Дерево лжи - Хардинг Фрэнсис - Страница 19

— Думаю, я знаю, о чем ты хочешь поговорить. — Отец устроился за письменным столом. От недавней вспышки гнева не осталось и следа. Теперь он выглядел хмурым и усталым. — Ты все еще переживаешь о моем здоровье, да? И боишься, что я сержусь на тебя за то, что ты без приглашения вошла в мой кабинет? — Он бросил на нее взгляд, в котором не было ни тени суровости.

Фейт сглотнула и ничего не сказала. Это и правда ее беспокоило, но не в первую очередь.

— Во-первых, тебе не стоит волноваться по поводу моего здоровья, — продолжил отец. — Как я уже говорил, ты ошибаешься, вчера вечером со мной все было в порядке, просто я устал и слишком увлекся работой, потому не смог уделить тебе внимание. А что касается твоего вторжения в мой кабинет вечером и на следующее утро… — Он сложил ладони и серьезно посмотрел на Фейт. — Ты поступила нехорошо, и я буду сильно разочарован, если ты когда-нибудь сделаешь так снова. Но я уверен, что ты не хотела причинить мне зло или проявить неуважение. Я забуду про этот инцидент, Фейт. И больше не будем говорить на эту тему.

Он слегка кивнул, явно ожидая, что Фейт уйдет. Но она оставалась на месте, чувствуя себя глупо.

— Ты хочешь сказать что-то еще? — Он уже взял перо и открыл записную книжку — верный знак, что ей пора идти.

— Отец… — Перед глазами Фейт все плыло. — Я… это я заляпала твое письмо.

Перо легло на стол. Записная книжка захлопнулась.

— Что ты сказала? — Взгляд больше не был добрым.

— Это не Жанна. Я… я это сделала. — Фейт едва слышала свой голос.

Отец смотрел на нее несколько долгих секунд.

— С тех пор как мы выехали из Кента, письмо лежало в моем сейфе. — Отец Фейт встал. — Ты хочешь сказать, что специально открыла мой сейф?

— Прости… — снова начала Фейт.

— Ты имела возмутительную наглость копаться в моих бумагах? Ты прочитала письмо? Что ты еще видела?

— Только это письмо! Я… пролистала другие, но глянула мельком. Мне ужасно стыдно, я не должна была так поступать, но я не знала, что мне еще делать! — Отчаяние придало силы ее голосу. — Я знала, что мы уезжаем из Кента по каким-то ужасным причинам, но никто не говорил мне, в чем дело! Я просто хотела это узнать!

— Что? Ты пытаешься оправдать свое поведение? — Отец затрясся от возмущения. — Нет! Ни слова. Молчи и слушай. Видимо, я должен пересмотреть свое отношение к тебе. Я считал тебя почтительной дочерью, честной, имеющей четкое понимание своего долга перед старшими. Я не думал, что ты способна на такой коварный обман. По всей видимости, за тобой недосмотрели, и твой характер опасно изменился к худшему. Честность похвальна для мужчины, но для девушки и женщины она важна как ничто. Послушай, Фейт. Девочка не может быть такой же отважной, умной и умелой, как мальчик. Если она не добродетельна, грош ей цена. Понимаешь?

Фейт показалось, что ее ударили наотмашь. В глубине души у нее жила слабая, крохотная надежда, что ее поймут и простят. Сейчас, практически утратив ее, она знала, что должна молить о прощении. И почему-то она не стала этого делать.

— Но я действительно умная. — Она произнесла это негромко, но все-таки произнесла. Она услышала, как ее губы выговаривают эти слова.

— Что ты сказала?

Подавляемые вот уже семь лет мысли вырвались наружу.

— Я умная! Я всегда была умной! Ты это знаешь! Я сама выучила греческий язык! Все говорят о Говарде и о том, какой у тебя блестящий сын, но в его возрасте я прочитала «Путешествие Пилигрима в Небесную страну» и «Историю Англии для детей» и запоминала латинские названия растений в саду! Говард едва может высидеть спокойно, пока ему читают «Историю маленькой Гуди Два Ботинка»!

— Как ты смеешь! — перебил отец, надвигаясь на нее. — Кто позволял тебе говорить со мной в таком тоне? Кто дал тебе право так хвастаться и дерзить? Где ты набралась этой спеси? Это что, награда мне за то, что я открыл тебе доступ к своей библиотеке и коллекциям? Ты лишилась ума или только благодарности? Ты не считаешь себя обязанной за свою одежду, крышу над головой и пищу, которой тебя кормят? Нет. Ты — нет! Каждый ребенок вступает в жизнь, будучи в долгу перед родителями, которые дают ему кров, пищу и одежду. Сын может однажды отплатить тем, что станет выдающимся человеком и увеличит состояние семьи. Но дочь никогда этого не сделает. Ты никогда не прославишься на военном поприще, не проявишь себя в науке, не сделаешь себе имя в церкви или в парламенте и не овладеешь достойной профессией. Ты всегда будешь лишь обузой, опустошающей мой кошелек. Даже если ты выйдешь замуж, твое приданое пробьет брешь в семейном состоянии. Сейчас ты отзываешься о Говарде презрительно, но если ты не выйдешь замуж, в один прекрасный день тебе придется просить его о снисхождении, чтобы не оказаться на улице.

Фейт не могла выдавить из себя ни слова. У нее перехватило дыхание. Горячие слезы полились по щекам. Перед ее мысленным взглядом возник залитый солнечным светом пляж, где она нашла ископаемое, свое первое ископаемое. Но вот солнце скрылось за непроглядной черной тучей, отец ушел, и маленькая девочка осталась совсем одна с глупым камнем в руке.

— Все, что может сделать дочь, — более спокойно продолжил преподобный, — дабы компенсировать долг, который она не может возместить, это придерживаться пути повиновения, благодарности и скромности. Это ведь так мало, не правда ли?

Утирая слезы рукой, Фейт кивнула. Она ненавидела себя за этот кивок. Но свет на пляже грозил погаснуть. Ее самоуважение столкнулось с любовью, а в этом случае исход обычно бывает предрешен. Любовь играет не по правилам. В этот момент ее гордость, глубинная уверенность, что она права, само ее восприятие себя натолкнулись на перспективу быть нелюбимой.

Отец Фейт вернулся за стол и сел к ней спиной, нетерпеливо рассовывая бумаги. Она воспользовалась передышкой, трясущимися руками вытащила носовой платок и утерла слезы. Ей казалось, будто ее вывернули наизнанку. Все ее чувства и мысли, которые она вынашивала в себе годами, вырвались наружу… и вот от них не осталось камня на камне. Она больше не была ни в чем уверена. Тут Фейт смутно осознала, что отец перестал копаться в бумагах. Он поднял какой-то листок и внимательно его рассматривал. Через несколько секунд он выдвинул кресло из-за стола и развернул его в сторону Фейт, таким образом оказавшись на расстоянии одного фута от нее. Из-за слез она все еще видела мутно.

— Фейт. — Его голос стал менее ледяным. — Ты правда жалеешь о том, как вела себя?

Фейт снова кивнула.

— И эти твои глупости — это потому, что ты беспокоилась обо мне и хотела помочь?

— Да! — с трудом выдавила Фейт.

— А ты все еще хочешь помочь своему отцу?

— Конечно! — Внутри Фейт что-то шелохнулось. Она почувствовала что-то твердое под ногами. Каплю надежды.

— Хорошо. — Преподобный протянул Фейт бумагу, и она увидела, что это карта Вейна. — Говард сказал, что вы видели с пляжа гроты. Покажи их на карте.

Фейт озадаченно уставилась на очертания побережья и показала места, где, насколько она помнила, виднелись темные провалы пещер.

— Он упоминал, что на пляже есть лодка. Подумай как следует, она годится для плавания?

— Да, думаю да. — Фейт покопалась в памяти. — Она выглядела недавно покрашенной, и в ней вроде бы не было дыр.

Преподобный нахмурился и наконец решился:

— Фейт, возьми накидку, но убедись, что тебя никто не видел. Мне надо, чтобы ты мне помогла кое с чем. Никто — никто! — не должен об этом знать.

Когда Фейт, набросив накидку, выскользнула через заднюю дверь, отец уже ждал ее там в своем плотном пальто, теплом шарфе и шляпе с двумя козырьками.

— Возьми, — прошептал он, протягивая ей фонарь с ручкой, закутанный в плотную ткань. — Немного сдвинь ткань, но следи, чтобы свет не был виден из дома.

Фонарь был тяжелым и пах китовым жиром. Отец отвернулся и пошел в сторону башни. Ночь была темной и безлунной, лишь несколько бледно-пурпурных полосок виднелись на западе. Летучая мышь пронеслась мимо и исчезла. Фейт осторожно ступала по земле, опасаясь наткнуться на капкан в высокой траве, и ее лодыжки покалывало от страха. Отец нетерпеливо глянул на нее через плечо и жестом велел поторопиться.