из них невкусная колбаса получится, Сергей Петрович, – усмехнулся Костя. Он уже почти успокоился. Если Серпет начал шутить, значит, все в норме.

– Хм… С другой стороны, может, именно так мы и решим Продовольственную Проблему? – не то вслух, не то про себя сказал Серпет. – А вообще, не мешало бы их самих послушать. Может, скажут чего интересного?

– Ничего они вам интересного не скажут, Сергей Петрович, – ответил Костя. – Будут молчать как валенки, что я их не знаю?

– Ну, все же попытаю счастья, – бросил Серпет и громко скомандовал:

– Васенкин, Царьков! Встать!

Вихрастый лопоухий Васенкин медленно вылез из-за парты и встал по стойке смирно. Стойка получилась у него так себе.

– А где же второй? – поинтересовался Серпет.

– Второй сейчас унитазы протирает, – ответил Костя. – Это у него любимое занятие.

– А главное, полезное для общества, – весело, даже как-то слишком весело улыбнулся Серпет. – Ну да не беда. Поговорим и с одним Саней. Ну, что скажешь, голубь ты мой ощипанный? Долго так будет продолжаться?

– Как? – не поднимая головы, тихо спросил Васенкин.

– А вот так. С двойки на тройку перебиваешься, уроки не делаешь, брюки мятые. Почему у тебя такой вид, точно сквозь джунгли продирался? Костя, еще раз его в таких брюках увидишь – сними. Не умеет ходить как человек – будет ходить без штанов. Понятно тебе, Саня?

Васенкин молча кивнул. Все эти разговоры были ему знакомы.

Косте они тоже были знакомы, и он понимал, что Серпета меньше всего волнуют Санины брюки, да и грозится он просто так, без настоящей злости. Серьезные приказы он отдает другим голосом.

– Ну, а с учебой что собираешься делать? – усмехнувшись в усы, продолжал Серпет. – Учителя ведь на тебя время тратят, здоровье. А здоровье у них, между прочим, не железное. Может, зря они надрываются, а?

– Наверное, и в самом деле зря, – вставил Костя. И напрасно это сделал, потому что Серпет тут же нахмурился и произнес:

– Я сейчас, Константин, беседую не с тобой, а с Васенкиным. Свои умные мысли выскажешь мне потом. Наедине. А сейчас будь уж так добр, закрой рот.

Пришлось закрыть рот, да так и стоять возле парты с закрытым ртом, на виду у всей Группы. Что поделаешь, сам виноват.

– Не слышу ответа, Саня, – произнес Серпет уже погромче.