Путь Гегеля к «Науке логики» (Формирование принципов системности и историзма) - Мотрошилова Неля Васильевна - Страница 28

Дальнейшее уяснение специфики рассматриваемой здесь политико-этической модели зависит, в частности, от расшифровки того, в каком аспекте Гегель анализирует «практические потенции», человеческие «чувственные» действия. Говорится здесь, в частности, о наслаждении, потребности, труде, орудиях труда и т.д. Как именно? Вот пример: «Практическое чувство, или наслаждение, – несозерцательное, лишенное различия и, значит, неразумное тождество, чувство, которое тяготеет к абсолютному уничтожению объекта, а также к полному безразличию субъекта, для которого нравственное существует без выделения среднего термина, объединяющего в себе противоположности, – не есть, таким образом, рефлексия созерцания внутрь себя самого и, следовательно, не есть познание его в нем же самом» ⁸⁶. Феномены наслаждения, потребности, труда, овладения как бы пропускаются сквозь сетку «системообразующих» диалектических понятийных элементов – ими являются созерцание и понятие, разъединение и объединение противоположностей, субъект и объект, средний термин и т.д. Гегель подчеркивает, с одной стороны, несовершенство чувственных «первых потенций», связанное с их преимущественной зависимостью от природы, неразвитостью противоречия, «неполнотой» представленного в них тождества, а с другой стороны, уже выявляет заключенную в них тенденцию, ведущую (через ряд последовательных ступеней) к «полному», богатому тождеству, единству развернутых противоположностей и если не к освобождению от природной зависимости, то во всяком случае к преобразованию, снятию прежних отношений к природе.

Если практически-политические явления, попадающие в поле гегелевского системного анализа, сменяют друг друга и ни одно из них не играет роли «отождествляющего» начала, то не так обстоит дело с нравственностью. Нравственное, по Гегелю, «существует» постоянно, и то, как именно оно «существует» на каждой стадии, и составляет главный предмет исследования. Поэтому вся работа называется «Система нравственности», а вводная часть имеет заголовок «Абсолютная нравственность как отношение». «Абсолютная нравственность» толкуется как «живая целокупность», как первоначальная, обусловленная главным образом природой и поэтому несовершенная нравственность. Здесь еще нет «абсолютного понятия» ⁸⁷, которое должно быть «получено» в конечных пунктах движения системы.

И хотя задуманная Гегелем телеология системы (движение к «полному» тождеству созерцания и понятия, особенного и всеобщего, субъективного и объективного, природного и общественного, природного и нравственного) организует и направляет исследование, все-таки не вполне верной представляется оценка тех гегелеведов, которые преувеличивают роль системного начала в гегелевской работе над истолкованием явлений права и нравственности ⁸⁸. Ибо нельзя отрицать, что гегелевские системные понятия, как и конкретные функции различных стадий системного движения, не отличаются ясностью. Поэтому-то в гегелеведении и ведутся споры о типе, характере, специфике самой системы, как она представлена в «политических» йенских работах ⁸⁹. С этой точки зрения – непроясненности для самого Гегеля вопроса о стержневых моментах системы – интересно определенное различие между «Системой нравственности» и «Йенской реальной философией». В первой работе «подведение под созерцание» образует слишком общую и не вполне ясную системную канву, чтобы она позволяла глубоко рассмотреть такие сложные общественные явления, как потребность или труд. Так, к труду Гегель переходит после рассмотрения чувственного наслаждения – оно же введено в систему абстрактно, без должного системного обоснования. Как движется мысль далее?

Чувственно наслаждаться, конечно, можно каким-то объектом. Логика простая и элементарная, но Гегелю она внешне облегчает переход к категории «овладения», «владения» объектом, а вместе с этим к труду. Хотя между потребностями человека и удовлетворяющим их трудом есть несомненная и существенная связь, которой и воспользовался Гегель для придания естественности системному переходу, надо не упускать из виду: «внимание» системы, т.е. внимание ее создателя, сфокусировано отнюдь не на этом. Не действительная связь потребностей и труда является для Гегеля предметом исследования. Она всего лишь канва для интересующего Гегеля «идеально-нравственного» момента, прямо налагаемого им на реальную канву.

Главный для Гегеля вопрос о том, как в труде или наслаждении «существует» нравственность, решен заведомо, априорно. В наслаждении и труде нравственность столь скрыта, что граничит с безнравственностью. Гегель и не думает заниматься обоснованием такого рода постулатов и оценок. Ему это все несущественно, ибо функция начальных ступеней системы определяется не исходя из логических особенностей «клеточки» системы, а диктуется телеологически: наслаждению и труду «приказано», предопределено Гегелем побыть некоторое время на грани с безнравственностью, чуть-чуть подержать в напряжении и ожидании «нравственный разум» – но для того только, чтобы позволить ему насладиться не сразу и не просто одержанной победой. Благо что исторических, реальных ассоциаций для этого сколько угодно. И вот важнейшая ступень, где разумное, нравственное, всеобщее как бы на время отодвинуты, – ступень, где звеном системы становится «труд». Мы уже подготовлены к тому, что и труд будет «подведен под созерцание» и он станет лишь одной из ступеней тернистого восхождения к «истинной» нравственности. Гегелю в какой-то степени удается это сделать – лучше всего на примере «чисто механического труда» или таких форм труда, когда, скажем, трудящийся лишь «принуждает к производству» растения или животных.

Гегелевские рассуждения на этих страницах «Системы нравственности» частенько выглядят как пародия на философствование, потому что в них глубокомысленная философская форма как бы прилеплена к банальным житейским вещам. Чего стоит, такая, например, фраза: «Поедание растения выступает как наслаждение, подведение понятия под созерцание – как чувство; напротив, труд, направленный на растение, есть подведение созерцания под понятие. Так, в плане труда культура растений, их разведение (в переводе тут опечатка. – Н.М.) есть подведение понятия под созерцание; с наслаждением – все наоборот, ибо наслаждение посредством отдельных органов чувств есть разъединение его» ⁹⁰. Манера комичная. У Гегеля, однако, внешне комичные умствования подчинены далеко идущей цели: правильно различая простое потребление и труд, придавая более высокую ценность труду, Гегель все же и труд заносит в разряд «низших» ступеней проявления духа и нравственности (более высоко ценится труд по «производству» человека, но опять-таки идет выспренне-комичная игра словами, вроде: «родители суть всеобщее, и труд природы направлен на снятие этого отношения…» ⁹¹).

Но там, где относительно системного движения мысли можно смело говорить о произвольности переходов, о содержательных натяжках, об априорности, т.е. «телеологической» ориентированности хода рассуждения на заранее принятые ценностные определения – как раз там Гегелю удается глубоко и верно вскрыть бездуховность, тупость, безнравственность механического труда. «Этот вид труда, который распределяется таким образом, предполагает в то же время, что прочие потребности, поскольку ради них также должен быть совершен труд, поддерживаются иным способом – через труд других людей. Но непосредственно в этой тупости механического труда лежит возможность полностью отделиться от него; поскольку труд является всецело количественным, лишенным многообразия, т.е. субсумирование его в интеллигенции снимается, то абсолютно внешнее, вещь, может употребляться также через ее равенство себе и также в направленном на нее труде как ее движение» ⁹². И вообще: когда (с обычной для всей работы Гегеля поспешностью, искусственностью переходов) вводятся темы собственности, господства и рабства, брака и семьи, преступления, государства (определяемого как «система в состоянии покоя»), то Гегелю всякий раз удается давать меткие исторические характеристики упоминаемых им общественных форм.