Коронованный наемник (СИ) - "Serpent" - Страница 120

С этой мыслью он вошел в каземат, досадуя, что не может закрыть скрипящую дверь, не спугнув интригана. Отсутствие оружия его не тревожило – как ни силен был Вигге, в рукопашной схватке против лихолесского воина ему было не устоять, а уж разоружить мерзавца он сумеет. Обойдя бочонки, Леголас оказался прямо за спиной рыцаря, неспешно привязывавшего мешки к тележке. Эльф прикинул, успеет ли тот разогнуться и выхватить клинок… как вдруг Вигге, не оборачиваясь, спокойно произнес:

- Доброй ночи, милорд. Вы как раз ко времени.

Леголас замер. А рыцарь неспешно выпрямился, обращая к эльфу обожженное холодным ветром лицо.

- Ваше любопытство всегда было сущей бедой для вас, ваше высочество, – протянул он, зачем-то снимая с пояса флягу, – к счастью, оно делает вас куда более предсказуемым, чем я думал поначалу.

Леголас помолчал, а потом медленно скрестил на груди руки:

- Да, за мной водится такая слабость. И сейчас меня тоже одолевает интерес, чем вы тут заняты. Вам не нужна помощь, Вигге? Тележка, полагаю, тяжелая…

Рыцарь усмехнулся, вынимая из фляги тугую пробку.

- Вы так любезны, друг мой. Ну просто взаправдашний принц.

Услышав эту фразу, Леголас едва не расхохотался. С самого начала разговора он не мог разобрать, что в Вигге сегодня не так, как обычно. А сейчас понял: рыцарь говорил на другой манер, нарочито куртуазно вставляя изящные обороты. Но это нимало не походило на порой прорывавшиеся в Йолафе подлинно вельможные повадки. Главарь мятежников получил некоторое воспитание, пусть и был по-солдатски грубоват. Вигге же явно пытался кого-то копировать, но просторечные словечки выдавали его с головой.

Видимо, во взгляде лихолесца отразилась ирония, поскольку рыцарь тут же посерьезнел и воззрился на Леголаса с неприкрытой тенью враждебности.

- Да, мне понадобится ваша помощь, милорд, – отрезал он с издевкой, – и прежде всего, не вздумайте показывать свой норов, – с этими словами он встряхнул флягу, из которой послышался плеск, – поверьте, там вовсе не эль. И, хоть вы еще и не до конца обратились в поганую тварь, которой вам суждено доживать свой век, вы едва ли захотите проверять на себе, насколько Бервирово зелье уже действует на вас, не правда ли?

На лице принца не дрогнул ни один нерв, но Леголас почувствовал, как внутри сжалась ледяная спираль. Он ни разу не задумывался об этом… Ему казалось, что он сумел примириться со своим незавидным положением. Он даже научился пользоваться доселе несвойственными ему, сугубо орочьими особенностями. Однако эльф, все глубже уходящий под орочью оболочку, но продолжавший жить в лихолесце, не позволял ему думать о себе, как об орке, и применять к себе орочьи представления об опасности… А ведь Вигге прав. Беспощадно прав. И соваться в этот каземат для Леголаса изначально было смертельно опасно.

Рыцарь же верно истолковал молчание противника:

- Вам это не приходило в голову? Ей-Эру, милорд, да вы еще глупей моего простака-братца. Тот тоже – как восстание поднять, али голову прямиком варгу в пасть сунуть, так куда как скор. А свой собственный интерес под самым носом узреть не умеет.

Смысл этой фразы не сразу настиг Леголаса, он вскинул голову, не умея сдержать потрясения, а Вигге рассмеялся так громко, что под потолком заплясали причудливые переливы эха.

- Морготова плешь, видели б вы сейчас свои глаза… Да, милорд, я о командире, будь он неладен. Старый греховодник Аксель в прежние времена втихомолку хаживал к моей маменьке, каков потаскун! Потом, правда, своя жена понесла, он и остепенился. А там и маменька овдовела. Ох, как все Акселем восхищались! Благороден, каналья, вдовую соседку с малым дитятей на руках заботами не оставляет, то крышу починит, то дров привезет. Я его любил, дядюшкой называл. Только Йолаф, сынок законный, бельмом на глазу сидел. С малолетства выскочкой был, восьми лет уже в гарнизон затесался, а уж как в плечах шире стал – вовсе возомнил о себе. Камрин, правда, мне больше по душе была. Ретивая кобылка, характерец – сущая соль с перцем. Я за ней приударить было затеял, тут-то маменька вразнос и пошла. Сперва ухватом меня огрела, душу отвела, а там уж объяснила, отчего мне Акселева дочь не пара…

Вигге запнулся. Он уже не играл в придворного, сбившись на прежний естественный тон, а в глазах погас самодовольный огонек превосходства, уступив место тяжелому тоскливому озлоблению.

- И как я тогда Йолафа за кабаком не прирезал – сам не знаю. Все ему одному досталось. И отец, и по службе фавор, и даже сестра. А я… пащенком был, пащенком и остался. Кабы он меня хоть не жаловал – все б легче было, вроде как, на равных были бы. А он-то… Дурак дураком, за приятеля меня держал. Маменька моя за простым дровосеком замужем была, мне по его стопам была дорога, вроде как, по отцовским. А Йолаф в меня репьём впился – охота тебе всю жизнь с топором раскорячиваться, давай фехтовать научу. Потом перед старшиной за меня похлопотал, меня в гарнизон взяли. Благодетель балрогов… Подаяние, вишь, сироте пожаловал.

Вигге, казалось, забыл о Леголасе. Он безучастно сжимал смертоносную флягу в руке, мерно покачивая ею, глядел куда-то мимо эльфа и говорил, говорил, отрывисто, зло, словно воспаленный нарыв накопившихся обид, много лет тайно зревший в душе, вдруг вскрылся и теперь неудержимо исходил гнилой кровью.

Лихолесец ощущал, как от рыцаря исходит тошнотная волна застарелой ненависти, пробуждая где-то в глубине его собственной натуры мелкую дрожь омерзения, в которую вплеталась нотка сладострастного удовольствия. Орк жадно впитывал животворную злобу, эльфа трясло от отвращения, и этот внутренний разлад уже привычно рождал неудержимое черное бешенство, затапливающее душу и лишающее разума.

- Так в чем же дело?! – рявкнул он вдруг, – будь мужчиной, убей его или сдохни сам, а не ной передо мною, как выпоротый лакеишка!

Вигге онемел на миг, а потом остервенело тряхнул флягой и выкрикнул:

- Заткнись, чернокровая мразь! Захлопни пасть, или я…

- Что «ты»?! – издевательски выплюнул Леголас, – ты трус! Ты был героем, когда бил меня, безоружного, ногами, да тридцать подручных стояли за спиной! Ты годами ненавидел Йолафа, а сам пользовался плодами его покровительства! Подаяние… Да он просто и искренне хотел помочь соседскому сыну добиться в жизни чего-то большего, чем заскорузлые от топора руки и плечи, стертые вязанками! Сейчас ты горюешь о своей уязвленной гордости, так чего ж тогда ты гордо не отказался от его помощи? Ты жалок, Вигге!! И Йолафа ты ненавидишь за то, что он всегда был сильнее и удачливее тебя, при этом ни на кого не глядя свысока! За это, именно за это его все здесь уважают! Я достаточно прожил среди вас, чтоб понять это. Он не прикрывает своих неудач чужими ошибками, не прячет свою совесть за чужими именами, ничью жизнь не ставит ниже своей! Тебе никогда не стать таким, как он, и этого ты никогда ему не простишь!

Вигге хрипло взревел, по-звериному оскаливая зубы:

- Ложь!! Ты лжешь, Мелькоров пасынок!

И с этим воплем швырнул в лихолесца флягу. Та взлетела, описала плавный изгиб, выбрасывая искрящуюся в свете факела прозрачную дугу воды, и гулко грянулась о стену. Леголас не успел ни о чем подумать. Могучий инстинкт, не одну сотню раз спасавший ему жизнь, отбросил его в противоположную сторону, и лихолесец молниеносно покатился по полу, уклоняясь от сыплющихся сверху брызг. Оборот, другой, третий, пятый… Капли отставали на доли секунды, пока, наконец, Леголас не взметнулся на колени, ударяясь спиной в другую стену. А предатель уже рванулся к открытой двери, торопливо запер и снова выскочил на середину грота, теперь сжимая в руках широкий топор. Леголас подобрался, готовясь увернуться от сияющего лезвия, но рыцарь не пытался атаковать. Он бросился к ближайшему бочонку и с размаху всадил топор в осмоленный бок. Из разлома хлынула вода, вынося с собою россыпь щепок и бирюзовые кристаллы…

Это не были просто бочки, заготовленные для заклятой воды. Все двадцать штук уже стояли наготове, тая в себе страшное зелье, которое сейчас тугими струями заливало каменный пол, а Вигге метался от бочонка к бочонку, прорубая темные доски.