Этика для нового тысячелетия - Гьямцхо́ Нгагва́нг Ловза́нг Тэнцзи́н "Далай-лама XIV" - Страница 42

Когда происходит подобный обмен опытом, последователи одной традиции видят, что другое учение, точно так же, как их собственное, является и источником духовного вдохновения, и нравственным руководством для своих последователей. Становится также ясно, что, вне зависимости от доктринальных и прочих различий, все основные мировые религии заботятся о том, чтобы помочь каждому стать добрым человеком. Все подчеркивают пользу любви и сострадания, терпения, терпимости, прощения, скромности и тому подобного и все способны помочь личности развить эти качества. Более того, примеры основателей каждой из мировых религий отчетливо демонстрируют то, что они стремились помочь другим обрести счастье именно благодаря развитию таких качеств. В собственной жизни каждый из них вел себя чрезвычайно просто. Нравственная дисциплина и любовь ко всем остальным пронизывали всю их жизнь. Они вовсе не купались в роскоши, как императоры и короли. Вместо того они добровольно принимали на себя страдания – невзирая ни на какие трудности – ради блага человечества в целом. В их учениях особо подчеркивается важность любви и сострадания и отказа от эгоистических желаний. И каждый из них призывал нас изменить наши сердца и умы. Так что верующие мы, или нет, все равно все эти люди достойны глубокого восхищения.

Одновременно с диалогом с последователями других религий мы, разумеется, должны в своей повседневной жизни осуществлять то, чему учит нас наша собственная вера. Как только мы ощутим пользу любви, сострадания и нравственной дисциплины, мы с легкостью осознаем и ценность других вероучений. Но для этого существенно важно понять, что религиозная практика включает в себя нечто гораздо большее, нежели простое утверждение: «Я верю», или, для буддистов: «Я принимаю Прибежище». Она не ограничивается и посещением храмов, святилищ или церквей. От религии мало проку, если она не вошла в сердце, а осталась лишь на уровне интеллекта. Опора лишь на веру, без понимания и без выполнения ее наставлений, не слишком ценна. Я часто говорю тибетцам, что носить с собой мала (четки) не значит быть настоящим религиозным практиком. Действительно религиозным человеком нас делают искренние усилия изменить себя в духовном плане.

Мы начинаем понимать первостепенную важность глубокой религиозной практики, когда осознаем, что, наряду с невежеством, нездоровое отношение людей к постулатам собственного вероисповедания является еще одной серьезной причиной религиозной дисгармонии. Вместо того, чтобы применять учение своей религии в личной жизни, мы склонны использовать учение для усиления собственной эгоистической позиции. Мы смотрим на свою религию как на нечто, принадлежащее нам лично, или как на символ, отделяющий нас от других. Разве это не ошибка? Вместо того, чтобы использовать нектар религии для очистки отравленных элементов наших сердец и умов, таким образом мыслей, мы, напротив, порождаем опасность отравить этими отрицательными элементами нектар религии.

Мы должны также осознать, что в этом отражается еще одна проблема, – та, что неявно присутствует во всех религиях. Я подразумеваю утверждение каждой из них, что только она и является «истинной» верой. Как нам справиться с этой трудностью? Ведь совершенно верно, что с точки зрения отдельного последователя чрезвычайно важно хранить однозначную преданность своей собственной религии. Верно и то, что это зависит от глубокой убежденности в том, что только собственный путь ведет к истине. Но в то же время мы должны обнаружить некие способы согласовать это убеждение с реальным множеством сходных утверждений. На практике это значит, что отдельный последователь той или иной веры должен найти путь к тому, чтобы, по меньшей мере, признать ценность других религиозных учений, оставаясь всем сердцем преданным своему собственному. Что же касается обоснованности притязаний той или иной религии на метафизическую истину, они, разумеется, остаются внутренним делом каждой религиозной традиции.

Я лично убежден, что буддизм дает мне наиболее эффективную структуру, внутри которой созданы все условия для поддержки моих усилий развивать духовность посредством взращивания любви и сострадания. В то же время я должен признать, что, хотя буддизм предоставляет наилучший путь для меня – то есть соответствует моему характеру, моему темпераменту, моим склонностям и культуре, к которой я принадлежу, – это может быть верным и для христианства в отношении христиан. Для них наилучший путь – христианский. И, следовательно, в соответствии с моими же собственными убеждениями, я не могу утверждать, что буддизм – наилучший путь для каждого.

Иногда я думаю о религии как о лекарстве для человеческого духа. Ведь нет смысла утверждать, что данное лекарство хорошо потому, что в его состав входит то-то и то-то. Если у вас есть пациент и если данное лекарство ему не помогает, в таких рассуждениях нет никакого прока. Гораздо правильнее будет сказать, что в данном случае, для конкретного пациента с его конкретным заболеванием, это лекарство наиболее эффективно. То же относится и к различным религиозным традициям; мы можем говорить, что вот эта религия больше всего подходит вот этому человеку. Но попытка доказывать, даже используя философию и метафизику, что одна религия лучше другой, – нам не поможет. Важно, насколько полезна данная вера в случае конкретной личности.

Таким образом, я считаю, что разрешить кажущееся противоречие между притязанием каждой из религий на «единственную истину» и реальным фактом множества вероисповеданий можно, поняв, что в случае отдельного человека и в самом деле может существовать одна истина, одна религия. Однако с точки зрения человеческого общества в целом мы должны признать концепцию «множества истин, множества религий». Продолжая медицинскую аналогию, скажем, что для конкретного пациента самое подходящее для него лекарство и в самом деле будет единственным лекарством. Но совершенно очевидно, что другим больным могут быть прописаны другие медикаменты.

Я думаю, что те различия, которые мы находим во множестве религиозных традиций, чрезвычайно обогащают нас. И совершенно незачем пытаться доказать, что в итоге все религии одинаковы. Они сходны в том, что подчеркивают абсолютную необходимость любви и сострадания в контексте нравственной дисциплины. Но это не значит, что все они в сущности сводятся к одному. Совершенно разные представления о сотворении или начале мира, сформулированные, например, буддизмом, христианством и индуизмом, означают, что, когда дело дойдет до метафизики, нам придется разойтись по разным дорогам, несмотря на безусловно существующее сходство многих религиозных практик. Да, эти противоречия не имеют особого значения на начальных этапах религиозной практики. Однако, если мы пойдем дальше по пути той или иной традиции, в какой-то момент мы будем вынуждены признать фундаментальные несовпадения. Например, концепция перерождений, принятая в буддизме и разных других древних индийских традициях, может оказаться несовместимой с христианской идеей спасения. Однако это не должно пугать. Даже внутри буддизма самого по себе, в области метафизики, существуют диаметрально противоположные взгляды. В конечном счёте такие расхождения означают, что мы имеем различные схемы, внутри которых помещаются нравственная дисциплина и воспитание духовных ценностей. Поэтому я не сторонник суперрелигии, или новой всемирной религии. Она означала бы потерю уникальных особенностей различных вероучений.

Да, конечно, некоторые считают, что буддийская концепция шуньяты , или пустоты , – это в определенном смысле то же самое, что и концепция Бога. Однако здесь остаются трудности. И прежде всего, если мы займемся подобного рода толкованиями, до какой степени мы останемся верными своему первоначальному учению? Да, есть заметное сходство между тем, что в буддийском учении Махаяны называется Дхармакая, Самбхогакая и Нирманакая, и христианской Троицей – Богом как Отцом, Сыном и Святым Духом. Но утверждать на этой основе, что буддизм и христианство в итоге являются одним и тем же, – это, я думаю, уже слишком! Как говорится в старой тибетской пословице, следует остерегаться попыток пристроить голову яка на туловище овцы, или наоборот.