Песнь Лихорадки (ЛП) - Монинг Карен Мари - Страница 46

Провал.

Королева, передавшая Истинную Магию ее расы Мак и отшвырнувшая ее сквозь зеркало, чтобы мы могли заточить ее, пока она неподвижна. Болезненная смесь триумфа и горя, когда я наблюдала, как вздымается черно-синяя стена, заточившая мою подругу в тюрьму, в которой она может пройти через черт знает какие страдания. Мы только что воссоединились.

Я опустилась на скамейку, повернулась лицом к слабым лучам солнца, пробивавшимся сквозь густое покрывало облаков, и просто дышала.

Я слабо улыбнулась, вспоминая момент, когда Мак вышла из тюрьмы, оставляя Синсар Дабх позади.

Затем нахмурилась, думая о «Святом Риодане».

Затем я собралась, очистила разум от всего, сосредоточилась посредством дыхания, встала и выполнила кату⁴⁹ для восстановления энергии. Отдав себя течению, я стала ничем иным, как сильным молодым телом, способным управлять еще более сильным молодым разумом. К тому моменту, когда я разрешила себе вновь вспомнить последние двадцать четыре часа, они скатились с меня как с гуся вода.

Я была спокойна, энергична и готова к этому дню.

Ноги отнесли меня в нужное место. Они обычно так делали. Можно сказать, что в ночь, когда я убегала от Мак и метнулась в Зал Всех Дорог, они этого не сделали, но я не считала, что в жизни все можно делить на определенно правильное и определенно неправильное. Есть то, что я сделала. И есть то, что собиралась сделать.

В данный момент пришло время добавить мои интеллектуальные ресурсы к ментальной энергии, запряженной в колледже Тринити, и усилить ее на несколько сотен тысяч киловатт.

♪

Я нашла Танцора одного в длинной узкой лаборатории в корпусе физиков с рядом окон, через которые лились прерывающиеся лучи солнца.

Он смотрел в микроскоп, не замечая моего присутствия, и я остановилась в дверях, наблюдая за ним.

Когда мы были юными, я много наблюдала за ним, пока он был поглощен видеоигрой или фильмом, и открыто пялилась на него. Я считала, что у него самые красивые глаза, что я видела в своей жизни. Я восхищалась его волосами, тем, как он разваливался, будто кот, упивающийся солнышком, как часто он улыбался своим мыслям, иногда смеясь в голос.

Его волосы представляли собой кучу взъерошенных темных волн, и это говорило о том, что он усиленно думал, постоянно запуская руки в волосы. Он был одет в узкие прямые выцветшие джинсы, черные туристические ботинки и черную футболку с надписью «Я как число Пи - очень длинный и я бесконечен». За левым ухом было заткнуто два карандаша. Правое ухо я не видела, но готова была поспорить, что там тоже имеется парочка.

Он стоял, всматриваясь в микроскоп, и когда он поднял руку, чтобы скорректировать прибор, мышцы его плеча напряглись и вновь расслабились. Я прищурилась, подмечая, как явно проступали мускулы руки, и что кожа слегка загорела от пребывания на солнце в те редкие дни, когда оно светило. Когда он накачал себе бицепсы? Как я не замечала раньше, какими мощными были предплечья моего мозговитого и правильного друга? Когда его плечи успели так четко обрисоваться, и как я упустила эти выпуклости трапециевидных мышц? Мой взгляд спустился ниже, объективно оценивая, соответствовала ли остальная часть тела. Соответствовала, и я вновь поразилась тем, что я попросту не замечала в детстве. Я находила его привлекательным как мальчика-гения. Я не сумела заметить, что он был мужчиной.

- Привет, - сказала я, вырывая этот сорняк из мыслей, прежде чем он успел расцвести.

Его голова резко вскинулась, и он метнулась так быстро, что задел локтем пробирку и опрокинул ее. Она пошатнулась на столешнице, упала на пол и разбилась прежде, чем он успел ее поймать.

Он долгое мгновение смотрел на меня, затем холодно сказал:

- Итак. Ты вернулась. Опять.

Я улыбнулась и беззаботно сказала:

- Явилась - не запылилась. Опять-двадцать пять. Готова к мозговому штурму, как... - я не могла придумать рифму к слову «штурм». - Эйнштейн в его лучшие дни.

Он не улыбнулся в ответ. Он выглядел усталым, под глазами пролегли черные круги.

Схватив стоявший рядом веник, он схватился за ручку совка и принялся сметать разбитое стекло. Не поднимая взгляда от пола, он сказал:

- Прошло тридцать пять дней, четыре часа и... - он посмотрел на наручные часы. - Шестнадцать минут с тех пор, как тебя в последний раз видели живой, если тебе это интересно. Но я сомневаюсь, что тебе есть дело. Время для тебя не имеет такого значения, как для некоторых из нас. Вот сколько ты отсутствовала в этот раз, насколько я сумел подсчитать. В последний раз тебя видели покидающей Честер ночью восьмого августа.

Если по тому, как яростно он лупил веником пол, можно было судить об его настроении, то он был изрядно зол на меня.

Я обдумала последние двадцать четыре часа. Мне нужно было сделать кое-какую работу. Я ее сделала.

- Мне жаль, - просто ответила я. И я имела это в виду. В тот день, так много лет назад, когда он разозлился на меня за исчезновение в Зеркалах с Кристианом, я разозлилась в ответ.

Но с тех пор я кое-чему научилась. Например, тому, что когда ты заботишься о каких-то людях, а они внезапно исчезают, и ты не знаешь, увидишь ли их снова - это чистый ад.

Я прошла в комнату и подождала, пока он перестанет атаковать пол проведением уборки.

Он продолжал свое яростное подметание еще несколько секунд, не говоря ни слова, затем наконец остановился и посмотрел на меня. Взгляд его был настороженным и отстраненным.

- Я серьезно, - мягко произнесла я. - Мне жаль. Там, где я была, время действительно идет иначе. Мне жизненно необходимо было отправиться в Белый Особняк. Для меня прошло всего лишь двадцать четыре часа.

- За сколько до своего отправления в Зеркала ты знала, что придется идти?

Он спрашивал, было ли у меня достаточно времени, чтобы оставить записку или каким-то образом передать сообщение.

- Ровно столько, чтобы в режиме стоп-кадра добраться прямиком из Честера в Белый Особняк. «Жизненно необходимо» означает «в момент непосредственного кризиса».

Он прислонил веник к стойке и посмотрел мне в глаза, вглядываясь в глубину. Я понятия не имела, что он искал или что нашел, но его плечи наконец расслабились, и он тихо ответил:

- Ну что ж. Чертовски рад, что ты вернулась, Мега.

- Чертовски рада вернуться, Танцор.

И вот так запросто в комнате уже не осталось напряжения.

Я любила это в нем. Ему не нужно было знать, что я делала. Лишь те критерии, что имели отношение к уважению и внимательности, на которые он рассчитывал, если я хотела оставаться его другом. Мне ненавистен тот факт, что он вновь беспокоился за меня. Мне ненавистны темные круги под его глазами, и поэтому я протянула оливковую ветвь - чего никогда не делала в прошлом. Из-за этого я почувствовала себя неудобно, но еще неудобнее мне было бы не сделать это.

- Если это вообще возможно, я обещаю сообщить тебе, если когда-нибудь вновь придется отправиться в Зеркала.

Он резко втянул воздух, не упуская того, что я только что предоставила ему ту степень подотчетности, которой до сих пор не терпела. И я говорила серьезно. В следующий раз, когда мне придется куда-то отправиться, я, черт подери, найду способ оставить ему записку.

Его улыбка была мгновенной и ослепительной.

Затем он затараторил без умолку, посвящая меня в проделанную ими работу, в общих чертах обрисовывая приоритетные теории с горящими глазами.

♪

Танцор был убежден, что черные дыры, повисшие невысоко над землей, были вовсе не такими, как те, что в космосе.

- Я думаю, что те, наверху, - он вскинул голову к потолку, - естественно происходящий феномен. У них есть право быть тем, что они есть и где они есть. Теория сводится к тому, что изначальные черные дыры были рождены на заре времен, всегда существовали и по какой-то причине должны быть. Мне нравится думать о них как о вселенских сборщиках мусора, подбирающих старый и мертвый хлам, очищая путь для рождения вещей. Дыры, с которыми мы имеем дело, ведут себя не в соответствии с современной теорией черных дыр. Хоть и возможно, что современная теория черных дыр ошибочна - ну то есть, черт подери, мы верили в ньютоновские законы, пока Эйнштейн не перевернул все с ног на уши - от этих дыр идет запашок, который подсказывает мне, что они проклятие для вселенной. Им здесь не место, они никогда не должны были существовать и полностью противоречат естественному порядку вещей.