Запах Вереска (СИ) - "Kapkan" - Страница 51

Всего лишь десять оборотней против целой армии, которая «чудесным» образом смогла просочиться на их собственную территорию. Надо было вырезать весь Совет в первый же день, когда они выбрали его, но Маркус не позволил. И теперь он бессильно наблюдал за тем, как его братья и их дети, которых он помог вырастить, умирали один за другим. Мучительно, долго, харкая отравленной кровью, но даже так они умирали в бою, как истинные сыны его клана.

Лес снова вздрогнул, испуская очередной стон и треск разрывающихся деревьев с запахом обожженной земли. Дикие вопли не переставали разрывать воздух, и теперь к ним то и дело присоединялось рычание взбешенного зверя. Необузданного, дикого и отчаянного. В самом сердце леса сейчас шел бой. Последний оставшийся в живых черный зверь продолжал драться и рвать хладных, как тряпочных кукол. Весь измазанный в крови, с вздыбленной на загривке шерстью, порванной туникой и многочисленными ранами, Кай уже мало обращал внимание на яд, медленно проникающий в тело. А его сейчас было слишком много. Три стрелы, торчащие из-под лопатки, одна на бедре и еще одна под ребром. Рваный порез от мечей и искалеченная Черным Огнем* правая часть морды. Но, несмотря на это, он будет стоять и дальше. До тех пор пока бьется сердце, пока по жилам течет огненная кровь и пока на заре не закроются его глаза...

*

Закат давно уже перетек в прохладную ночь. Ветер невесомо колышет порванные занавески. Он свободно проникает через распахнутое окно и гуляет в освещенной только огнем очага комнате. Это единственный мало-мальски целый дом во всей деревушке, которую бросили спешно сбежавшие от волков люди.

Маркус лежит на разворошенной постели и, не моргая, смотрит на почерневший от копоти потолок. Мыслей нет, только воспоминания о темноволосой хладной. Ее лицо стоит перед глазами, а голос ввинчивается в уши. Она осталась там, среди своих воинов, где ей самое место, а он здесь, на своем месте. Только надолго ли? Ведь слушок о том, что он закрыл собой вампира, скоро всю стаю обойдет. И то, что она держала его на руках и пыталась вылечить, – тоже. Глупо... Столько скрывать, чтобы вот так просто попасться. Удивительно, что его вообще не бросили там умирать, а увели и заботились с таким рвением. Только в глаза старый Сагул старался не смотреть, когда перевязывал рану. Да и плевать. Он все равно устал уже притворяться.

Бессильно закрыв глаза, Маркус пытается отрешиться от всего, но не получается. Диана... Она везде... Ее шепот в ветре, ее запах все еще щекочет нос, а в ушах – биение ее сердца. Это наваждение не отпускает его ни на минуту. Оно становится только сильней. Он настолько уходит в сладкий дурман, что совершенно не обращает внимания на тяжелый скрип двери. А зря, потому что на пороге стоит она.

Диана смотрит на него, прислонившись к дверному косяку. Бледный, с синяками, залегшими под глазами, сжатыми в тонкую линию губами и нахмуренными бровями. Его глаза закрыты и, кажется, что он спит, но это не так. Она чувствует, как быстро бьется его сердце, как трепещут его ноздри, когда он улавливает ее запах, но от этого еще больше хмурится. Он лежит под медвежьей шкурой, его грудь перевязана, и на ткани уже видны капли высохшей крови.

Она смотрит жадно, затаив дыхание, и колени ее дрожат. Потому что от осознания того, что этого идиота мохнатого в любую минуту может не стать, ее корежит. Этот страх буквально выворачивает все ее нутро наизнанку. Ей уже плевать, что скажут другие. Плевать на то, что скоро придется разбираться с последствиями, плевать на оборотней, которыми кишит это место, и на то, что они могут в любую секунду почувствовать ее. Ей бы сейчас уйти, но вместо этого ноги несут ее вперед, а руки, дрожа, тянутся к нему. Чтобы самыми кончиками пальцев прикоснуться к растрепанным и влажным от пота волосам. И стоит ей лишь оказаться так близко, как крепкие руки молниеносно смыкаются на тонких запястьях, и глаза резко распахиваются, чтобы через мгновение удивленно расшириться от неверия.

- Ты не...

Ему просто не дают сказать хоть слово, и дрожащие губы накрывают его собственные. Они все еще хранят вкус ее слез, но даже за все золото мира Маркус не захотел бы сейчас оторваться от них. Вопросов больше не остается, и на них банально нет времени. Она здесь... Пришла, несмотря на то, что это сущее самоубийство. Такая храбрая и настолько же безумная. Страстная, нежная и желанная до дрожи. Маркус просто не может заставить себя оторваться от нее. Впервые в жизни он так теряет голову. Он жадно сминает ее рот, и язык уже вовсю вылизывает ее собственный. Острые клычки ранят его губы, и капли крови стекают на подбородок, а она, потеряв голову, вылизывает их и урчит, как дикая кошка.

Она не успевает даже пискнуть, как ее просто затаскивают на постель и уже через секунду подминают под себя. Она лишь глухо стонет и, закинув ногу на его бедро, еще больше тянет к себе. Ближе, чтобы вжаться всем телом и почувствовать каждый изгиб, каждую линию. Пусть даже через весь этот ворох ненужной сейчас одежды. Главное – это прижаться так сильно, чтобы кожа к коже, насквозь пропитаться запахом друг друга и оставить метки, чтобы больше никто и никогда не посмел посмотреть, не смел даже прикоснуться.

Маркусу мало. Он отрывается от припухших алых губ и, глухо рыча, начинает вылизывать ее шею. Он рвет шнуровку на ее жилете и, разорвав воротник черной рубашки, спускается ниже. Его руки гладят каждый миллиметр ее тела и все больше обнажают. Лаская изящную линию плеч и покусывая тонкие ключицы. Одними лишь укусами вырывая из нее тихие вздохи и всхлипы.

- Диана...

Шепот сладкой патокой льется в уши и усиливает давно уже переливающееся за край возбуждение. Оно сжигает их изнутри и вырывается потоками жадных ласк и громких стонов. Она бьется в его руках и изгибается, царапая крепкие плечи. Мир расплывается перед глазами и взрывается под веками миллионами разноцветных брызг, стоит только почувствовать его член в себе. Боль пронизывает от макушки до пят. Она раскаленным железом ввинчивается в разум, заставляя скулить и отросшими когтями царапать блестящую от пота спину. Острые клыки вонзаются в шею и заставляют зашипеть и еще больше потерять голову. Потому что ее запах становится еще более сильным. Он похож на сладкий мед, и Маркус пытается до капли вобрать его в себя. Слизывать его с упругой груди и нежного живота. Каждый толчок вырывает судорожный вздох. Еще и еще, пока не превращается в глухие стоны.

- Марк, Марк, Марк... – нет, Диана больше не кричит.

У нее больше нет на это сил. Они растворились в его руках, под его губами и бешеными движениях, от которых кровать скрипит так, что скоро просто рухнет под ними.

- Люблю... – рычит оборотень и, сгребая ее в охапку, сажает на себя.

С силой проведя по тонкой спине и вырвав очередной стон, наматывая на кулак длинные волосы и еще глубже толкаясь в нее. Ловя губами каждый вздох, каждый нервный шепот и все больше растворяясь в ней. Нежные руки обвиваются вокруг шеи и прижимают так близко, что между их влажными телами не остается даже миллиметра. Ноги сильней сжимают его бока, а губы чувственно покусывают кончик уха, и нервный шепот прерывается лишь очередным стоном, что невозможно удержать. Она трется об него, ластится и, запустив пальцы в его волосы, движется так медленно. Улыбаясь, прикрыв глаза и откидывая голову. Диана пьет сладкий нектар, запретный для всего ее рода, и, Бездна побери, не может понять, какого хера она так долго отказывалась от этого. О, если бы она только знала, как это будет, то давно уже завалила бы этого проклятого волка. Еще тогда, когда впервые почувствовала запах зимнего леса и посмотрела в темные глаза. Такие блестящие и горящие безумием сейчас. Плавящие ее кожу и ломающие весь самоконтроль...

Ивон сходил с ума. Нет, внешне командир мечников продолжал оставаться невозмутимым и, как всегда, замораживать одним лишь взглядом, но тьма внутри металась и рвалась, как бешеная. Она когтями вцепилась в него и раздирала в клочья, воя и требуя выпустить ее. Ей было плевать на все доводы рассудка, был только дикий гнев и страх. Он засел в мыслях неясным силуэтом и не оставлял его ни на минуту.