Мне уже не больно (СИ) - "Dru M" - Страница 57

— Такого больше не случится никогда, — отрезает Алик твердо.

Я усмехаюсь сардонически.

— Алик, ты не можешь контролировать все на свете, — говорю я убежденно. Правда в том, что меня мучительно тянет к нему, я не могу почувствовать ни с кем другим и сотой доли того, что чувствую с ним. Но могу ли я доверять человеку, который не верит в мои собственные силы? — На тебе снова крупный бизнес, который сопряжен с бесчисленным множеством нюансов. В любой момент что-то может пойти не так. Кто-то может пытаться ставить палки тебе в колеса. И что станет тогда? Ты будешь отталкивать меня из раза в раз, пытаться сохранить меня в вакууме безопасности? Я не готов к такому. Я готов претерпевать любую самую адскую боль, когда ты рядом. Но когда тебя нет, даже крохотный толчок от судьбы кажется мне концом света.

Алик поднимается на ноги.

Огибает стол и садится передо мной на корточки. Берет мои ладони в свои и мягко гладит их большими пальцами, заглядывая мне в глаза. Серьезно, без доли иронии или хмурого упрямства.

— Мой эгоизм не давал мне увидеть, что с трудностями умею справляться не только я… Но посмотри на себя. Ты мужчина, — говорит Алик просто и улыбается. — Прекрасный сильный мужчина, который достоин того, чтобы в него верили. Которого не пугает риск. Который способен защитить себя. Который не требует отношения к себе как к хрустальному хрупкому изделию. И, черт подери, моей главной ошибкой было то, что я этого не понимал.

Я чувствую, как что-то в груди, сковавшее сердце, постепенно разжимается, позволяя мне дышать свободнее. Чувствую, как обжигают глаза невольно выступившие слезы.

Алик приподнимается, чтобы обнять меня крепко-крепко, прижать к себе и прошептать на ухо:

— Я не заставляю тебя ответить прямо сейчас. Но если ты захочешь дать мне шанс, то я тебе обещаю. Через любой пиздец, который нам будет грозить, мы пройдем только вместе.

Конечно же, сразу я Алику ничего не отвечаю.

Я еще не чувствую себя готовым к ответу, который изменит всю мою жизнь, и Милославский, этот новый резко повзрослевший Саша, относится к моему молчанию с удивительной чуткостью и пониманием. Он отстраняется, мягко улыбается и поднимается на ноги.

— Приедешь на гонку смотреть? — спрашивает он.

Я пожимаю плечами, улыбаясь ему в ответ:

— Думаю, это событие соберет на каньоне не только весь наш старый класс, но и добрую четверть города.

— Ты мне льстишь.

— Не тебе. Минералову.

Мы с ним в унисон весело и беззаботно смеемся, и я еду провожать Алика.

Он надевает куртку, насквозь пропахшую табаком, отвечает на телефонный звонок сухим «Милославский, слушаю» и, махнув мне на прощание рукой, выходит за дверь.

*

На сегодняшнем приеме у врача мне позволяют постоять на костылях дольше обычного. И влажная от выступившего пота майка, участившийся пульс и режущая боль в отвыкших от нагрузки ногах ничуть не умаляют моего восторга. Жесткие валики впиваются, кажется, до самой плечевой кости, но то, что я могу выдержать уже целых пять минут, стоя на своих двоих, воодушевляет меня до широкой ничем не омраченной улыбки.

— Ник может попробовать сделать шаг? — любопытствует Ульяна у врача. Она вызвалась возить меня сегодня по делам, и теперь ходит по кабинету, робко поглядывая на меня поверх медицинского буклета. Не может привыкнуть к тому, что разница в нашем с ней росте резко подскочила до двадцати сантиметров в мою пользу.

— Если сможет, я не запрещаю, — отвечает Ростислав Сергеевич, поглаживая светлую эспаньолку на подбородке. Когда наши приемы проходят тет-а-тет, он мне таких вольностей не позволяет. Чаще всего предпочитает гнуть меня на кушетке во все стороны и вить из моих ног морские узлы до тех пор, пока я не начну вопить и умолять о пощаде. А тут, видимо, решил устроить показательное выступление для Ульяны. — Ну, Никита. Дерзай.

Я удобнее перехватываю левый костыль и чуть сдвигаю его вперед.

Переношу вес на правую ногу, и тяжесть, которой наливаются мышцы, заставляет меня настороженно замереть. Я боюсь, как бы в такой ответственный момент голень не прихватило судорогой. Валиться на пол с высоты собственного немалого роста, когда на тебя с радостным ожиданием смотрит Ульяна, не лучший исход.

Но тяжесть постепенно рассеивается, оставляя за собой лишь уже привычную слабую пульсацию боли.

И тогда я делаю усилие, пытаясь передвинуть левую ногу.

Резиновая подошва кеда скрипит по начищенному полу, носок ударяется в стык кафельных плит. Я сжимаю зубы, пытаясь продвинуть ногу дальше, и чувствую, как ступня легонько, на считанные доли миллиметра, приподнимается от пола.

Ростислав Сергеевич тут же подрывается с места и хватает меня под локоть. Как раз вовремя — я слишком сильно оперся на правую ногу и непременно завалился бы на бок, если бы не твердая рука моего лечащего врача.

— Я ее поднял! — хриплю, не помня себя от изумления, когда Ростислав Сергеевич и Ульяна в четыре руки усаживают меня обратно в коляску. — Я поднял ногу! Я почти сделал первый шаг!

— Да, Нил Армстронг, мы видели, — бурчит Ростислав Сергеевич, отнимая у меня костыли, которыми я норовлю разнести ему весь кабинет от внезапно свалившегося на меня счастья. — Это значит, что мы можем усилить интенсивность лечебного курса.

Энтузиазм, с которым Ростислав Сергеевич это произносит, слегка пугает. Если до этого курс был не интенсивным, то мне сложно представить его таковым.

— Ты большой молодец, Ник, — Ульяна трясет меня за рукав толстовки. Ее глаза горят ребяческим восторгом, и я невольно смеюсь, не в силах не вторить ее искренней радости.

У меня вряд ли бы что-то получилось, если бы не поддержка дорогих мне людей. Если бы Лешка и Василиса не настаивали на посещении курсов. Если бы мои друзья не видели в каждом новом сдвиге с мертвой точки благой знак и внеземное достижение. Если бы Алик год назад не сказал убежденно: «Значит, однажды ты будешь играть в баскетбол».

Немалую роль в прогрессе лечения сыграло и то, что я отринул притягательную некогда идею избавления через смерть и истово поверил в собственные силы.

Я действительно хочу жить дальше и искать новых свершений.

И мечтаю с нетерпением о том, когда вновь смогу подняться на ноги и рвануть вперед. Сбить дыхание от скорости бега, ощутить под ступнями комковатую влажную землю и услышать свист ветра в ушах.

— Ну-ну, барышня, не перехвалите его раньше времени, — Ростислав Сергеевич подходит к рабочему столу, чтобы сделать отметку в моем личном деле. — Нам еще работать и работать.

— Конечно, — отзывается Ульяна, а сама мне подмигивает, пока он не видит.

Мы прощаемся с Ростиславом Сергеевичем и спускаемся на подземную стоянку клиники. Когда я вижу Ульянин красный, но по стекла изгвазданный в темной дорожной грязи мерс, то содрогаюсь.

— Это адская колесница, — произношу сдавленно, перебираясь на пассажирское сидение и позволяя Ульяне заняться складыванием коляски. — Может, вызовем такси, а тачку твою Вик потом подбросит?..

Ульяна отбрасывает волосы с лица и пыхтит над не поддающейся коляской. На каблуках и в коротком платье это сделать еще проблематичнее обычного, и я в который раз жалею, что никак не могу ей помочь.

— Ну, уж нет, — заявляет Уля, когда справляется и оттаскивает сложенную коляску в багажник. — Я только сдала на права, мне нужно много практики.

Она обходит машину и садится на водительское место, уверенно поворачивая ключ зажигания. К моему огромному сожалению, все остальное на дорогах она делает с той же стальной решимостью.

— Знаешь, что Дубль про это говорит? — уточняю язвительно. — Что когда показатель «много практики» примерно равняется показателю «много разбитых машин», стоит задуматься о тренировке на площадке с конусами и карточными человечками.

Ульяна пальцем стирает вишневый помадный след под нижней губой, глядясь в зеркальце, и мурлычет:

— Пристегнись и заткнись, Воскресенский.

*