Коронованный наемник (СИ) - "Serpent" - Страница 30

Леголас находился в нечастом в последнее время превосходном настроении. Разговор с Регаром вселил в него надежду, что запертая дверь, в которую он остервенело бился столько времени, наконец, дала трещину. Головная боль, утихнув днем, больше не возвращалась, а досадное нытье пальцев легко было списать на дурную привычку в гневе ударять кулаком в стену.

Но сейчас Леголасу совершенно не хотелось думать о хитросплетениях ирин-таурских интриг и своих догадках. Сидящий слева Варден вполголоса излагал презабавную историю из своей богатой придворными склоками биографии, и Леголас старался не упустить ни слова, уж слишком искусным рассказчиком оказался чопорный сенешаль.

Чей-то внимательный взгляд пощекотал щеку, Леголас обернулся и встретил улыбающиеся глаза Эрсилии. В последние дни эльф редко видел ее, занятый пленными мошенниками, и миловидное лицо девицы показалось ему еще привлекательней, освещенное теплыми отблесками огней. Искренне улыбнувшись в ответ, Леголас поднял кубок в приветственном жесте, а княжна отвела глаза, расправляя складку шелкового покрывала на волосах тем не лишенным поощрения движением, каким женщины так часто отвечают на заинтересованный мужской взгляд.

Застолье затянулось. Уже луна холодным серебром вычеканила на сводах узких окон мелкий узор трещин, и толстые свечи догорали тусклыми огоньками, еле теплящимися в бугристых потеках воска на тяжелой кованой люстре под потолком.

Поднявшись из-за пустеющего стола, Леголас пожелал доброй ночи сотрапезникам и отправился в свои покои. За окном вились мелкие снежинки, казавшиеся колючими и иззябшими в порывах студеного ветра. Они лепились к подоконнику, цеплялись за деревянный переплет окна, а потом снова уносились в ночь, подхваченные непогодой. Лес серебрился хрупкой красой первых заморозков, и мелкие звезды дрожали в стылой темной выси.

Лихолесец захлопнул ставни, словно отсекая неприютную ночь от тепло натопленной комнаты, и неторопливо принялся расшнуровывать наручи. В этот момент в дверь постучали, вероятно, лакей принес воду для рукомойника.

- Войдите! – отозвался эльф, не оборачиваясь. Морготовы шнуры были туго затянуты и поддавались неохотно. Сзади скрипнула дверь, но вошедший продолжал стоять у порога.

- Проходите же, не стесняйтесь, – Леголас сорвал левую наручь и бросил на крышку сундука у изножья кровати. В ответ на приглашение дверь негромко хлопнула, а затем послышался щелчок поворачиваемого в скважине ключа. Эльф замер на миг, приподнимая брови. Он ослышался, или дверь только что заперли? Не выпуская шнуров, обернулся. У двери стояла Эрсилия.

Лихолесский принц немало повидал на своем веку, и если бы сейчас в его опочивальню ввалился отряд вооруженных гоблинов, он ни на миг бы не растерялся. Однако сейчас он молча стоял перед княжной, так же машинально продолжая распускать непослушными пальцами шнур правой наручи и судорожно ища какие-то подходящие слова и вопросы во внезапно опустевшей голове.

Она так же молчала, глядя ему в глаза. Непокрытые волосы были распущены, и темные локоны ниспадали на хрупкие плечи. У самого ворота блио билась на шее какая-то крохотная жилка, словно птенец клевал изнутри белую кожу. Лицо горело ровным румянцем, а подрагивающие губы выдавали смущение пополам с решимостью.

- Миледи, – наконец, хрипло пробормотал Леголас и откашлялся. Где-то на задворках разума ворошилось твердое убеждение, что он либо совершенно превратно понял происходящее… либо сейчас проснется, – что-то случилось? Я могу вам помочь?

Эру, ну конечно. Сейчас Эрсилия скажет, что у князя снова удар, иначе зачем бы ей середь ночь являться в спальню к иноземному послу… А щелчок замка?

Пока все эти сумбурные мысли метались в голове ошеломленного лихолесца, Эрсилия шагнула вперед, отстранила его руку и сама расшнуровала вторую наручь.

- Благодарю, – проговорил эльф, совершенно растерявшись. Княжна же снова прямо и открыто поглядела ему в глаза:

- Не смотрите на меня так подозрительно, принц, я вам не снюсь, и не принесла никаких дурных вестей. Я лишь… хотела поговорить с вами наедине.

Леголас встряхнул головой, отгоняя первое замешательство. Право, он ведет себя, как мальчишка. В этом безумном княжестве слишком много непонятных ему вещей, а потому мало удивительного в том, что княжна, на плечах которой лежит львиная доля всех забот и тревог, хочет без свидетелей что-нибудь с ним обсудить. Хотя, стоило бы его предупредить… По крайней мере, он не выглядел бы таким идиотом…

Однако лихолесец уже вернул себе обычное самообладание и улыбнулся:

- Прошу простить меня, миледи, я несколько удивился этому визиту и заподозрил, что случилось нечто из ряда вон выходящее. Простите за некоторый… беспорядок.

Но Эрсилия не приняла предложенного эльфом светского тона. Она поводила пальцами по ручке двери, и эльфу даже показалось, что она раздумывает, не уйти ли без всяких разговоров. Однако через минуту княжна подошла к камину, бездумно провела пальцами по камням облицовки, а Леголас не к месту подумал, что не стоило днем бросать на самом виду у очага промокшие и изгвазданные глиной сапоги. Но Эрсилия едва ли видела что-то вокруг себя. Несколько секунд поглядев в камин, где трещало пламя, она обернулась и подняла на принца глаза:

- Вы нравитесь мне, Леголас.

Лихолесец на миг замер, пытаясь понять смысл этой… весьма двусмысленной фразы, но тут же снова мягко улыбнулся:

- Я польщен, княжна. Смею заверить, вы тоже вызываете у меня глубокую симпатию…

- Не надо придворных уверток, принц, – вдруг оборвала его Эрсилия, – вы поняли, что я имела в виду. Неужели я пришла бы ночью в вашу опочивальню, лишь чтоб заверить вас в моем к вам дружеском расположении?

Снова повисло молчание, и в эти секунды Леголас понял, что с этой странной девицей нужно говорить прямо, только так они смогут друг друга понять.

- Я смею позволить себе некоторые догадки, княжна. Но причины вашего визита остаются мне непонятны.

- Как вы виртуозно плетете фразы, принц, – не без иронии проговорила Эрсилия, – на вас совершенно невозможно сердиться. Вероятно, даже вульгарно браниться вы умеете с тем же непринужденным изяществом.

Эти слова, хоть и выражали, казалось, одобрение, прозвучали донельзя обидно, словно княжна напрямик обвинила Леголаса в малодушии. Нахмурившись, эльф сухо ответил:

- Я принимаю ваш упрек. Что ж, давайте начистоту. Вы ночью вошли в мою опочивальню, сами заперли дверь. Я не выяснял, что принято в Ирин-Тауре думать об эльфах, но хочу предупредить вас, что вы неосмотрительны. Я нравлюсь вам? Не скрою, вы тоже не оставляете меня равнодушным. А еще позволю себе напомнить вам, что я здоровый мужчина и, несмотря на расовую принадлежность, подвержен тем же желаниям и слабостям, что и любой ваш соплеменник. Я не знаю, что за цель преследуете вы, подвергая меня подобному искушению, но мне не хотелось бы задеть ваши чувства или подвергнуть опасности вашу честь, Эрсилия.

Девица вспыхнула еще более густым румянцем, но глаза ее заполыхали опасной бесшабашностью:

- А если именно этого я и хочу от вас, принц? Если пришла подвергнуть опасности свою честь?

Леголас сжал зубы. Княжна, похоже, все еще не понимает всей рискованности своей игры… А кровь уже быстрее побежала по венам, сердце застучало гулко и часто, и эльфу показалось, что комната натоплена слишком жарко. Эрсилия же шагнула вперед, подходя к лихолесцу вплотную. Белые ладони бесстрашно легли Леголасу на грудь, скользнули на плечи, мучительно-знакомо очертив их рельеф, запутались в волосах, ласково охватывая затылок и побуждая эльфа склониться навстречу трепещущим, полураскрытым девичьим губам.

Леголас чувствовал, как сердце колотится в висках, а тело затапливает шквал жгучего желания. Сжав руки Эрсилии, он отпрянул:

- Что ты делаешь, безумная, – хрипло прошептал он, но девица подалась вперед, глядя на него затуманившимися глазами, полными горьковатой истомы. И эльф ощутил, что теряется во тьме расширенных зрачков, а воля и здравый смысл с невесомым шелестом осыпаются к ногам под неистовыми ударами пульса, колотящегося в тонких девичьих запястьях. Выпустив хрупкие руки, Леголас провел ладонями по плечам, сминая тонкую шерсть платья, скользнул вдоль безупречно прямой спины и прижал Эрсилию к себе, впиваясь в податливые губы исступленным поцелуем. Она ответила пылко и безоглядно, растворяясь в его объятиях, и лихолесец целовал ее и целовал, все глубже погружаясь в бездну оглушающей страсти. Она была совсем дитя, чистое и неумелое. И безыскусные ее поцелуи распаляли его намного сильнее ласк самых опытных и не знавших стыдливости женщин, с которыми его сводила беспокойная и не всегда безупречная военная доля.