Супермен (сборник) - Фолкнер Уильям Катберт - Страница 20

Со страхом наблюдая за матерью в эти самые трудные для нее дни, Пэтси замечал, что ей становится все хуже, видел, как она задыхается, слышал клокотанье в ее ослабевшей груди, чувствовал, как горят ее руки, и страдал, ловя ее жалкий, беспомощный взгляд. Он все отчетливее сознавал, что находящийся на содержании городского совета медик ей не поможет. Необходим был другой врач. Но где взять деньги?

В тот день после работы у Маккарти Пэтси отправился на ярмарочную площадь. Начинались весенние скачки, и, значит, можно было рассчитывать, что подвернется случайная работенка — какому-нибудь одиночному, не связанному с ипподромом жокею могла понадобиться помощь для ухода за лошадью.

Он слонялся по площади, прислушиваясь к разговорам и разглядывая приезжих. Многих он видел впервые. Так, он обратил внимание на долговязого, худющего человека, объяснявшего группке случайных собеседников:

— Нет, мне определенно придется снять мою лошадь, а все потому, что здесь не найти человека, способного поскакать не ней. Я не привез с собой жокея и вот теперь завишу от всякой шантрапы. И никто не хочет ставить на моего Блэк-Боя, так как он и вправду утратил форму, хотя вообще-то данные у него редкостные.

Его слушатели заглянули в денник, где стояла длинноногая костлявая лошадь и со смехом разошлись.

— Дураки! — проворчал незнакомец. — Умей я сам держаться в седле, я бы им показал!

Пэтси не сводил глаз с лошади. Ее хозяин окликнул его:

— Что тебе нужно здесь?

— Послушайте, мистер — спросил Пэтси, — она не пырейная[3]?

— Конечно пырейная, да и в Пырейном штате таких немного.

— Я поскачу на этой лошади, мистер.

— Что ты смыслишь в скачках?

— Да для меня паддок мистера Буна в Лексингтоне, можно сказать, дом родной. Я…

— Паддок Буна — ого! Слушай, негритенок, если ты сумеешь прийти на этой лошади первым, я дам тебе больше денег, чем ты видел за всю свою жизнь!

— Я поскачу на ней.

Сердце Пэтси бешено колотилось. Он узнал эту лошадь. Узнал эту глянцевитую шерсть, эти стройные, хоть и костлявые, стати, эти вздрагивающие ноздри. У него были свои счеты с этим черным жеребцом, по чьей вине он остался сиротой.

Лошадь должна была участвовать в предпоследнем заезде. Ее хозяин приложил немело усилий, чтобы нарядить Пэтси хоть в некое подобие жокейской формы. Собранный из отдельных предметов, этот костюм был разномастным, и за Пэтси пришлось закрепить весьма странное сочетание цветов: темно-бордовый в комбинации с зеленым. Но ведь странными были и лошадь, и наездник, а более всего странным — случай, который свел их вместе.

Задолго до начала скачки Пэтси явился в конюшню для более близкого знакомства с лошадью, с которой ему предстояло иметь дело. Блэк-Бой дико сверкнул глазами в сторону мальчика и заржал. Пэтси погладил узкую, длинную голову, усмехнувшись, когда лошадь мягко, но решительно, словно благородная дама, отклонилась, не признавая фамильярности.

— Она норовистая, сразу видно, — сказал Пэтси владельцу лошади, которого, как он уже знал, звали Брэкет.

Тот засмеялся

— Пару фортелей она им покажет.

— У нее и матка была резвейшая, — необдуманно заметил Пэтси.

Брэкет порывисто обернулся.

— Откуда тебе известно о ее матке?

Мальчик рад был бы отказаться от своих слов, но их уже было не вернуть. Запинаясь, он неохотно рассказал о гибели своего отца.

— Ну, — сказал Брэкет, — если на тебя не навели порчу, быть тебе победителем! Но будь я проклят, если все это не похоже на выдумку! Однако я уже раньше слышал эту историю. Мне рассказывал ее прежний хозяин Блэк-Боя. Я не стану объяснять тебе, как лошадь оказалась у меня, ты все равно не поймешь. Ты еще слишком мал, чтобы разбираться в тонкостях покера.

Когда дали звонок для разминки и Пэтси вывел лошадь, у него было такое чувство, точно он не едет, а летит по воздуху. Жокеи не могли без смеха смотреть на его нелепый наряд, но было что-то — может быть, в его душе, а может быть, в четвероногом создании под ним, что делало его неуязвимым к любым насмешкам. На миг он увидел вокруг море лиц, и больше ничего уже не видел. Только впереди белела, расстилаясь, дорожка да неутомимый жеребец резвился, делая за кругом круг. Потом новый звонок позвал их назад.

С первого раза старт не был взят, и всадникам пришлось вернуться. И второй раз тоже вышла осечка. Но по третьему звонку лошади грудь в грудь вырвались за начерченную мелом полосу. Кроме Блэк-Боя здесь были Эссекс, Файфлай, Кин-Бесс и Москито. Все они шли вровень, и только на голову впереди — Блэк-Бой. Пэтси знал фамильную репутацию своей лошади: среди унаследованных Блэк-Боем достоинств резвость сочеталась с выносливостью. Жеребец таких кровей не мог подвести. Пэтси был в этом убежден и потому с самого начала уверенно рвался вперед. Восьмую часть дистанции они прошли, почти не сломав ряда, но к концу первой четверти Блэк-Бой на корпус опережал шедшего вторым Москито. Затем их вдруг обогнал Эссекс. Понукаемый кнутом и шпорами вставшего на стремена жокея, он повел скачку.

Публика заорала, загудела, но Пэтси, пригибаясь к шее своей лошади, улыбался. Он видел, что Эссекс уже на пределе, этот спурт стоил ему последних сил. Единственным, кого следовало опасаться, был Москито, который словно прилип к крупу Блэк-Боя. Кончалась третья четверть. Эссекс заметно выдыхался. Ни кнут, ни шпоры не могли больше ничего изменить.

Вот уже Блэк-Бой дышит в ухо лидеру. Вот они идут уже рядом — загривок к загривку, нос к носу. А вот наконец черный жеребец обходит соперника.

Снова орет публика, и снова улыбается Пэтси, сворачивая на финишную прямую. Но тут его почти достает Москито. Мальчик окидывает взглядом лошадь и всадника, и губы его горько кривятся. Похоже, что его все-таки победят. Финишная прямая наполовину пройдена, и голова Москито рядом с головой вороного жеребца.

На короткий миг Пэтси уносится мыслью домой. Перед его глазами возникает образ больной женщины, для которой так много зависит от исхода этой скачки, и он крепче сжимает коленями круп лошади, глубже вонзает шпоры в ее взмокшие бока. Блэк-Бой выиграет, обязан выиграть! Он спасет мать человека, у которого отнял отца. И черный жеребец в самый последний момент делает отчаянный рывок и достигает столба, на корпус опередив соперника.

А чуть позже Пэтси, очень возбужденный и очень счастливый, под гром оркестра повел лошадь в конюшню. Здесь Брэкет и нашел его вскоре, бурно выразив ему свое восхищение:

— Какой же ты чертенок! Ты скакал так, точно вы с лошадью одно целое! Мы победили! Мы победили! — И он стал совать мальчику банкноты.

Сначала у Пэтси округлились глаза, а затем он схватил деньги и быстро переоделся.

— Торопишься кутить? — спросил Брэкет.

— Тороплюсь за доктором. Мать у меня больна.

— Только не исчезай совсем. Ты мне и в другой раз понадобишься.

— О, я к вам еще загляну. До скорого!

Час спустя он привел к матери очень известного доктора, самого лучшего, какого только смог порекомендовать ему хозяин аптеки. Доктор оставил больной лекарства и сделал назначения. Но перелом в состоянии Элизы наступил еще до всякого лечения. Выслушав рассказ сына, она почувствовала, что начинает выздоравливать. Клички лошади Пэтси ей не сообщил.

Лгать ужасно утомительно. А если сказать по правде, то от этих состязаний по гребле мне не жарко и не холодно. Они для меня — нечто происходящее по ту сторону реки.

Уходит зима, начинается весна и — состязания по гребле. В этот день каждый дюйм побережья Темзы стонет от многолюдства и оглашается самыми что ни на есть демократическими звуками — их производят барабаны, трещотки, голосовые связки… Оксфорд плюс Кембридж — хороший сандвич, но все почему-то охвачены страстью либо к одному, либо к другому. Нестройными криками толпа приветствует лодки, которые срываются с места и вскоре исчезают за излучиной реки.